Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

Сквозь речитатив пробивались звуки битвы, приглушенные стенами: лязгало оружие, грохотали камни, ревели мужи, визжали амазонки. Друзья оставались верны нам. И тогда, издав боевой клич, я кинулся вперед.

Служители с криками рассеялись, старики и старухи бросились к двери, расталкивая друг друга. Сильные не стеснялись ступать по упавшим. В беспорядке рванулись вперед несколько стражников, окружавших престол Миноса. Я решил, что с ними справятся и «журавли». У меня оставалось лишь одно дело.

Минотавр стоял, прислонившись к высокой стене, по которой в яму спускалась лестница. Подняться наверх можно было не иначе как по ступенькам. Остановившись наверху, я окликнул его – чтобы он увидел меня. Золотая маска повернулась, и выпуклые глаза обратились ко мне. Под этим царственным взглядом, который придал величие даже тому существу, что надело на себя маску, я поднял руку и приветствовал его, как приветствует куратор быка перед игрой, а потом спрыгнул вниз.

На какое-то мгновение он припал спиной к стене. А потом бросился вперед, вытянув руки. Черная молния блеснула вокруг него в воздухе: Астерион успел подхватить священный лабрис пожирателя царей, с незапамятных времен охраняющий этот дом. На лестнице над нами завизжала жрица.

Он унижал меня, не видел во мне воина, и я был готов убить его безоружным – как убивают диких зверей. Но предстоящая схватка пробудила мою кровь. И я принялся пританцовывать вокруг него, делая ложные выпады копьем, – он ожидал, пригнувшись, откинув лабрис на плечо. И мне казалось странным, что у нас обоих есть оружие; куда естественнее, если бы у него были только его длинные рога – я мог бы ухватиться за них и взмыть вверх, и пусть публика тем временем подсчитывает свой барыш и кричит на размалеванных помостах.

Старый жрец и жрица уже были наверху, и теперь небольшое пространство расчистилось. Я ударил, чтобы не тянуть время. Однако страх ускорил и его движения. Каменное лезвие рухнуло на древко моего копья в пяди от наконечника, наполовину переломив его. И тогда мы остались вдвоем в этой яме – как было во времена первых жертвоприношений: вооруженный зверь и нагой человек.

Я слышал тяжелое дыхание за полой маской, когда он подступал ко мне, занося топор для удара. Этим мускулистым плечам было не занимать силы. Наверху, в мегароне, уже свирепствовала битва, и ждать помощи оттуда не приходилось. Астерион обходил меня, перекрывая дорогу к ступенькам, оттесняя к дальней стене. И в тот миг, когда казалось, что все кончено, тело мое, как случается в игре с быком, приняло самостоятельное решение. Я припал к стене, а когда он взмахнул лабрисом, упал как камень. Лабрис звякнул о стену, и в этот миг я схватил Астериона за ногу.

Минотавр сильно ударился о жесткий, хорошо утрамбованный земляной пол. Я услышал, как стукнула об пол маска. Она съехала в сторону, и я понял, что он сопротивляется мне вслепую. Топор еще оставался у Астериона, но мы схватились в борцовских объятиях, и он не мог им взмахнуть. Мы покатились по полу; перехватив оружие, он попытался ударить им меня, как каким-нибудь камнем. Но я успел схватить его за руку и не пострадал. Тут я подумал: «Лабрис не станет помогать Астериону. Старинное оружие привыкло к достойному обращению, к тому же оно совсем недавно опять забрало царя и не простит непочтительности».

Я оказался прав. Выпустив топор, Минотавр получил бы свой шанс: он был раза в два тяжелей меня и не был утомлен дневными трудами. Критяне знают борьбу, но, возможно, он был плох в ней или же еще не потерял надежды раскроить мне череп. И пока он вновь заносил лабрис, я успел сорвать с пояса кинжал и из последних сил вогнал его в живот Астериона. Долго шло острие сквозь тушу, но оно все-таки забрало его жизнь. Рыча, Астерион перегнулся пополам и схватился за брюхо. А я поднялся – с лабрисом в руках.

Сверху на меня обрушился людской гвалт – скорее от удивления, чем от горя, – который тут же стих, погрузив все в гнетущую тишину. Поглядев наверх, я заметил «журавлей», вся стража уже бежала. А Минотавр корчился передо мной, царапая благородные черты быкоголового бога об пол. Сорвав с упавшего маску, я поднял ее к людям.

Мне открылось его лицо, искаженное мукой, с оскаленными зубами. Я шагнул к Минотавру, подумав, что он захочет сказать последнее слово. Но его глаза, направленные на меня, должно быть, видели только ночную тень, что-то вроде бессмысленного сна. Муж этот, возмечтавший править, не принеся жертвы, никогда не ощущавший на себе дыхания бога, не имел в себе ничего царственного, чтобы в величии явиться в темную обитель Аида. Но на груди его перемешивался с кровью и потом елей помазания – вот почему он был такой скользкий во время борьбы. Итак, когда мы ворвались, обряд уже совершился. Значит, предстоит новый обряд.

Подняв маску Миноса, я возложил ее на свои плечи. Через толстый выпуклый хрусталь глаз все казалось маленьким, далеким и четким. Мне пришлось выждать, чтобы приспособить к новому зрению шаг и чувства. А потом я размахнулся лабрисом и обрушил его на Астериона, удар эхом отозвался в моих руках и плечах. Стоны у ног смолкли.

Из мегарона донесся крик «журавлей», а от портика – шум бегства, когда новость дошла до его защитников. Но я стоял, разглядывая сквозь хрусталь маленькую яркую картинку, – так, должно быть, смотрит бог с небес, прозревая тех, кто жил и страдал еще в древние времена. И в сердце моем наступил покой.

Часть пятая

Наксос

Глава 1

Наконец мы оставили Крит на корабле, найденном посреди оливковой рощи.

Трезубец Посейдона поразил не одну только сушу. Отступившее от Амниса море вернулось во время подземных толчков. Оно обрушило причал, выбросило корабли на сушу, затопило нижний город и погубило больше людей, чем какая-либо война. Несколько кораблей волна занесла вглубь суши и аккуратно опустила на землю. Там мы и нашли их среди олив, а потом перекатили один к берегу, подкладывая обрубки стволов.

Мы стерегли свой корабль день и ночь, и наконец ветер переменился и позволил нам отплыть. Крит охватила смута. Узнав о том, что крепость Дедала пала, исконные критяне восстали повсюду; они рушили крепости, штурмовали дворцы. Кое-где прежних владык убивали вместе со всей челядью, другие бежали в горы, некоторых же, пользовавшихся всеобщей любовью, оставляли в покое. Новости приходили буквально каждый час, и за мной присылали, уговаривая возглавить ту или иную дружину.

На все подобные просьбы я давал один и тот же ответ – обещал скоро вернуться. Я не намеревался править на Крите, как беглый танцор, возглавивший отряды рабов-грабителей. Я хотел вернуться царем – к эллинам и критянам. Теперь недостатка в кораблях не будет. И если я не сумею найти нужное количество в Аттике, Трезене и Элевсине, то прочие эллинские цари бросятся предлагать свои услуги, расталкивая друг друга локтями, только чтобы поучаствовать; их окажется больше, чем нужно, если я не потороплюсь. Начиная с этого дня материк будет править над островами. И никогда более ни в одном эллинском царстве при виде критского паруса не станут прятать в горах мальчишек и девчонок.