Дети города-героя - Ю. Бродицкая

Гитлеровцы решили, что у них в тылу действует воинская часть, и бросили против нас регулярные соединения с танкетками.

На рассвете 29 февраля на хуторе Ростойя Юта погибла. Рота, политруком которой я была, вела в это время бой в другом месте.

О гибели Юты мне сообщил комиссар бригады Федор Антипович Цветков.

В то утро мы только что соединились с бригадой. Я стояла, прислонившись к дереву, совсем без сил и пыталась собраться с мыслями. Надо было доложить командиру об итогах боя. В этот момент и подошел ко мне комиссар бригады. Он остановился, помолчал и вместо обычного приветствия сказал:

— Юта погибла. Сегодня. На рассвете.

До меня как-то не сразу дошел страшный смысл его слов. Автоматически спросила:

— Вынесли?

— Нет. Не смогли. Пришлось отойти. Оставили всех.

Летом 1965 года мы с мужем побывали в Эстонии. Встретились с товарищами по партизанской борьбе. Посетили места боев, были на хуторе Ростойя. Беседовали с очевидцами боя.

Точное место гибели Юты не найдено. Могила ее символическая. По инициативе эстонских пионеров здесь установили обелиск.

А. Калинина,

бывший политрук 4-го отряда 6-й Ленинградской партизанской бригады.

Сын

Когда фронт близко подошел к Рождествено, меня вызвал в райком партии наш будущий партизанский комиссар Дмитрий Андрианович Баклагин.

— Ну что, — говорит, — Леонид Иванович, уходим мы с тобой в партизаны?

— Я давно готов, — отвечаю, — только вот как с сыном быть, не знаю. Заладил: «Я с тобой, я с тобой». А парню пятнадцать лет всего. Уж объяснял я ему, что в партизанах воевать — не ребячье дело. Велел в эвакуацию с матерью и сестрой ехать, в Башкирию, а он ни в какую.

Комиссар велел Колю позвать. Позвал (он здесь же был, за дверью, со мной в райком увязался, как чувствовал).

— Ну как, Коля, собираешься в эвакуацию ехать? — спрашивает комиссар.

А тот нахмурился:

— Как же я могу? У меня отец коммунист. Я буду партизанить с ним. В эвакуацию пусть Вера с мамой едут. Они — женщины.

На этом разговор, по существу, и закончился. Сын твердо стоял на своем. Потом, когда Коля уже ушел, Дмитрий Андрианович сказал мне:

— Не знаем мы еще, Иваныч, своих сыновей, того, какие они герои.

Так и ушли мы с Колей в партизаны. Лагерь наш в Мещанском лесу расположился. Это километрах в восьми — десяти отсюда. Сын сначала при мне был. А потом взяли его в разведчики. Мальчик-то он ловкий, смышленый.

Стали Коле самостоятельные задания давать. Однажды ушел куда-то сын; смотрю, день его нет, второй, третий. Мне-то ведь ни слова не сказал. Не положено. Дисциплина у нас в отряде строгая была.

Я к командиру.

— Пропал, наверное, — говорю, — Коля?

А он мне:

— Николай выполняет боевое задание. И вернется он обязательно. Что ты, Колю своего не знаешь?

Коля вернулся на пятый день.

— Куда же ты ходил? — спрашиваю.

Он смеется:

— Что говорить? Теперь меня там уже нет.

Потом вечером, когда спать ложились, рассказал все-таки. Оказывается, пробирался он с донесением в Ленинград, в Штаб партизанских соединений. Связи-то другой у нас пока не было. Взрослого, конечно, не пошлешь. А мальчишка и для врагов ведь мальчишка. Где линия фронта проходила, никто точно не знал, надо было идти наугад, надеяться только на свою сообразительность и выдержку. Коля все лесом шел, хоронился. Но все-таки гитлеровцы в какой-то деревне его схватили. Отвели к коменданту. Он спрашивает:

— Партизан? Где партизаны?

Коля ему:

— Да что вы, дяденька, какой я партизан, я мальчишка…

Тот закричал что-то по-своему, по-немецки, ударил Колю. Коля упал и нарочно заревел в голос. Офицер поморщился, рукой махнул своим солдатам — уберите, мол. Бросили Колю в сарай. А там еще один мальчик оказался, юркий такой, черноглазый, таджик Азис Ишанкуль. Азис от мачехи убежал и в Ленинград пробирался. Гитлеровцы его много раз ловили, он уже и в этом сарае побывал.

— Ничего, — говорит, — убежим, здесь и охраны-то никакой нет, замок только висит. Надо подкоп сделать. Помнишь, как наши в гражданскую войну убегали?

Сделали они подкоп и — сразу в лес. А там сплошные болота, не пройти. Пришлось где пешком, где прямо по трясине, где бегом. У Коли даже ботинок не было, так и хлюпал по воде в физкультурных тапочках. Потом Азис ногу стер, Коля его на себе тащил. Стреляли по ним с двух сторон — и фашисты, и наши. Как ребята уцелели, не знаю. Добрались все-таки до Ленинграда. Коля передал командованию пакет с донесением. Там его похвалили, обмундирование новое выдали: сапоги и фуфайку…

Выслушал я Колин рассказ.

— Молодец, — говорю, — сынок.

А Коля помолчал, и вдруг признался:

— Знаешь, папа, я так устал…

У меня сердце сжалось, но отвечаю:

— Что ж, Коля, я предупреждал тебя, что партизаном быть трудно. Теперь уже ты боец, а бойцу уставать нельзя.

С тех пор Коля никогда ни мне, ни другому кому-нибудь ни на что не жаловался. Как бы трудно ни было — виду не подавал. Всегда был жизнерадостным, веселым, любил пошутить. Так, с шутками, он и на свое последнее задание уходил — добывать взрывчатку. И не вернулся — подорвался на мине.

Л. Подрядчиков.

Литературная запись Т. Кудрявцевой.

— ★ —

…6 марта 1944 года шагала по Невскому проспекту Пятая партизанская бригада. Ленинградцы видели во главе 2-го полка 76-летнего ветерана Алексея Ивановича Иванова — участника русско-японской и первой мировой войн…

Неподалеку от старика шел 11-летний партизан Виктор Шилов. Этот воин-мальчуган за десять месяцев борьбы в тылу врага непосредственно участвовал в засадах, подрывал рельсы на Витебской и Варшавской железных дорогах. Вместе со своими старшими товарищами Виктор участвовал в организации крушения воинского эшелона, в вагонах которого находились награбленные ценности из пригородных музеев Ленинграда.

За боевые подвиги, совершенные во вражеском тылу, Витя Шилов был награжден медалями «Партизану Отечественной войны» I степени и «За оборону Ленинграда».

(Из книги Героя Советского Союза

К. Д. Карицкого «Ленинградские партизаны».)

Е. Барзах

Шел мальчишка в разведку…

Тринадцатилетний Гена Светлов отдыхал у тети в деревне Буряска под Порховом. Там и застала его война…

Притаилось село, затихло. Все так же ярко сияло солнце, так же плескалась рыба в неширокой речушке Узе и синел невдалеке лес. Но ранним утром не слышно было ребячьего гомона, не бежали мальчишки на рыбалку или за