Кровь звёзд. Мутанты - Натали Хеннеберг

Некоторое время оба молча смотрели на двигающуюся колонну, потом Гобсон продолжил:

— А, кроме того, существует и вторая часть этой задачи, положительная. Ведь появилась возможность наблюдать за отношениями между людьми в замкнутом пространстве. Мы полагаем, что рано или поздно будет много смешанных браков. Персонал больницы нас поддерживает. И это, может быть, станет отправной точкой в окончательном решении проблемы отношений между обычными людьми и Лысоголовыми.

Будет создана микромодель того, каким должен стать мир, и он стал бы таким, если бы Большой Взрыв не ускорил мутацию. Наше общество — это общество людей под управлением телепатов. В таком экспериментальном сообществе при добровольном контроле со стороны телепатов мы можем безнаказанно совершать ошибки и находить правильное решение. Мы считаем, что даже через несколько лет члены сообщества выскажутся в пользу этого нового типа отношений… У нас нет другого выхода, кроме как искать точки соприкосновения двух рас. Даже если все Лысоголовые не планете покончат жизнь самоубийством, появятся другие. Мы здесь ни при чем, это все результат Большого Взрыва. Мы… подождите-ка.

Гобсон резко поднял голову и в тишине леса услышал голос, который больше никто не мог слышать. Даже Бюркхалтер ничего не уловил. Затем Гобсон взглянул на него и сказал:

— Время пришло. Секвойя…

Бюркхалтер нахмурился.

— Вот одна неразрешимая проблема, разве не так? Что будет, если жителей Пайнвуда обвинят в том, что они уничтожили город?

— Никто ничего не докажет. Мы, очевидно, распространим слух, чтобы свалить вину на другие города. Таким образом, нам удастся замести следы. А может быть, мы скажем, что это несчастный случай, происшедший из-за взрыва бомб, находившихся в городе. Такое бывает, вы же знаете. Мы позаботимся о том, чтобы ничего не стряслось с Пайнвудом и другими городами… Смотрите, Бюркхалтер, вот оно!

В глубине узкой долины, там, где находилась Секвойя, разлилось море света, ослепительно яркого озарившего лица людей и черные стволы сосен.

В течение мгновений пространство заполнилось молчаливым животным криком, который потряс всех телепатов, находившихся в окрестностях. А затем наступила пустота, разрыв психического пространства, от которого с ужасом отворачивались Лысоголовые. Если учесть число телепатов, нашедших смерть в результате этой огненной вспышки, то разум оставшихся в живых балансировал на краю гигантской пропасти. Погибли параноики, но ведь они были и телепатами, и их смерть потрясла глубоко всех, кто это услышал.

Разум Бюркхалтера трепетал, ослепленный ужасной новостью. «Барбара, — думал он, — Барбара…»

Он и не пытался скрывать крик своей боли от Гобсона.

Гобсон, словно ничего не слыша, сказал ему:

— Это — конец. Двое Немых поднялись на вертолете и сбросили бомбы. Они наблюдают, никто не остался в живых, Бюркхалтер…

Он подождал некоторое время. Мысль Бюркхалтера вынырнула из мрачной пропасти, в которой исчез прекрасный и ужасный образ Барбары Пелл. С трудом придя в себя, он стал сознавать, что же происходит вокруг него.

— А что теперь?

— Последние жители города уже прошли. Мы здесь больше не нужны, Бюрк.

Последняя фраза была сказана с каким-то смыслом. Бюркхалтер почувствовал это и произнес с болезненным удивлением:

— Я… я не очень хорошо понял. Зачем вы меня сюда привели? Разве… — Он терялся в догадках. — Разве мне не надо идти со всеми?

— Нет, вы не можете пойти с ними, — спокойно сказал Немой.

В наступившей тишине слышался лишь шум сосен. Бодрящая свежесть ночи и аромат лесного воздуха как будто околдовали их.

— Подумайте, Бюркхалтер, — сказал Гобсон. — Подумайте.

— Я любил ее, — отозвался Бюркхалтер. — Теперь я знаю, что любил ее.

Он почти потерял рассудок, ненавидел себя; потрясение было таким сильным, что он не мог выразить свои чувства.

— Вы знаете, что это означает, Бюркхалтер? Вы не настоящий Лысоголовый. Совсем нет. — Немного помолчав, он добавил. — Вы — скрытый параноик, Бюрк.

На минуту установилась тишина, и не только вокруг, а даже в мозгу у каждого из них. Затем внезапно Бюркхалтер сел на хвойный ковер, устилавший землю.

— Это неправда, — сказал он.

Верхушки деревьев раскачивались над ним.

— Правда, Бюрк. — Интонации голоса Гобсона были необыкновенно мягкими. — Подумайте. Могли бы вы полюбить эту женщину, столь опасную, если бы вы были обычным телепатом?

Бюркхалтер молча покачал головой в отчаянии. Он знал, что это было правдой. Любовь между телепатами не такая слепая, как это бывает у обычных людей, у которых на первом плане лишь физическое восприятие. Телепат не может ошибиться в характере того или той, кого он любит. Ни один «нормальный» Лысоголовый не мог бы ощущать ничего, кроме отвращения, при знакомстве с Барбарой Пелл.

— Вам бы следовало ее ненавидеть. Это была бы не просто ненависть. Параноики имеют одну особенность: их привлекает то, что они презирают. Если бы вы, как все телепаты, были «нормальным», вы бы полюбили себе подобную. Но ведь нет. Вам нужна была женщина, которую вы могли презирать, чтобы укрепиться в собственном эгоизме. Параноик не может допустить, чтобы кто-то был равен ему. Мне очень жаль, что приходится говорить вам это, Бюрк.

Голос Гобсона был безжалостен, как скальпель хирурга, но все это делалось для того, чтобы удалить поврежденные ткани. Бюркхалтер слушал его и подавлял в себе чувство неприязни, которое эти слова вызывали в нем.

— Ваш отец уже был с отклонениями Бюрк, — также безжалостно продолжал Гобсон. — Он был слишком подвержен влиянию параноиков…

— Я припоминаю, — сказал Бюркхалтер. — Со мной они тоже пытались общаться, когда я еще учился в школе.

— Сначала мы не знали, чем вы больны. Симптомы болезни появились отчетливо лишь тогда, когда вы стали консулом. Усталость, на которую вы жаловались, была результатом защитных реакций вашего организма. Потом я уловил ваше желание покончить с собой. И, наконец, Барбара Пелл. Вы не могли признаться самому себе в ваших чувствах и перенесли на нее противоположные ощущения: — ненависть, подпитываемую манией преследования. Но это была не ненависть, Бюрк.

— Нет, это была не ненависть. Она… она была отвратительна, Гобсон! Отвратительна!

— Я знаю.

Неистовые противоречивые чувства боролись в мозгу Бюркхалтера. Невыносимая боль, ненависть, живые воспоминания о мысленном обжигающем образе Барбары Пелл.

— Если вы правы, Гобсон, — с трудом произнес он, — вам следовало бы убить меня. Я слишком много знаю. Если я на самом деле скрытый параноик, то я… я когда-нибудь, наверно, предам вас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});