Дочь солнца. Хатшепсут - Элоиз Мак-Гроу

Его обдал свежий, живительный утренний воздух и смыл прочь затхлый запах гробницы. Опьянев от свободы, он преодолел лощину и поднялся по проходу, чувствуя себя так, словно час назад проделал этот путь в цепях, а теперь был свободен.

Добравшись до гребня, он остановился, перевёл дыхание и огляделся. Над ущельем начинался рассвет; его серый свет делал холмы и голые теснины хрупкими, словно вырезанными из бумаги. Звёзды над головой исчезли, небо стало таким же прозрачным и бесцветным, как вода. Он стоял, закинув голову вверх, глядел в небо и с недоверием ждал ощущения присутствия Ану. К его удивлению, это ощущение пришло. Оно приняло форму благоговейного страха перед непонятным величием.

«Значит, ты всё ещё здесь? — подумал он. — Ты бог?»

Ответа Тот не получил, но он не ощущал прежней подавленности и не чувствовал себя ошеломлённым.

«Я не знаю, что ты такое, — ответил он этому неведомому. — Но ты не таинственнее моего запястья».

Тем не менее какое-то время он ещё простоял не двигаясь и глядел вверх, охваченный чувством, которому не знал названия. Наконец он задумчиво двинулся вперёд, ощущая себя в родстве со всем, что видел, со всеми незнакомыми живыми существами на земле — земле, которая была больше и разнообразнее, чем думало большинство этих существ. В Вавилоне, в Кадеше, Пунте, пустынной Ливии и на Морских Островах[139] — всюду с начала времён люди стояли, подняв к небу вопрошающие глаза. Беда заключалась в том, что они неправильно понимали увиденное; они боялись собственных чувств и кончали тем, что падали на колени. Но они боялись и того, что видели на собственном запястье, думая лишь о том, чтобы это биение никогда не прекратилось.

«А я? Неужели я ничего не боюсь? — удивлённо спросил он себя. — Что со мной случилось в этой гробнице? Почему всё изменилось?»

Он не знал, что случилось. Знал только одно — что внезапно ощутил в себе силу, пришедшую ниоткуда, силу, равную божественной, хотя всего несколько мгновений назад он ощущал себя лиллу.

Знакомые воспоминания снова повлекли его в Вавилон.

«Нет, — подумал он. — Эго сказка, которую рассказывают люди. Роль, которую они играют каждый год. Сила, которую я чувствую, не от Мардука: она моя собственная».

Это знание не принизило его — наоборот, заставило почувствовать себя высоким, как тень, отброшенная им на склон холма. Он перестал зависеть от богов, перестал пытаться пользоваться их силой или вплести свою жизнь в легенды о них. Но с Ану ещё не было покончено; когда он поднял глаза, что-то непонятное всё ещё держало его в своей власти.

«Существуем ли мы отдельно друг от друга? — молча спросил он небо. — Если бы меня здесь не было, если бы здесь не было никого, кто устремлял бы глаза ввысь, ты бы оставалось Величеством?»

Он представил позолоченный солнцем скалистый склон пустым — без себя, без собственной тени, с несколькими клочками выжженной травы, парой скорпионов, шуршащих в гравии, и одиноким коршуном высоко в небе. Но его самого нигде не видно. Затем он представил себе пустой лежавшую впереди зелёную долину — вздувающийся и опадающий Нил, за которым никто не наблюдает, и крыс, торопливо устремляющихся в дома за едой. Вавилон тоже пуст — ни женщин на крышах, ни жрецов в храме, на улицах ни человека, ни повозки, рынок безлюден... Представил себе весь мир, моря и безбрежные равнины, обросшие деревьями горы — и ни одного человека под раскинувшимся небом. Картина была странная и величественная.

«Да, ты был бы там, — сказал он Ану. — Но ты бы ничего там не значил. Тебе пришлось бы ждать. Вся твоя сила, могущество и таинственность существовали бы лишь для скорпиона и крысы. Ты бы ждал, пока приду я. Ты был бы там без меня... но только я мог бы назвать тебя «Величеством».

Мгновение спустя он задал неизбежный, неумолимый вопрос: «А раз так, я твой создатель или ты мой?»

Ответа не было. Тот медленно осознал, что никогда не найдёт его. Возможно, такого ответа не существовало вовсе. Он долго стоял, впитывая эту мысль и свыкаясь с ней.

— Что ж, пусть будет так. Я буду жить без ответа, — наконец прошептал он и задумчиво, но в то же время решительно начал спускаться в Фивы.

ГЛАВА 7

Над Египтом прошумело пять лет. Власть Хатшепсут была абсолютной, её труды чувствовались повсюду. Вскоре после возвращения кораблей она создала на землях храма Амона в Фивах сад Пунта. Это было воплощением страны из старой сказки, с мирровыми деревьями, росшими на разбитых вдоль берега террасах, и клетками с пунтскими леопардами, которые были расставлены там и сям на дорожках, усыпанных дроблёной ляпис-лазурью. В самой высокой точке сада стояла беседка, смотревшая через залив на западные холмы, где неторопливо сооружался прекрасный собственный храм царицы, Джесер-Джесеру, напоминавший распускающийся цветок. Пока одни рабочие воздвигали колонну за колонной, казавшиеся белоснежными по сравнению с собственной тенью, другие сооружали дорогу, которая должна была проходить над пустыней, долиной и рекой и заканчиваться у Пунтского сада на другом берегу, связывая два храма. По всей стране орды строителей восстанавливали храмы, разрушенные гиксосами.

В этом явственно виделись рука и талант Сенмута. Его синие с золотом носилки знали во всех городах Египта; он ездил по стране взад и вперёд, огораживая верёвками новое строительство" и наблюдая за ходом старого. Всем было знакомо его большое угловатое тело и мрачное лицо. За прошедшие годы подбородок Сенмута стал тяжелее, а талия раздалась, что придавало ему зрелый, полный достоинства вид. Он стал важной фигурой, второй по значению после Её Величества, на что не раз с удовольствием указывала она сама. Во дворе храма Мут в Фивах, где он выстроил новый пилон, она позволила Сенмуту воздвигнуть его собственную статую, которой в ясные дни должны были любоваться нынешнее и все последующие поколения. Это была чёрная гранитная статуя с глазами, по-старинному простая: Первый раб Амона сидел на земле, закутанный в плащ, который скрывал не только его, но и маленькую царевну Неферур, стоявшую между его приподнятыми коленями. Простота замысла вынуждала сосредоточить внимание на головах Сенмута и его царственной подопечной и оставляла много места для соответствующей пространной надписи, сообщавшей всем, кто умел читать:

«Я был величайшим из величайших во всей стране... Я был тем, к чьим советам прислушивалась Госпожа Двух Земель, тем, кто радовал сердце Божественной Супруги... Я был тем, походку которого знал весь дворец, настоящим наперсником правительницы, пользовавшимся её любовью и доверием... человеком, полезным царице, преданным богам, безупречным перед людьми... не было ничего с начала времён, чего бы я не знал».

Те, кто умел читать, читали, приходили в священный трепет и кивали. Те, кто не умел, смотрели на статую человека, обнимавшего царевну, и не нуждались в словах.

Люди были довольны, что это так; они были довольны всем, что делала правительница. Налоги были тяжелы, но и урожаи выдавались хорошие. Разливы никогда не были такими обильными. Было ясно, что боги любят Хатшепсут; благодаря этому слухи о том, что на границах не всё спокойно, время от времени распространявшиеся на рынках, ни у кого не вызывали интереса. Пусть дикари болтают, если им нравится. Египет возвратился к старым, мирным временам тысячелетней давности и обернулся спиной к остальному миру.

   — Да, скоро наступит пробуждение, — сказал как-то утром Тот Рехми-ра.

Они стояли на рыночной площади и задумчиво смотрели на пустую палатку, которая в ряду бойко торговавших лавок, украшенных гирляндами, зияла словно выбитый зуб.

   — Вы считаете недобрым знаком то, что обитатель песков в этом году не вернулся назад?

   — Я считаю, что это более чем вероятно. Год за годом старик в одно и то же время приходил к этой палатке, чтобы торговать красками, колокольчиками для ослов и вином... и вдруг не явился. Тому есть причина. Ну, — Тот гневно пожал плечами, отвернулся от лавки и пошёл к реке, — значит, мы больше не получим от него вестей о Кадеше, только и всего. Это сильный удар по нашим надеждам. — Он покосился на товарища. — Наши простые одежды и беготня по вонючим улицам... всё это ни к чему, Рехми-ра.

   — Но, кажется, его отсутствие не слишком встревожило того торговца тканями, которого вы расспрашивали.

   — Нет, нет — и никого из прочих! «Ай-яй-яй, обитатель песков... Конечно, ему не повезло. Я всегда говорил ему, что нужно сидеть дома, а не таскаться в эти отвратительные дальние края...» Им даже в голову не приходит полюбопытствовать, что должно было произойти в этих дальних краях, чтобы человек бросил свои давние привычки и изменил планы. Они думают только то, что велит думать Ма-ке-Ра, и видят не дальше собственного носа.