Чудесное мгновение - Алим Пшемахович Кешоков

и попросить Жираслана увести Фока из конюшни Мусы! Пусть лучше Фока будет у Жираслана!

За этими размышлениями Лю не слышал, как его позвали. Стало уже совсем темно, послышались голоса Думасары, Тембота и — о ужас! — Мусы!.. Да, Лю не ошибся, Муса уже стоял на пороге конюшни. В руках у него были уздечка и нагайка.

Он говорил:

— Не знаю, зачем аллах благословляет этот нечестивый дом! Астемир удачно продал своего коня…

Муса шагнул в конюшню:

— Кто это тут? А, это ты, Лю? Это хорошо, что ты любишь конюшню. Кабардинец должен любить коней… А конь и верно хорош, — не удержался от признания Муса.

— Да, конь хорош, — с достоинством отвечала Думасара.

Лю угадывал, чего стоит матери ее сдержанность. Она говорила:

— Ты, Муса, сделал удачную покупку, пусть Фока всегда приносит тебе удачу… Поди сюда, Лю. Ты что, плачешь?

— Дорогонько, дорогонько… — бормотал Муса. — Бери узду, Тембот. Хорошенько взнуздай коня… Легко сказать — шесть мешков кукурузы!

А Думасара, утирая Лю слезы и нос, опять строго ответила:

— Разве коня оценивают мешками кукурузы? Только нужда заставляет Астемира сделать этот выбор — дети или конь… Ой, алла! За что такое испытание?..

— Хе-хе! — хмыкнул Муса. — За что? Ты спроси об этом у своего мужа… Где он сейчас? Почему его нет?

— У председателя дел много.

— Слышал я, что Астемир уже председателем не будет, аллах не хочет видеть его на этом заметном месте.

И хотя Думасара знала о новых замыслах Астемира, прикинулась, что слышит новость.

— Видно, аллах прежде всего с тобой советуется, — ответила она. — А кто же будет председателем? Кому нужда лезть в это ярмо в годину слез?

— Кто будет председателем? Давлет — вот кто!

То, что слышал Муса о предстоящих переменах, было почти верно, но не будем предупреждать события.

Тембот уже взнуздал коня и выводил его из стойла. Лошадь упиралась.

— Дела! — ворчал Муса. — Знаем мы, какие у них дела… Ну ладно. Пока еще милостив к нам аллах… Год слез! То ли еще предстоит… Я зла не помню, хотя и немало навредил мне объездчик Астемир…

— Эй ты, Муса! — прикрикнул на него Тембот. — Ты пришел за конем — бери и отправляйся восвояси… Да не вздумай приводить его ко мне подковывать!

Если Лю был вне себя от горя, то Тембот едва сдерживал злость.

Муса стеганул коня нагайкой, раз и второй раз, и, не давая ему воли, подтянул узду. Фока громко заржал, призывая хозяина.

Лю зарылся в складки материнской юбки.

— Э, рева! — презрительно отозвался Тембот из мрака конюшни, но Лю понимал, что брату не легче, чем ему.

— Поди разыщи отца, — со слезами в голосе проговорила Думасара, продолжая вытирать сыну нос. — Найди отца, он в саду.

Не знал мальчик, что многое сейчас напоминает тот день и час, когда после схватки с Инусом Сучковатой Палкой Астемир уединился в саду, а на крыльце дома со счастливой вестью ждала его старая нана. Многое напоминало тот час, и все было по-другому. Старая нана тоже видела, как увели Фока. Она стояла на крыльце, держась слабыми руками за притолоку двери.

Отца Лю нашел у арыка.

Астемир сидел на корточках, как бы совершая намаз, спиной к старой яблоне, еще более разросшейся с тех пор.

— Муса увел Фока, — с трудом проговорил Лю.

Астемир будто и не слышал ни приближения Лю, ни его слов.

Лю повторил.

— Приходил Муса.

Астемир молчал.

— Он увел Фока…

Журчал арык, шелестели листья. Наконец Астемир позвал сына:

— Поди сюда, Лю… У тебя будет лошадь еще лучше, чем Фока. Придет время — все будет.

Лю не верил своим глазам: отец, — мальчик скорее почувствовал это, чем увидел, — тоже плакал! Лю упал к отцу на колени и проговорил сквозь слезы:

— Муса бил Фока нагайкой…

— Теперь это его лошадь, — тоже сквозь слезы отвечал отец. — Я продал Фока. Но я скажу Мусе, чтобы он его не бил.

— Вот ты говоришь, дада, что приведешь другого коня, а нана Думасара говорит, что нынче со двора все только уходит и ничего не приходит… Зачем это?

— Что «зачем это»?

— Зачем она так говорит? Мне это не нравится. Ты ведь в самом деле приведешь другого коня?

— Приведу, сын, приведу. Все будет, наберись терпения!

— Наберусь.

— Ишь ты! Верно говорят Степан Ильич и Баляцо, что у Тембота большие руки, а у Лю большая голова… Учиться надо. Хочешь учиться, Лю?

— Я хочу учиться вместе с Тиной.

— Вот как?

Лю смутился. Он хотел было рассказать отцу о замышляемом сговоре с Жирасланом, благодаря которому можно опять вернуть Фока, — нужно только, чтобы этого захотела и Тина, — но решил, что сначала нужно поговорить с самой Тиной. Как раз на следующий день Лю опять должен был встретиться со своей подружкой. Но ничего этого он отцу не сказал, а только промолвил:

— Так ты скажи Мусе, чтобы он не бил Фока.

— Скажу, — пообещал Астемир.

— А если госпожа Ханцей пустит дождь, Муса отдаст Фока? — на всякий случай спросил Лю.

— Как рассудит аллах, — отвечал Астемир.

Ночь наступила темная, вершины деревьев таяли во мгле.

На минутку Лю представилось, что они с дадой окружены джигитами, а может, даже великанами-нартами, завернутыми в бурку. Он и дада прячутся от этих всадников.

Великаны в бурках едва шевелились.

Сыпались сухие листья.

Что-то шуршало, чуть слышно похлюпывало, ровно журчал арык.

И вдруг в этой живой тишине Лю услыхал тихий мужской голос и не сразу понял, что это голос отца. Астемир запел так тихо, что едва можно было расслышать слова песни. Лю знал много песен от Думасары и от старой наны, но никогда прежде не слыхал он, чтобы пел отец. Лю узнал песню. Однажды он уже слышал ее от деда Баляцо. В ней говорилось о том, что нет человеку покоя, если злая сила отняла у него любимую девушку, кони или кинжал. Нет и не должно быть в этом случае покоя, покуда кабардинец не вернет утерянное — не соединится опять с любимой девушкой, не пристегнет кинжал, не сядет на коня. Долг мужчины — восстановить справедливость…

Эту песню пел дед Баляцо, когда ездил с Лю к заветному кургану за щедрыми посылками от Астемира и других партизан…

Лю затих и успокоился. Он слушал песню, прижавшись к отцу, и смотрел вверх, где шевелились и шуршали деревья, и теперь пение отца, его голос, то усиливающийся, то плавно затихающий, как бы повторял спокойное покачивание вершин высоких тополей.

— Лю! Где ты? Почему не идешь домой? — послышался с крыльца голос Думасары.

Она называла имя Лю, а не Астемира,