Лакомые кусочки - Марго Ланаган

Когда рассказ закончился, обе женщины продолжали сидеть: мать — с тканью и иголкой, дочь — положив ножницы на колени. Они не смотрели друг на друга, словно каждой из них в душе хотелось, чтобы другой не было в комнате.

— Тогда… — Слова царапнули глотку Эдды, показались чужими. — …Откуда взялась Бранза, если сейчас речь шла только обо мне?

— Это касается меня и Бранзы.

— Она тебя не спросит.

— Значит, я ей не скажу.

— Ее история лучше моей?

— Нет.

— Похожа?

— Ничуть.

Мать и дочь посмотрели друг на друга через разделявший их широкий стол. Хотя щеки Эдды горели, она ощущала страшный холод — и внутри, и снаружи, как будто рассказ Лиги вытянул из нее всю кровь, всю жизнь. Лига же не только пересказала ужасные события, но и заново пережила их, вынесла все, о чем говорила. Эдда и не подозревала, что человек может подвергнуться столь жестокому насилию, однако все это выпало на долю матери — ее Ма, которая напевала, замешивая тесто, довольно улыбалась, разглядывая только что законченную вышивку; Ма, которая приходила в восторг, когда Эдда смешила ее или звала поиграть, которая содержала в порядке дом, ухаживала за грядками и растила двух дочерей. Одна из них — да-да, она, неблагодарная Эдда, — силой вытащила мать из ее сердечного рая, где она смеялась и напевала в полной безопасности, в реальный мир, где эти подонки — Эдда видела Хогбека-младшего, да и люди постоянно о нем говорили! — жили себе как ни в чем не бывало, несмотря на то, что сотворили это с ее милой и доброй матерью, пока крохотная Бранза тихонько спала, спрятанная в той же самой комнате.

Эдда опустила голову. Перед ней на краю стола лежали пять фигурок: самая большая, вырезанная из траурного черного бархата, — в середине, по обе стороны от нее — по две меньших, из свадебной тафты. Все пять фигурок были мужскими; пятеро мужчин в штанах стояли, широко расставив ноги и руки, растопырившись, как морские звезды. От того, что Эдда услышала, ее разум бился и содрогался, точно корова, обреченная погибнуть в трясине. Она взяла булавку и воткнула ее в пах черному бархатному человечку, пригвоздив его к столу. Еще четыре булавки пришпилили к дереву остальных.

Эдда встала и обошла стол кругом, забрала у Лиги тяжелую ткань, отложила в сторону. Она опустилась на колени перед матерью, обняла ее за талию и склонила голову к ней на бедро. Эдда сжимала ее в объятиях, упираясь в живот матери головой, точно желала опять вернуться в чрево.

Пальцы Лиги перебирали ее кудри, ласково гладили по лицу.

— Посмотри, что вышло, что получилось из такого кошмара: моя любимая Эдда! Разве прожила бы я без моей славной девочки, не случись со мной всего этого? Подумай, доченька!

— Как ты можешь ходить по улицам? — яростно зашептала Эдда. — Как можешь улыбаться вдове Фокс — я сама видела, как ты улыбалась ей на рынке! Как можешь молчать, вместо того чтобы бросить ей в лицо: Ваш сын — ваш драгоценный сын! — сделал это со мной, когда был сопливым юнцом!

— Вдову Фокс не в чем винить. А ее сына я видела — и его, и Турро Кливера. Они… уже не те, что были раньше. Во всяком случае, они больше не заодно. Думаю, им неприятно вспоминать, на что они когда-то подбили друг дружку.

Подбили. Эдду едва не тошнило от ненависти.

— Но…

— И пока я жива, ты не посмеешь заговорить об этом ни с кем из них, Эдда, равно как с их родными, с Бранзой, Энни или кем-то еще. Я запрещаю тебе, слышишь? Грех совершен против меня, и я тебе говорю: не касайся этого. Это дело прошлое, и я не позволю снова поднимать со дна грязь, не допущу, чтобы весь Сент-Олафредс судачил об этом. Дай мне слово, Эдда. Обещай молчать.

Эдда глухо пробормотала что-то вроде согласия. Что же ей делать: плакать или кричать от бессильной ярости? Исколотить Ма кулаками или навсегда запретить покидать эту комнату, объятия Эдды — для ее же собственной безопасности?

— Ну, ну, девочка моя… — Лига не дала дочери зарыться в ее бок, взяла за подбородок, подняла лицо.

Точно так же она держала Эдду в детстве, усмиряя приступы неистового бешенства. Когда бурные эмоции искажали разгоряченное лицо дочки, черные кудри лезли в глаза, Лига сухими прохладными ладонями гладила пылающие щеки Эдды, осыпала их поцелуями — просто так, ничего не исправляя, не исцеляя.

— Все уже позади, — промолвила Лига. — Все давно позади, солнышко. Когда это случилось, я чувствовала себя ужасно, но с тех пор минуло много лет. Годы были милостивы ко мне и с лихвой возместили мои страдания. Будь у меня выбор — жизнь без того, что со мной произошло, либо жизнь без моей милой дикарки, я бы никогда не променяла тебя на покой.

— Но этот выбор… невозможен! — вырвалось у Эдды. — Неужели ты смирилась? Неужели не хочешь отомстить, убить…

Лига закрыла рот Эдды ладонью, прижала дочь к себе и принялась успокаивать — гладить по голове, целовать, повторять ее имя, а та продолжала горько плакать, роняя слезы в материнские юбки.

Бранза и госпожа Энни поднимались вверх по холму и несли полные корзины покупок. Бранза, тихонько смеявшаяся грубоватой шутке, которую для потехи отпустила знахарка, вдруг увидела на крыльце Эдду.

— Эдда, в чем дело? — окликнула она. Торопливость и загадочный вид сестры встревожили Бранзу. — Куда ты собралась в одиночку?

— Пойду прогуляюсь, — бросила та через плечо, словно отгораживаясь от расспросов, и поспешно удалилась.

— Я с тобой! — Бранза не глядя сунула корзину госпоже Энни.

— Оставь ее, — сказала старуха и взяла корзину вместе с ладонью Бранзы.

— Что могло стрястись? — Бранза попыталась высвободить руку и рвануться вслед за сестрой, но побоялась, что старая женщина не удержит равновесия и упадет, если она дернет слишком сильно. — Эдда ведь знает, что одной разгуливать нельзя, сколько раз сама мне говорила.

— Если бы она хотела поговорить, то тут же бросилась бы тебе на шею, детка, — сухо заметила Энни. — Идем лучше в дом и посмотрим, как там твоя мать. Давай-ка, открывай дверь.

— Мама? — с порога крикнула Бранза и поспешила к мастерской, оставив Энни в коридоре с корзинами.

Лига обратила к ней безмятежное лицо, хотя эта безмятежность явно давалась ей нелегко: в уголках глаз затаились морщинки, губы свела напряженная улыбка.

— Что тут случилось? — воскликнула Бранза. — Почему Эдда выскочила на улицу, вся заплаканная, и убежала совсем одна?

— Мы разговаривали.

Подошедшая Энни обменялась взглядом с Лигой, и Бранзу охватила досада: вдова знает! И Ма знает, что она знает. Они что-то скрывают!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});