Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

— Где он? — спросил молодой человек, быстро оглядывая своих стражей.

Они будто вернулись к прежнему, уже полузабытому облику, как в те детские годы, когда он вообразил их с такой непостижимой ясностью. Они выглядели моложе, крепче, сильнее, глаза сверкали, на щеках играл румянец, как у людей, ведущих мирную спокойную жизнь на свежем воздухе. Доспехи приобрели блеск, плащи не висели больше жалкими лохмотьями.

— Он возвратился в подземелье, в свою камеру, — сказал Эгон.

— По собственной воле. Без боя и без условий, — добавил Тристан.

— Просто вдруг перестал грозить нам всеми немыслимыми карами или пытаться подкупить.

— Все закончилось, как ничего и не было.

— Мы проверили подземелье и не нашли ничего подозрительного.

— Мы решили, ты нашел способ укротить его, владыка, — несмело улыбнулся Тристан.

Но Эгон уже всматривался в тревожные глаза повелителя.

— Это не ты? Ты не знаешь, что случилось?

Зелгу было нестерпимо обидно признаваться в этом, но он твердо верил, что с такими верными друзьями честность — не просто лучшая, но и единственно возможная политика.

— Я понимаю не больше вашего, — ответил он. — Думаю, даже меньше вашего, ведь я знаю о нем так мало. Сейчас я спущусь вниз, а вы на всякий случай останьтесь здесь. Думаю, вы поймете, что нужно делать, если дойдет до такой необходимости.

Если рыцари поникли, то лишь на краткие мгновения. Затем они одновременно тряхнули головами, одновременно расправили плечи и выпрямили спины.

— Можешь положиться на нас, владыка, — сказал Эгон.

Тристан кивнул в знак согласия.

Честность честностью, но ничто в мире не вынудило бы Зелга признаться, что он и на них не больше полагается.

* * *

Думгар устроил Узандафа на диване среди подушек в углу тронного зала, прикрикнул на Дотта, намеревающегося улизнуть на подвиги, и одобрительно кивнул Кехертусу, который трудился под чутким и неслышным руководством дяди Гигапонта, протягивая из конца в конец обширного зала сигнальные нити паутины в ему одному понятном порядке. Затем голем внимательно оглядел присутствующих и нахмурился.

— Где господин Крифиан? — спросил он сурово. — Я хотел бы попросить его отправиться в Виззл с важным поручением.

— Он улетел, — ответил Птусик откуда-то с потолка. — Но обещал вернуться. Не бойтесь, я за него.

— В этом-то и проблема.

Птусик издал обиженное кряхтение, но промолчал. Мы неоднократно упоминали об уникальных способностях кассарийского голема. Одной из них была способность усмирять нахалов и строптивцев едва заметным движением бровей. Гегава долго и старательно репетировал этот неповторимый изгиб, демонстрирующий одновременно скепсис, несокрушимую волю, легкое удивление, неодобрение и несомненное превосходство, но добился только того, что у него невыносимо ныли мышцы лица, о существовании которых он до сего дня даже не догадывался.

Амазонки с надеждой смотрели на даму Цицу. Рыцарственная минотавриха уверенно положила на плечи свой меч и встала в центре зала, демонстрируя готовность оказать достойное сопротивление любому демону, из каких бы глубин времени он ни явился. Ее несокрушимая фигура навевала воспоминания о славном денечке битвы при Липолесье и внушала окружающим веру в то, что они победят и на сей раз. Доктор Дотт выразил глубокое сожаление о том, что они принадлежат к разным расам, ибо только эта досадная деталь мешает ему сложить свое любящее сердце к прекрасным ногам восхитительной воительницы. Эту пламенную тираду он произнес, безопасно витая где-то в районе букрания, украшавшего собою капитель одной из колонн. Интуиция подсказывала ему, что из дамы Цицы метатель получше, чем из достойного Думгара.

— Мне есть видение, — громко сообщила Балахульда.

В Кассарии ее знали недавно, но уже научились не придавать большого значения пророчествам, особенно, если они не были напечатаны в сегодняшних газетах. С другой стороны, царица гарпий жила на свете очень давно и уже поэтому обладала огромным опытом, ибо опыт проистекает из наших ошибок. Так что она решительно отвечала на любой вопрос, не дожидаясь, чтобы его кто-то задал.

— Он взял на себя смелость, предсказание номер двадцать три. Тринадцать пульцигрошей.

Юлейн хотел было спросить, кто взял на себя что и почему именно тринадцать, но быстро сообразил, что это еще три вопроса, и жалкими пульцигрошами за ответ он точно не отделается. Кто знает, что послужило причиной такой невероятной сообразительности короля — то ли приобретенный опыт, то ли страдальческое лицо маркиза Гизонги, которое могло служить отличной моделью для картины «Кары нестерпимые, претерпеваемые в геенне огненной врагами короля Козимы Второго Бережливого и его потомков и свояченицей непочтительной, жестоко наказанной».

— Кто взял на себя что? — неожиданно уточнил Думгар.

Балахульда посмотрела на него глубоким взглядом потомственной провидицы и прерывисто вздохнула. Содержание царства стоило очень недешево, и она была готова на многие подвиги во имя процветания своих подданных, но любой героизм, если герой — существо вменяемое — должен иметь какие-то рамки. Гизонга тоже издал вздох едва слышный, но настолько скорбный, что мог бы разжалобить даже бронзовый букраний на колонне: расшифровывать его смысл мы не станем, он и без того прозрачен, как воды Тутоссы. Скажем только, что случись тут присутствовать адскому казначею Тамерлису, крохобору из крохоборов, он бы достойно вплел собственное соло в эту симфонию скорбей и печалей.

— Смелость, — внезапно ответила душа Таванеля, розовея от смущения. — Взял на себя. Я.

Думгар перевел тяжелый взгляд на фею и супругу.

— Гризя здесь ни при чем. Она даже не догадывается, о чем речь, — поспешил уверить его Таванель.

Если он хотел таким образом предотвратить бурю, то добился того, что вызвал извержение.

— Вот что я называю большой семейной проблемой! — Гризольда грозно взмахнула трубкой. — Посторонняя гарпийща знает, что ты на себя что, вероятно, даже и почему, а родная жена с солидным стажем и доказанной в боях преданностью выясняет, как снег на голову, что она ни при чем. Хорошенький, как говорит граф, пердюмонокль! Но это граф говорит, он человек воспитанный и сдержанный, а я скажу иначе…

— Гризя!

— Не гризяй! И засуньте себе щупальца мужества, знаете куда?!!

Итальянец ругался на извозчика «четырнадцать», будучи уверен, что такое сочетание звуков может быть лишь страшным ругательством

В. Соллогуб

Лорд потрясенно замолчал — видимо тщился представить себе и предмет, и процесс. Гризольда же между тем продемонстрировала отличную память и большую начитанность: только самому недогадливому жителю замка еще не стало ясно, что последние дни она штудировала энергичную эротическую поэзию феи Горпунзии, и в ходе ее выступления даже доктор Дотт с удивлением открыл для себя несколько новых моментов, увлекательных как с медицинской, так и с житейской точки зрения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});