Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков

Чтобы дети не чувствовали себя за столом лишними, Октавий предложил устроить состязание: кто из них лучше расскажет сказку? [331]Тиберий, не пожелавший, чтобы его наряду с другими детьми сочли ребенком, лишь фыркнул, его примеру последовала и двенадцатилетняя Юлия, также старавшаяся казаться старше своих лет, а Друз Старший беспомощно развел руками и чистосердечно признался, что не помнит ни одной сказки. Эта чистосердечность ребенка развеселила гостей. Ирод ожидал, что следом за другими детьми откажутся рассказывать сказки и его сыновья, но неожиданно для него младший Аристовул, по-школьному подняв руку, произнес:

– Я могу рассказать сказку.

– Молодец, – поддержал его Октавий. – Начинай, мы внимательно тебя слушаем.

– Жил-был царь, – звонким голоском начал Аристовул, – и звали его Александр Македонский.

Сросшиеся на переносице рыжеватый брови Октавия поднялись, тонкие губы тронула улыбка, обнажив мелкие редкие зубы.

– Зачин интересный! Попрошу тишины за столом. – И сам обратился в слух, давая тем самым пример другим участникам застолья.

– Однажды царь, – продолжал все тем же звонким голоском Аристовул, – заявил своим советникам: «Я побывал во многих землях, повидал многие страны; желаю теперь идти в землю Африканскую». «Проникнуть туда невозможно, – ответили ему советники, – горы Мрака мешают попасть туда, а в самой земле Африканской живут храбрые воительницы амазонки». «Но мне необходимо проникнуть в землю Африканскую, – сказал Александр, – и я прошу вас придумать, как мне одолеть горы Мрака». Долго думали советники и, наконец, придумали. «Возьми, – сказали они, – ливийских ослов, привыкших к темноте, и запасись клубками веревок. Прикрепи концы этих веревок к входу в ущелье и, постепенно разматывая их, перейди через горы Мрака. Так ты окажешься в земле Африканской, а когда завоюешь ее, легко найдешь обратную дорогу по веревкам, привязанным ко входу в ущелье». Александр так и поступил. Когда горы Мрака остались позади и он вступил в землю Африканскую, то объявил войну амазонкам. На это женщины-воительницы сказали ему: «Победишь ты нас, люди скажут: “Женщин победил он”. А одолеем мы тебя, люди скажут: “Этого царя победили женщины”. Выбирай сам, какой исход войны тебе больше по душе». Думал царь, думал, ничего не придумал и попросил: «Принесите мне хлеба». Принесли ему амазонки на золотом блюде золотые гранатовые яблоки, начиненные рубинами. Удивился царь: «Разве в вашей стране едят золото?» Амазонки ответили ему: «А разве ты не за золотом пришел воевать в землю Африканскую? Нам казалось, что обыкновенного хлеба и в твоей стране вдосталь. За чем же еще, как не за золотом, было идти тебе в такую даль? Возвращайся домой и ешь свой хлеб, а когда он у тебя кончится, мы пришлем его тебе столько, что ни ты, ни народ твой не будете знать в нем нужды». Подивился Александр мудрости амазонок, и прежде, чем вернуться назад, приказал начертать на воротах земли Африканской надпись: «Я, Александр Македонский, был царем-глупцом, пока не пришел в землю Африканскую и не научился мудрости от женщин».

– Прекрасная сказка! – похвалил Аристовула Октавий и похлопал в ладоши, а восхищенный Гораций добавил:

– Эта сказка заслуживает того, чтобы переложить ее на стихи!

– Я тоже знаю сказку про мудрых женщин, – сказал старший сын Ирода Александр и, смутившись под обращенными на него взглядами, поправил себя: – Точнее, про одну женщину.

– Расскажи нам сказку про одну мудрую женщину, – ободряюще произнес Октавий, улыбнувшись Александру.

– Это даже не совсем сказка, а, скорее, быль, – вконец смутился Александр.

– Хотим послушать быль, – сказал Агриппа и похлопал в ладоши ребенку.

– Случилось это в давние-предавние времена, – начал Александра, исподлобья глядя почему-то на одного Ирода, точно бы адресовал сказку-быль о мудрой женщине ему одному. – Пришел раз в нашу страну из дальних мест царь и захотелось ему посмеяться над нашим Богом. Сказал он первосвященнику: «Ваш бог вор! Усыпил Адама и, когда он забылся крепким сном, выкрал у него из груди ребро и сотворил из него женщину». Ничего не посмел возразить чужеземному царю первосвященник, и тогда дочь его попросила: «Позволь, отец, мне ответить вместо тебя». Лишившийся дара слова первосвященник кивнул дочери, и та, обращаясь к чужеземному царю, сказала: «Требую правосудия: прошлой ночью в наш в дом забрались воры и похитили у нас кубок из серебра, а вместо него оставили кубок из чистого золота. Прикажи наказать воров!» Удивился царь. «Хотел бы я, – сказал он, – чтобы боги почаще посылали ко мне таких воров!» Тогда дочь первосвященника спросила: «Так худо ли поступил наш Бог, если взамен ребра дал Адаму женщину?» [332]

Присутствующие за столом зааплодировали Александру, а подросток, не обращая ни на кого внимания, все глядел и глядел пристально на отца, и во взгляде его Ироду чудился укор.

5

Ирод дивился не только внешним переменам, произошедшим в Риме, но и образу жизни его несметного множества жителей. До рассвета было еще далеко, а улицы города уже заполнились толпами людей, спешащими ко дворцу Октавия и других знатных римлян, чтобы приветствовать их и заодно разрешить свои мелкие или крупные заботы. Огромная пестрая толпа, под шагами которой гудела земля, со всех сторон стекалась на площадь, где стояли дома важных государственных особ. Носильщики в красных плащах быстрым шагом несли богатого человека, который за опущенными занавесками досматривал свой недосмотренный сон. Послышался зычный голос ликтора, возвещавшего о приближении консула, и перед этим высокопоставленным сановником толпа почтительно расступалась, чтобы тот вне очереди мог первым ступить под своды дворца Октавия. В толпе можно было увидеть и бедного учителя-грека, добивающегося места в знатном доме по соседству с дворцом Октави, и музыкантов с флейтой и кифарой, и начинающего поэта со свитком под мышкой, и танцора, – кто только в этот ранний час не стремился предстать пред очи человека, одного только благосклонного кивка которого было достаточно, чтобы сделать его счастливым!

Перед заветной дверью стоял надутый от осознания собственной значимости привратник с тростью, который в зависимости от сумм, ссыпаемых ему в ладонь, решал, кого из просителей пропустить в первую очередь, кого заставить подождать, а от кого сразу же избавиться, как от назойливой мухи.

Прием происходил в атрии – просторном помещении с колоннами, бюстами многочисленных реальных и выдуманных предков хозяина дома и большим отверстием в потолке, через которое просачивался в атрий тусклый предутренний свет. Здесь распоряжался так называемый номенклатор с длинным списком в руках, который громко выкрикивал имя визитера и указывал на дверь, в которую тому следовало пройти. Остальные допущенные в атрий жались по углам или устраивались на низких диванах без спинок, поставленных по периметру атрия, и терпеливо дожидались своей очереди.

Великолепие атриев, выложенных цветным мрамором, суровые лица предков хозяина дома, глядящих на мир глазами без зрачков, производили на посетителей угнетающее впечатление. Те, кто оказывался побойчей, вступали в переговоры с разодетыми слугами, в большинстве своем состоявшими из рабов и вольноотпущенников, брали их под локоть, отводили в сторону и, ссыпав им звенящие монеты, добивались, что те подходили к номенклатору, что-то шептали ему на ухо, и тот или выкрикивал имя особенно настойчивого просителя, или отрицательно мотал головой. Здесь, в атрии, образовывались свои очереди, делившиеся на тех, кто поодиночке или небольшими группами допускались во внутренние покои хозяина, и на тех, кто довольствовался тем, что рабы и вольноотпущенники, получив с них искомую сумму, брали у них их прошения, заверяя, что прошениям этим будет дан ход.

Ранними утрами происходили не только посещения, вызванные необходимостью подать прошение или просто вежливостью, но и другие события, нуждавшиеся в присутствии большого числа гостей. К таким событиям относились празднование совершеннолетия мальчиков, когда они облачались во взрослую тогу, после чего все отправлялись в один из храмов и совершали там жертвоприношение. Без множества гостей не обходились обручения и свадьбы, когда еще затемно в домах нареченных собирались толпы приглашенных и случайных зевак. Собирали множество гостей и проводы знатных особ в одну из провинций, назначения на важные должности по выбору или жребию, болезни знатных особ и похороны. Для многих римлян обязанность нанесения ранних визитов превратилась в ритуал, неисполнение которого было равносильно добровольному уходу из жизни.