Чужак - Симона Вилар

Торир и Мстиша придержали коней, давая княжьей охоте проехать, но Аскольд узнал их. Даже не Аскольд, а Олаф, ехавший подле князя. Торир удивился, увидев преданного пса Дира рядом со старшим из князей. Ощутил на себе колючий взгляд единственного глаза ярла. Видел, как тот склонился к князю, указывая на них. Тогда повернул надменную голову и Аскольд, натянул поводья.

— Ты уже вернулся из дозора, Торир-этериот? Что вынудило тебя покинуть службу, когда мой брат не знает покоя, охраняя неспокойные рубежи?

Торир лишь мельком взглянул на Олафа. Вслух же сказал иное.

— Недуг меня одолевает. Хазарская стрела пробила грудь навылет, и хотя я нашел в себе силы уцепиться за жизнь, но хворь не оставляет меня. Вот и пришлось поехать в Киев, сил поднабраться. — Краем глаза он уловил удивленный взгляд Мстиши, но юноша смолчал, хотя и знал, что варяг уже здоров. — К тому же в степи уже не так и опасно, после того как ты, мудрый Аскольд, откупился от хазар, — добавил он.

Торир видел, как сразу окаменело лицо князя, как недоуменно переглянулись его сопровождающие. Один из них, с золотыми браслетами боярина на запястьях, даже спросил:

— О каком откупе ведешь речь, витязь?

Но Аскольд не дал ответить. Тронул коня и, уже проезжая, бросил скороговоркой — Приходи ко мне в терем вечером, хоробр. Там и потолкуем. — Торир склонился, пряча улыбку. Пусть же бояре теперь узнают, как опустошил городскую казну князь ради спасения буйной головы брата. Но что Аскольд достаточно мудр, чтобы доказать свою правоту, Торир не сомневался. Ибо, каким бы ни был бывший варяг Навозник, ум у него государственный.

Ториру надо было связаться с перунниками. Поэтому, когда они миновали так называемое Поле Вне Града, где высились курганы могильников, и впереди, за частоколом капища, показалась резная фигура Даждьбога, варяг отпустил Мстишу.

— Езжай домой, Мстислав, порадуй близких. Я же пока задержусь. Хочу требу Даждьбогу вознести.

На лице Мстиши появилось легкое недоумение. С чего бы это воин стал приносить дары покровителю урожая? Даждьбог люб в основном пахотным людям, а витязи предпочитают иных богов. И уже поднимаясь на возвышенность, юноша все оглядывался, наблюдая, как его воевода покупает красного петуха, смиренно становится в шеренгу селян, несущих дары подателю плодородия.

Торир и сам понимал, как нелепо выглядит: с мечом, в булате — и с квохчущим петухом под мышкой. Терпеливо ожидая своей очереди сделать подношение, он выслушивал речи пахотных людей о том, что Даждьбог благодатный дал этим летом и пшеницы, и полбы, и овса, и проса с горохом. Торир только кивал головой в шишаке. Его дело поднести красного петуха. Это знак тогда служители Даждьбога, связанные с изгнанными волхвами Громовержца, устроят ему встречу с Волдутом.

Они поторопились. И уже вечером Торир, попарившись в бане и одевшись, чтобы идти на пир к князю, вышел на берег рыбацкого мыса, недалеко от Почайны, где стояли ряды судов, уткнувшись птицеобразными носами в бревенчатые пристани.

Волдут прибыл в облачении обычного рыбака — босой, в длинной залатанной рубахе и надвинутом до глаз колпаке. Был он уже в курсе дела, знал о предложении Рогдая.

— Нам он сейчас нужен, чтобы одолеть Аскольда. Дир без Аскольда особой силы не имеет. Олег же пока не может Киевом заняться, иные у него заботы. В гриднице все сам узнаешь.

Торир смотрел на главу волхвов Громовержца. Тот укладывал сети на носу лодки. Со стороны казалось, что нарядный гридень просто расспрашивает рыбака об улове. Ториру неожиданно вспомнилось, как он некогда уговаривал Волдута принять руку Олега. Ныне же волхв сам готов был служить Вещему, как готовы служить все, кто его узнал. Была у Олега какая-то сила, покоряющая всех, кто хоть однажды говорил с ним. Взять того же гордого Волдута или его самого, Торира.

— Но Олег не знает, что ждет от меня Рогдай, если займет стол.

Волдут помолчал, возясь с сетью. И делал это, надо сказать, несколько неумело. Потом он пояснил варягу, что следует поддержать Рогдая, пока не придет Дир. Вот тогда перунники оставят их один на один, чтобы те обескровили друг друга, пока со свежими силами не появится Олег. Да, у них все было продумано. Кроме того, что, осядь Рогдай в Киеве, — он уже не отпустит от себя желанного Ясноока.

Торира даже передернуло при воспоминании о предложении Рогдая.

— Что, небось, зябко в шелковом-то плаще, — заметил волхв. — Осень уже подступила, вечера холодные.

Он, наконец, смог сложить сеть, поднял корзину с рыбой. И, глядя на варяга глубокими карими глазами, сказал:

— Иди в терем князя. Княгиня Твердохлеба уже оповещена и выхлопочет тебе место охранника в детинце. А то, о чем ты спросил… Учти, Олег благодарен тебе за службу, за то, что сделал для него. И его слово таково: пусть Торир сам решит, как быть.

Такова была милость Олега. Он давал Ториру власть и право выбора. Значит, или очень доверяет и знает, что мститель не отступит, или… Сложно угадать мысли Вещего.

В гриднице князя было пышно и людно. Однако не шумно. Бояре говорили степенно, спрашивали, внимали ответам. Из всего, о чем говорилось, Торир отметил главное: оказывается, Олег этим летом вышел мимо Ростова к царству булгар[131] и наладил торговый путь по рекам Дону и Волге до самого Каспийского моря. Теперь становилось понятным, отчего Вещий не спешил в Киев. Он налаживал новый путь и следил за сухопутной торговлей полян с Булгарским царством. Однако купцы рассказывали, что Олег не чинит мирным торговцам Полянским преград в торговле. Правда, мыто требует немалое, но охраняет караванщиков исправно. Ни один купец в этом году не понес убытка.

Аскольд хмуро слушал эти разговоры. Он вообще был сдержан, особенно после того, как бояре потребовали от него отчета за договор с хазарами.

— Мы раскошеливались на войска, мы целое лето содержали на своих хлебах ополченцев, ожидая набега, а оказывается, все зазря, и хазары вместо нас воевали с уличами.

— Ничего не зазря, — ответил князь. — Или то, что не было набегов и собрали невиданный урожай, вам не в радость и не покроет ваших убытков?

Аскольд умел осадить людей, не оскорбляя их. Но на Торира поглядывал хмуро, хотя уже и объявил, что назначает его стражем на заборолах детинца. По сути, награда воину, отличившемуся в степных походах. Но будь воля самого князя, он бы на такое не пошел. Жена уговорила. Она тоже находилась в гриднице, — в высоком венце, сверкающем яхонтами, на крепком стане — лор[132], как у знатной патрицианки из Византии. Торир подумал, что они уже давно не общались, следует и поговорить. Да только ему как-то не до того было. Он все еще был под впечатлением оказанного ему Олегом доверия. Ответственность решить все на свое усмотрение неожиданно угнетала. И он сидел хмурый и озабоченный, пока к нему не подсел вдруг одноглазый Олаф.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});