Преданья старины глубокой - Александр Рудазов

Баба-яга задумчиво водила пальцами по корешкам книг – кожаным, деревянным, металлическим. Чаровник, Великая Книга о Двоенадесяти Опрометных Лиц, оказался переплетен в шкуру, содранную с живого волка. Недаром – там ведь про оборотней рассказывается, наставления даются – как в зверя оборотиться. Точно так же Воронограй весь обклеился черным вороновым пером, а Метание обзавелось переплетом из человеческой кости. От Сносудца же поднимался зеленоватый дым, слышался шепот – у этой книги собственное разумение, с ней можно говорить, как с человеком.

Но диковинней всех выглядела Запись о Днях и Часах – шевелящаяся, извивающаяся. Страницы выглядели слипшимися, будто намертво склеенными, а красная бархатная закладка каждый миг вздрагивала, сама собой перебираясь все дальше к окончанию. Эту книгу без большой нужды нельзя даже открывать, не то пропадешь, погибнешь…

– Ты, красавица, не спеши, я тебя не тороплю, – поковыряла в гнилых зубах Яга Ягишна. – Кащеюшка Виевич тебе тоже худа не сделает. Коль ему в жены попала – так ни о чем больше не заботься, на золоте есть-пить будешь, все тебе на ладони будет, все на блюде подастся… Оченно мне понравилось, как ты его кустодиев обдурила… шапка-невидимка, да?..

– Правильно, – гулко пророкотал огромный людоящер, протягивая старухе василисину шапку. – Вот эта самая.

– Благодарствую, Змиуланыч, – рассеянно ответила баба-яга, рассматривая чудесный колпак. – Ишь, работа-то какая тонкая… Видно, не во всем моя сестрица все же неумеха – я б такую, пожалуй, не сшила…

– Это не она, это я сама!.. – невольно обиделась Василиса. – Своими руками!

– Ого как! – удивилась Яга Ягишна. – Неплохо, неплохо… Да уж… Умение-то, оно сразу чуется, его за тыном не утаишь… Вижу, неплохо тебя сестрица моя обучила… а только все одно – не до конца, не до конца.

Баба-яга еще немного походила по зале, стуча костяной ногой, помяла в руках шапку-невидимку, поцыкала кривым зубом, а потом решительно шваркнула клюкой об пол и заявила:

– А до конца – я тебя обучать стану! Запомни, красавица моя: чтоб стать настояшшей ведьмой, нужно познать темную сторону колдовской силы, так-то вот! А иначе до самой смерти так и останешься – серединка на половинку, знахарка деревенская, старуха-шептуха!

Василиса молчала. Впрочем, Яге Ягишне это было безразлично, она продолжала разглагольствовать:

– Бабы-яги – их на белом свете всегда три. Старшая, средняя и младшая, сестры названые. Так уж испокон веку заведено. Мы – хранительницы, Василисушка. Тысячелетиями охраняем границу между живым и мертвым, стережем переход между Явью и Навью. Коли вдруг ни одной бабы-яги на свете не останется – великая беда придет. А старшая наша сестрица давно уж одним глазом в Пекло смотрит… Ей, как-никак, далеко за тышшу лет перевалило – недолго уж осталось, давно пора замену приискивать… Коли я Кащеюшку попрошу как следует, так он тебя, красавица, от себя отпустит, позволит нашим ремеслом заниматься… Антиресуешься ли?..

Василиса ничего не ответила. Баба-яга, ухмыльнулась и сняла с полочки диковинную штуковину – в центре большая бусина посажена, а вокруг нее другие, все разных цветов, на проволочках тоненьких крепятся. Покачивается штуковина, крутятся бусины вокруг серединного штыря, да ладно так, ни одна другую не задевает!..

– Глянь-ка, красавица, экое диво!.. – прошамкала Яга Ягишна. – Это Кащеюшка у греков ученых купил… а может и спер, точно не ведаю… Заковыристо устроено! Вот энта синенькая бусина – это вроде как весь наш белый свет! Вот энта большая желтая – солнышко ясное. Энта маленькая – месяц. А остальные – всякие звездочки небесные. Добропан, Красопаня, Смертонос, Кроломоц, Гладолед… Вот, глянь, какие вокруг Гладоледа колечки ладные! Будто нимб ангельский! Антиресно, а?..

Василиса по-прежнему не раскрывала рта.

– Ты что ж, бабушке даже и ответить не желаешь?.. – злобненько прищурилась старуха, раздосадованная, что все ее усилия пропадают втуне. – Нехорошо получается… Ты смотри у меня, красавица…

Неизвестно, что случилось бы дальше, но тут в дальнем углу что-то заквохтало, и Яга Ягишна тут же обо всем забыла, кинувшись к огромной корзине. Там сидел петух – здоровенный, черный, нахохлившийся.

Старуха бережно извлекла птицу на свет божий, спустила ее на пол и восторженно захлопала в ладоши, глядя на то, что осталось в корзине. Яйцо. Крошечное, черное, испещренное мелкими крапинами и совершенно круглое – будто глаз человечий.

– Ох, дождалась наконец, дождалась!.. – захлопотала баба-яга, аккуратно изымая яичко из корзины. – Уж не чаяла, не гадала – так вот, случилось все ж!.. Иде навоз?! Иде навоз?!

– Вон, в мешке, – мрачно прогудел Тугарин, по-прежнему возвышающийся у дверей чешуйчатым истуканом. – Свежий, теплый еще…

– Теплый – мало! Мало – теплый! – возопила Яга Ягишна, со стуком проносясь к мешку с навозом и черпая оттуда золотым ковшом. – Нужно – горячий! Сей же час подать сюда полную мису самого горячего, только что сделанного! Сей же час! Скорей, скорей, время не ждет! Прогадаем, прозеваем – останется Кащеюшка без подарочка!

– Распоряжусь, – еще мрачнее буркнул Тугарин, выходя за дверь.

Пока горячего навоза не принесли, старуха сунула яйцо в тот, что был. На уродливом морщинистом личике отразилось такое умиление, что Василиса невольно вздрогнула. Яга Ягишна обернулась к ней, ласково ухмыльнулась и спросила:

– Что, красавица, спросить чего хочешь?.. Этому, чаю, сестрица моя тебя тоже не учила?..

– Не учила…

– Ну так смотри, да учись теперь – лучше уж поздно, чем совсем никогда. Раз во сто лет петух может снести яйцо – да не простое яйцо, а спорышок. И петух тоже должен быть не просто петух – непременно черный, да семигодовалый. Вот я, вишь, нужный срок-то по таблицам высчитала, да и дождалась-таки…

– Чего дождалась?

– Да за что ж тебя Премудрой-то прозвали, дурышша?! – неожиданно разъярилась баба-яга. – Волос долог, ум короток! Василиск из этого спорышка выйдет, василиск! Вначале нужно его в навозе горячем напарить, чтоб подрос малость, а потом… потом его шесть недель девица должна под мышкой таскать… М-хм-м… Где б нам девицу подходяшшу взять?.. Ты, я думаю…

– Что ты, бабушка! – едва не рассмеялась Василиса. – Какая я тебе девица?! Я вовсе даже вдовица!

– И то верно… Да и морока это лишняя – с девицей… Того и гляди, как бы та спорышок-то не раздавила, не попортила, не выронила… Шесть недель не всякая выдюжит… Нет уж, мы иначе высиживать станем… Где ты там, моя красавица?..

Баба-яга просеменила к огромному сундуку и бережно достала оттуда лубяной короб. На дне, устланном мхом и листвой, важно пялила глаза здоровущая жаба. Она смерила Василису презрительным взглядом, надула на горле пузырь и гордо пробасила: «КВА!».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});