Решающее лето - Памела Джонсон

Он резко повернулся ко мне.

— Возможно. Может, ты и прав. Но перед моим отъездом в Корнуэлл она предложила мне жениться на ней.

Удар был нанесен так неожиданно, что я буквально застыл на месте.

— Что ты сказал?

Мы стояли под фонарем. Его яркий свет пронизывал насквозь густую листву платана, делая ее почти прозрачной. От этого слепящего света лицо Джонни казалось белым как мел, болезненно-трагическим порочным и вместе с тем печальным, как маска Пьерро. Он стоял, покачиваясь, сунув руки в карманы.

— Она предложила мне жениться на ней, — повторил он.

Я крикнул, что это ложь. Он медленно покачал головой, и слабая улыбка, затаившаяся в уголках рта, стала шире.

— Нет, я не лгу. Но не думай ничего дурного. Ничего не было.

— Чего не было? О чем ты говоришь?

— О том, что она вовсе не относилась ко мне как к сыну. Здесь она была вполне откровенной. Она считала, что ей будет удобней заботиться обо мне, если мы поженимся. Она так и сказала мне.

— Ты лжешь, — снова повторил я.

— Нет, клянусь, это правда. Я никогда бы не рассказал тебе этого, если бы мне не надоело постоянно чувствовать себя виноватым. Ты чересчур легко судишь людей, Клод. Едва ли кому понравится вечно чувствовать себя сутенером. Чаша терпения в конце концов переполнится.

— Я знал Хелену, — сказал я. — Знал, как самого себя, и знал, как она относилась к тебе, да простит ее бог.

— Зритель, — авторитетно изрек Филд, — иногда многого не видит, особенно если сидит на галерке. Почему ты решил, что знаешь все? Я говорю тебе — и ты должен мне верить, — она просила меня стать ее мужем. — Он умолк. — Она написала мне письмо.

— Я поверю тебе лишь тогда, когда увижу это письмо.

— О, разумеется. Но у меня его нет.

— Я так и знал. — Ярость душила меня, и я едва различал теперь его лицо. Мертвенно-бледное, оно прыгало перед моими глазами.

— Я уничтожил его, потому что она велела. Я получил его с четырехчасовой почтой, она послала его на адрес конторы. А в половине пятого позвонила, сказала, что, должно быть, сошла с ума, и велела уничтожить письмо. Я так и сделал. Хорош бы я был в твоих глазах, если бы сохранил его.

— Этого письма не было, — медленно сказал я, — и она не звонила тебе в контору. В этой истории все с начала до конца ложь.

Он вздохнул.

— Ты не поверишь, как мне неприятно рассказывать тебе все это. Я знаю, тебе трудно примириться. Это опрокидывает все твои представления о Хелене, не так ли? Да отчасти и обо мне. Хотя я понимаю, что последнее не так уж важно. Так вот, Хелена была просто-напросто влюблена в меня. Сам не знаю почему, — добавил он со своей отвратительной манерой иронизировать над самим собой. — Влюблена, как это случается со всеми. Я не утверждаю, что она сама сознавала это. Я даже уверен, что нет. Но это не меняет дела. Меня все это поставило в чертовски трудное положение. И во имя простой справедливости попытайся понять.

Лицо его продолжало прыгать передо мной, а глаза доверительно и дружески заглядывали в мои. Не успев даже сообразить, что я делаю, я ударил его. Он пошатнулся и упал. Не спеша поднялся, стоя на четвереньках, он посмотрел на меня снизу вверх все тем же странным, дружелюбным и удивленным взглядом. Из разбитой губы потекла по подбородку тоненькая струйка крови. Медленно и очень осторожно, словно опасаясь за целость своих костей, он наконец поднялся, выпрямился, отряхнул испачканные на коленях брюки и с гримасой отвращения посмотрел на свои ладони.

Слизнув кровь с разбитой губы, Джонни приложил к ней очень чистый большой носовой платок.

— Ну что ж, значит, конец. Ты не хочешь верить ничему, что не вяжется с твоими собственными представлениями, и предпочитаешь решать вопрос кулаками.

— Если ты повторишь еще раз эту грязную ложь, я снова ударю тебя.

— В таком случае я больше не скажу ни слова, — просто и легко сказал он. — Но скажу я или нет… — Он улыбнулся, пожал плечами и, повернувшись, медленно пошел прочь. Затем вдруг оглянулся: — Еще несколько слов. Я благодарен тебе за все, что ты сделал для меня и Нао. По-настоящему благодарен. Я не стою этого, ты, должно быть, и сам знаешь. Я не питаю зла и не в обиде на тебя. Итак… — он улыбнулся и поднял руку, — прощай.

Он быстро зашагал прочь. Я прислушивался к его шагам в оглушающей тишине, пока они не смолкли совсем.

Как я хотел сейчас поговорить с Хеленой, спросить ее, правда ли все это, упрекнуть, отругать, заставить ее рассказать все, как было. Хелена, ты не могла написать это письмо! Ты слишком горда, чтобы пойти на это. Я знаю, ты думала, что любишь его как сына, думала, что тебе легче будет опекать его, если он станет твоим мужем… Но ты не могла не знать, что все это просто твоя очередная блажь! А ты ведь не была дурой, Хелена. Ты себя хорошо знала. Так отвечай же, писала ты или не писала это письмо. Было ли оно или его не было?

Я представил себе, как ответила бы мне Хелена: «Иди к дьяволу, Клод, что тебе до того, писала я его или нет? Мне просто пришла в голову такая идея. Мало ли что мне могло взбрести в голову. Но я тут же одумалась, не так ли? К тому же он порвал его. Он поступил, как джентльмен. Я всегда говорила, что Джонни джентльмен, ты помнишь?»

Но я тут же услышал и другие слова. «Я никогда не предлагала ему стать моим мужем. Разве могла я унизиться до этого? Как могло мне прийти в голову взять в мужья мальчишку? Запрети ему лгать, Клод, скажи, что за это ему не миновать жариться на костре в аду. Скажи, что он скверный мальчишка и мне стыдно за него. Бедняжка Джонни! Он всегда был малодушен и слаб. Тебе не следовало бить его, да еще на улице, Клод, ведь ты такой сдержанный и умный. Но если он будет лгать, ему не миновать ада…»

Нет, мне никогда не узнать правду. Сознание того, что я никогда не получу ответа на свои вопросы, было настолько мучительным, что в эту бессонную ночь мне не раз приходила мысль встать, одеться, пойти к Филду и, подняв его с постели, добиться от него правды. Рассказав мне об этом письме, он отнял у меня Хелену, запятнал ее. Поведав мне эту недостойную тайну, он присвоил Хелену себе, сделал ее себе подобной! Я стал вспоминать, сколько у нее было секретов от меня, как она скрыла, почему Дэн Арчер не захотел завещать ей деньги. «Я поцеловала его просто так, в шутку — был сочельник, а в это время вошел Дэниель и устроил такую глупую сцену. Разве не смешно! Подумай только, ведь этому Уайтлоу за семьдесят!» Она утаила от меня, что продала ценные бумаги, чтобы поддержать какое-то сомнительное предприятие одного из своих не слишком щепетильных друзей. Всю жизнь она была со мной рядом, любила меня и неизменно лукавила. Влюбилась ли она в Джонни, «как это случается со всеми»? Писала ли она это письмо?