Последний порог - Андраш Беркеши

«Веймар,

30 января 1943 г.

Д-р медицины В. Польцер,

гауптштурмфюрер СС

Начальнику имперской полиции и главного имперского управления безопасности господину рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру

Настоящим направляю Вам подробный доклад о результатах своей работы по пересадке костных тканей и их заменителей.

В настоящее время я работаю над пересадкой живой костной ткани нашим раненым и больным. Однако имперский врач СС группенфюрер д-р Гравиц поставил под сомнение результаты моей работы, распорядившись считать ее успешной только после проведения 100 операций, закончившихся с положительными результатами. По сей день мной проведено всего лишь 47 опытов, из которых 14 увенчались успехом. Неудавшиеся опыты окончились летальным исходом, причем смерть наступила в результате быстрого развития других заболеваний.

Мне удалось установить, что пленные, которых мне передавали для проведения опытов, страдали различными заболеваниями или же были сильно ослаблены физически.

Господин рейхсфюрер, мне пока что не удалось полностью выполнить Ваш приказ из-за отсутствия в моем распоряжении здорового материала для опытов.

С глубоким уважением прошу Вашего распоряжения, чтобы я лично имел возможность отбирать для себя опытный материал среди русских военнопленных. Целесообразнее всего было бы разрешить мне немедленную поездку в Аусшвитц, где я могу на месте выяснить все вопросы, имеющие отношение к пересадке живой костной ткани. Аусшвитц является, как мне кажется, очень подходящим местом для проведения таких опытов, так как большая территория лагеря и его обособленность от внешнего мира позволяют проводить опыты, не привлекая к ним внимания посторонних лиц.

Должен заметить, что лица, над которыми проводятся подобные опыты, в их ходе громко кричат, так как с целью наиболее полного получения научных данных мы не прибегаем к методам обезболивания.

Высокоуважаемый господин рейхсфюрер! Если мое предложение полностью соответствует Вашему мнению, то я просил бы Вас отдать в отношении меня соответствующий приказ, руководствуясь которым я мог бы проводить вышеназванные опыты в Аусшвитце (или Люблине) или каком другом восточном лагере.

Хайль Гитлер!

Преданный Вам В. Польцер».

Прочитав донесение, Чаба опустил его на колени. Вздрогнул, будто ему стало холодно.

— Это неправда, — вымолвил он. — Этого не может быть.

— Не может быть? — переспросила Андреа и вынула из конверта несколько снимков: — Пожалуйста. — Она протянула фото Чабе: — Убедись сам, что это чистая правда.

Бросив взгляд на фотографию, Чаба сразу же узнал профессора Польцера. В форме офицера войск СС, он стоял возле операционного стола, на котором лежал привязанный голый мужчина с искаженным от боли лицом. Чаба невольно закрыл глаза.

— «Сначала быстро подскочила температура, а затем не менее быстро наступил...» — еле слышно пробормотала Андреа.

— Что ты сказала? — спросил Чаба.

— Я процитировала строчку из дневника доктора Густава Менрера.

— Меня это не интересует.

— А должно бы интересовать, — заметила девушка. — Вот послушай дальше: «Замороженные трупы людей складывали друг на друга: мужчин и женщин...» Послушай, каких высот достиг сверхчеловек. — И она продолжала читать, так как хотела, чтобы это помогло Чабе поскорее расстаться со своими иллюзиями.

— Прошу тебя, прекрати говорить об этих ужасах!

Андреа замолчала. Вложила все обратно в конверт. Чаба смотрел прямо перед собой и в душе чувствовал, что его положение более безнадежно, чем когда бы то ни было. «Однако я все равно не стану убийцей, — решил он, — я не убью своего больного. Другого выхода у меня нет, следовательно, мне нужно попытаться сделать невозможное».

— Андреа, в каком часу ты пойдешь в госпиталь? — спросил он.

— К восьми.

— Я попытаюсь помочь Милану бежать.

— Каким образом?

— Объясню Эккеру, что его необходимо немедленно оперировать. Если он согласится на это, то Милана отвезут в госпиталь, а уж оттуда Пустаи и его люди организуют побег Радовича. Ты нам поможешь?

Андреа молча кивнула.

Пока Чаба и Андреа обговаривали детали побега Милана, генерал-лейтенант Хайду все еще мучился сомнениями. Он снова и снова обдумывал сложившуюся ситуацию и то, как она может измениться в ближайшее время, однако, сколько он ни ломал себе голову, вывод оставался прежним: Милана Радовича нужно умертвить. Это был единственный, как думал генерал, реальный выход. Идею Чабы об организации побега Радовича Хайду считал детской выдумкой. Про себя он решил всеми средствами воспрепятствовать претворению в жизнь романтического плана сына.

«Предположим, — продолжал мысленно рассуждать генерал, — что невозможное все же осуществится и Милану удастся бежать. Это означает, что вместе с Радовичем придется бежать и мне, Хайду, да еще вместе с семьей. А куда я побегу?»

Эльфи печально наблюдала за нервно расхаживавшим по комнате мужем.

— Перестал бы ты метаться, из угла в угол, Аттила, — тихо сказала она. — Это нервирует меня.

Генерал остановился:

— Меня, например, нервирует поведение твоего сына, и к тому же очень. Да и твое поведение тоже. Вы мчитесь в пропасть.

— Возможно, — задумчиво согласилась жена генерала. — Но меня сейчас больше интересует то, о чем ты вел переговоры с Миланом, а уж раз ты это сделал, то почему не договорился с ним. С точки зрения тактики это был твой ошибочный шаг.

— Эльфи, дорогая моя, — проговорил генерал, с трудом сдерживаясь, — шла бы ты лучше спать.

— Уже утро. Притом неужели ты думаешь, что после всего этого я смогу уснуть?

Генерал взял супругу за руку, и, притянув к себе, заглянул ей в глаза:

— Не сердись, моя дорогая. Я сейчас очень расстроен, встревожен. Я не хотел тебя обидеть. Прости меня. Ради бога прости!

— Я не сержусь, Аттила. — Эльфи сделала такое движение, будто убирала с лица паутину, затеем провела пальцами по лбу: — Я что-то хотела тебе сказать. Да, вспомнила: Чабу я знаю лучше, чем ты. Он ни за что не станет убивать своего друга. Я заметила это по его глазам, когда он прощался со мной. Мне показалось, как будто он просил у меня прощения. — Поцеловав мужа в лоб, она горько улыбнулась: — Чаба — хороший сын, послушный, но сейчас ты попросил от него нечто такое, что он не может выполнить. Сядь и не смотри на меня так, мой дорогой. Со мной ничего не случилось, я совершенно здорова, а сейчас можешь считать, что я просто-напросто думала вслух. — По-матерински заботливо она усадила мужа, а затем села и сама. Закурила сигарету, однако какая-то странная, загадочная улыбка так и не сходила с ее лица. — Знаешь, Аттила, ты, собственно говоря, потребовал от Чабы, чтобы он пожертвовал ради нас самим собой. Это жестоко. На это у тебя нет никакого права. Чаба не принимал участия в вашем заговоре, следовательно, он не имеет никакого отношения и к вашему делу. То нам с тобой нравилось, что наш сын не занимается политикой, то вдруг ты хочешь принудить его к совершению серьезного политического шага. А знаешь ли ты вообще, что такое дружба? Нет, дорогой Аттила, ты этого чувства не знаешь, да и не можешь знать, так как у тебя всю жизнь были только начальники и подчиненные, а друзей у тебя никогда не было.

— Я не испытывал необходимости в человеческой дружбе, — недовольным тоном проговорил генерал, а про себя подумал: «Неужели я и в самом деле хочу, чтобы мой сын пожертвовал своей жизнью ради меня?..»

Жена, словно угадав, о чем думал ее муж, сказала:

— У нас, матерей, имеются свои обязанности по отношению к детям. Ну, например, как мы должны приносить жертвы ради своих детей? Для меня непонятна и даже невозможна такая жизнь, ценой которой является жизнь моего сына.

— Речь идет не только о нас с тобой, Эльфи, но и о будущем нашей страны.

Госпожа лишь махнула рукой:

— Будущее страны... Неужели ты серьезно думаешь, что Англия и Америка заключат сепаратный мир с Венгрией? Мы с тобой прожили в Англии четыре года, и, как я посмотрю, ты так и не разобрался в англичанах. Конечно, коммунистов они не любят, однако какая-то совесть у них все-таки есть. Прав Геза Бернат, дорогой Аттила, да-да, Геза безусловно прав. Эту войну они пройдут до самого конца, но мир с нами или с Германией заключат только вместе с русскими. Геза говорил, что если они сокрушат фашизм, то сразу же после этого начнут проводить антисоветскую политику. Это более вероятно, чем надеяться, что англичане сбросят на Венгрию своих парашютистов и те захватят всю страну. Я даже не знаю, у какого сумасшедшего могла родиться в голове такая идея. Так неужели же я должна жертвовать собственным сыном ради такой безумной идеи? Никогда, Аттила. А что касается твоей личной судьбы, то ее я разделю с тобой до конца.