Собрание сочинений в двадцати шести томах. т.18. Рим - Эмиль Золя

— Надейтесь, надейтесь! — повторял он, улыбаясь с таким видом, будто знает какие-то благоприятные обстоятельства, но не имеет права о них сказать.

Пьер простился с ним окрыленный и глубоко растроганный. Он даже позабыл о подслушанном разговоре, об алчном честолюбии кардинала, о его затаенной ненависти к опасному сопернику, Может быть, у людей выдающихся ум заменяет сердце? Если Сангвинетти выберут когда-нибудь папой и если он воспринял идеи Пьера, не осуществит ли он его чаянья, не возьмет ли на себя высокую миссию преобразовать католическую церковь, превратив эту церковь будущих Соединенных Штатов Европы в духовную владычицу мира? Горячо поблагодарив кардинала, Пьер удалился с поклоном, а Сангвинетти вновь погрузился в мечты у широко открытого окна, где, сверкая и переливаясь в лучах осеннего солнца, точно тиара, украшенная золотом и самоцветами, его издали манило драгоценное сокровище, город Рим.

Было около часа, когда Пьер и граф Прада сели наконец завтракать за столиком в ресторане, где они назначили друг другу встречу. Их обоих задержали дела. Граф был весело настроен, ибо удачно разрешил запутанные денежные вопросы, и даже аббат, вновь окрыленный надеждой, позабыв свои тревоги, безмятежно наслаждался прелестью ясного осеннего дня. Обоим было приятно закусить в большой светлой зале, окрашенной в голубые и розовые тона, совершенно пустой в это время года. На плафоне порхали амуры, стены были расписаны пейзажами, напоминавшими замки и сады римских виноделов. Пьер и Прада ели вкусные и свежие блюда, запивая терпким вином Фраскати, как бы хранящим легкий привкус пепла древних вулканов.

Разговор зашел о дикой красоте Альбанских гор, которые так радуют взор, живописно возвышаясь над плоской равниной римской Кампаньи. Пьер, недавно совершивший традиционную прогулку в коляске от Фраскати до Неми, до сих пор находился под этим впечатлением и с восторгом описывал местные красоты. Живописная дорога из Фраскати в Альбано вьется то вверх, то вниз по склонам холмов, заросших тростником, покрытых виноградниками и оливковыми рощами, а сквозь просветы то и дело открывается вид на безбрежные, волнистые поля Кампаньи. Слева, на бугре, белеет селение Рокка-ди-Папа, раскинувшись амфитеатром на склонах, пониже вершины Монте-Каве, увенчанной высокими вековыми деревьями. С этого места, если оглянуться назад, на Фраскати, можно разглядеть высоко на горе, у опушки соснового леса, развалины Тускулума, рыжеватые, выжженные солнцем руины, откуда, вероятно, открывается великолепный вид. Потом дорога, спускаясь по склону крутой горы, пересекает городок Марино с его большой церковью и полуразрушенным, почерневшим дворцом Колонна. Затем, миновав рощу зеленых дубов, дорога огибает озеро Альбано, и перед путниками развертывается несравненная по красоте панорама: прямо перед глазами, на противоположном берегу неподвижного, зеркально прозрачного озера — руины Альба-Лонги; налево, на склонах Монте-Каве, — селения Рокка-ди-Папа и Палаццола; направо, на гребне скалы, высоко над водной гладью виднеется Кастель-Гандольфо. В глубине потухшего кратера, словно на дне гигантской чаши, дремлет озеро — недвижное, тяжелое, как расплавленный металл, отливающее золотом на солнце и совершенно черное в тени. Отсюда дорога подымается к городку Кастель-Гандольфо, который, точно белая птица, гнездится на вершине скалы между озером и морем, открытый свежим морским ветрам даже в знойные летние дни; некогда он славился папской виллой, где Пий IX любил предаваться отдохновению, но куда Лев XIII не приезжал ни разу. С этого перевала дорога идет под гору, между двумя рядами зеленых дубов, знаменитых огромных дубов по двести, по триста лет, дубов с корявыми сучьями, похожих на чудовищных великанов; наконец, путешественник въезжает в Альбано, маленький городок, не такой чистенький и современный, как Фраскати, но зато сохранивший аромат старины и дикой прелести; дальше идет Аррича, дворец Киджи, лесистые склоны холмов, мосты, перекинутые через тенистые горные ущелья; еще дальше — Дженцано, а еще дальше Неми — все более глухие, дикие места, затерянные в зарослях среди скал.

И какое же незабываемое впечатление произвел на Пьера этот городок Неми, расположенный на берегу озера, такой очаровательный издали, вызывающий в памяти старинные легенды о волшебных городах, поднявшихся из таинственных водных глубин, и такой грязный, отвратительный, полуразрушенный вблизи. Над ним все еще возвышается башня Орсини, словно злой демон старых времен, демон жестокости, неистовых страстей, кровавых схваток! Ведь именно отсюда был родом мрачный Сантобоно, брат убийцы и сам, видимо, одержимый жаждой убийства, с глазами преступника, горящими диким огнем. Озеро Неми, круглое, словно померкшая луна, как будто упало с неба на дно кратера, еще более глубокого и узкого, чем кратер озера Альбано; оно обрамлено могучими, густо разросшимися деревьями. Сосны, вязы, ивы, тесня друг друга, зеленой чащей спускаются к самым берегам. Эта буйная растительность напоена водяными испарениями, поднимающимися с озера, и знойными лучами солнца, которые раскаляют глубокую ложбину, точно жерло печи. Здесь стоит тяжелая, влажная жара, аллеи окрестных садов заросли сырым мохом, а по утрам густой туман заволакивает озеро молочно-белой пеленою, точно дымом из очага злой колдуньи, где варятся ядовитые зелья. И Пьер вспоминал, с каким тягостным чувством он смотрел на это озеро в красивой зеленой оправе, как будто хранящее в своей глубине все жестокие суеверия древности, все отвратительные обряды таинственной религии. Он увидел его впервые в вечерних сумерках, в густой тени окружающих лесов, и его недвижная гладь казалась покрытой слоем потускневшего металла, отливающего чернью и серебром; и это прозрачное, глубокое, пустынное озеро, без единой лодки, эта мертвая вода, застывшая в могильной тишине, вызывала в нем гнетущую тоску, невыразимую печаль; он ощущал в природе томление одиночества, исступленную муку набухшей соками земли и тяжелых вод, безмолвную боль пробивающихся зародышей. Как унылы темные берега, спускающиеся к самой воде, как мрачно черное озеро, лежащее внизу, в глубине!

Графа Прада рассмешила впечатлительность аббата.

— Да-да, конечно, — согласился он, — озеро Неми не слишком-то веселое зрелище. Я видел его в ненастные дни свинцово-серым, и даже в ясную погоду солнце не оживляет картины. Что до меня, я умер бы с тоски, если бы пришлось жить у этой унылой водяной глади. Зато озеро Неми весьма по душе поэтам и романтическим дамам, тем, кто любит трогательные любовные истории с трагической развязкой.

Поднявшись из-за стола, они перешли пить кофе на террасу и заговорили о другом.

— Вы собираетесь нынче вечером на прием к князю Буонджованни? — спросил граф. — Для иностранца это весьма любопытно, советую вам не упускать такого случая.

— Да, я получил приглашение, — ответил Пьер. — Его мне передал один из моих друзей, Нарцисс Абер, атташе нашего посольства, он даже обещал провести меня туда.

Действительно, в тот вечер должно было состояться празднество во дворце Буонджованни на Корсо, один из тех великолепных балов, что бывают не чаще двух-трех раз в году. Говорили, что этот званый вечер по случаю помолвки Челии, молоденькой княжны, должен все затмить своей пышностью и блеском. Ходили слухи, что старого князя сначала чуть было не хватил апоплексический удар, что в припадке гнева он дал дочери пощечину, но в конце концов, уступив ее спокойному и непреклонному упорству, вдруг согласился на ее брак с лейтенантом Аттилио, сыном министра Сакко; в салонах Рима, в светских кругах и в кругах церковников все были потрясены этим известием.

Граф Прада весело продолжал:

— Уверяю вас, зрелище будет великолепное! Я искренне рад за моего кузена Аттилио, он очень порядочный, славный юноша. И я ни за что не хочу пропустить той минуты, когда в старинные залы князей Буонджованни войдет мой любезный дядюшка Сакко, которому наконец-то удалось подцепить портфель министра земледелия. Эффект будет необыкновенный, потрясающий… Мой отец, который все принимает близко к сердцу, признался мне, что он всю ночь глаз не сомкнул.

Тут граф внезапно спохватился:

— Смотрите-ка, уже половина третьего, а до пяти часов поездов не будет. Знаете что? Поедемте в Рим вместе, в моей коляске!

Но Пьер запротестовал:

— Нет, нет, благодарю вас! Я обещал пообедать с моим другом Нарциссом и боюсь опоздать.

— Да вы нисколько не опоздаете, напротив! Мы выедем в три часа и еще до пяти будем в Риме… Нет ничего красивее этой дороги, когда день клонится к вечеру, мы увидим чудесный закат солнца, я вам ручаюсь.

Он так настаивал, что священник, покоренный его любезностью и хорошим настроением, должен был уступить. Они приятно провели еще с полчаса, беседуя о Риме, об Италии, о Франции. Потом поднялись на минуту во Фраскати, где графу надо было повидаться с подрядчиком. Наконец, ровно в три часа, они тронулись в путь, усевшись рядом и удобно покачиваясь на мягких подушках коляски; лошади бежали легкой рысцой. Действительно, дорога в Рим по безбрежной, голой Кампанье, под необъятным сводом ясного неба, была необыкновенно красива в этот чудесный, прозрачный осенний день.