Слова сияния - Брендон Сандерсон

Она зажмурила глаза.

На нее обрушился шторм.

Несмотря на специально принятое положение и напряженное тело, что-то проломило щит, и его унесло прочь. Ветер поймал и выхватил щит из ее пальцев. Эшонай споткнулась, отлетев назад, и бросилась к земле, плечом к ветру, спрятав голову.

Вокруг нее гремел гром, яростный ветер пытался оторвать крошечную фигурку от плато и закрутить в воздухе. Она не открывала глаз, ее окружала темнота, нарушаемая только вспышками молний. Эшонай не испытывала ощущения защищенности. Выставив плечо против ветра, прижавшись к куче камней, она чувствовала, как ураганные порывы изо всех сил пытаются ее уничтожить. С темного плато поблизости доносился треск камней, земля сотрясалась. Она не слышала ничего, кроме рева ветра в ушах, время от времени перемежавшегося раскатами грома. Ужасная песня без ритма.

Внутри Эшонай сохраняла ритм решимости. По крайней мере, она его чувствовала, хотя и не могла слышать.

Капли дождя, ударявшие ее, как наконечники стрел, отскакивали от черепной пластины и брони. Она сжала челюсти от ужасающего, пробирающего до костей холода и осталась на месте. Меняя форму или будучи неожиданно застигнутой штормом во время рейда против алети, Эшонай проделывала подобное множество раз. Она способна выжить. И выживет.

Она сосредоточилась на ритме у себя в голове, цепляясь за какие-то камни, пока ветер пытался унести ее прочь с плато. Демид, бывший партнер Венли, стал родоначальником традиции, когда те, кто хотел трансформироваться, ждали внутри строений, пока шторм не утихнет. Они выходили наружу, только когда минует первоначальная вспышка ярости. Рискованно, так как не известно, в какой момент происходила трансформация.

Эшонай никогда не пыталась вести себя подобным образом. Шторма были жестоки, опасны, но они также служили источником открытий. Благодаря им знакомое становилось чем-то грандиозным, волшебным и ужасным. Она никогда не стремилась побывать в шторме, но при необходимости шла на это и считала такие впечатления захватывающими.

Не открывая глаз, Эшонай подняла голову и подставила лицо ветру, чувствуя, как он ударяет и сотрясает. Она ощущала капли дождя на коже. Да, Наездник Штормов — предатель, но нельзя стать предателем, не побывав прежде другом. Шторма были частью ее народа. Слушающие принадлежали штормам.

Ритмы в ее голове изменились. В один миг они все соединились и превратились в один. Не важно, какой ритм настраивала Эшонай, теперь она слышала одно и то же — отдельные равномерные биения. Как удары сердца. Момент настал.

Шторм исчез. Ветер, дождь, звуки... все растворилось. Эшонай встала. С нее потоками стекала вода, мышцы заледенели, кожа онемела. Она потрясла головой, стряхнув брызги, и подняла взгляд к небу.

На нее смотрело лицо. Бесконечное, громадное. Люди рассуждали об Отце Штормов, хотя никогда не знали его так хорошо, как слушающие. Такой же огромный, как небо, с глазами, полными бесконечных звезд. Драгоценный камень в руке Эшонай взорвался светом.

Мощь, энергия. Она представила, как эта энергия течет сквозь нее, наполняет, дает новые силы. Ударив камнем о землю, Эшонай расколола его и выпустила спрена. Она постаралась как следует, настроившись на нужные ощущения, как учила ее Венли.

— ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЭТОГО ХОЧЕШЬ?

Раскатистый голос прокатился через нее, как сокрушающий гром. С ней заговорил Наездник! Подобное случалось в песнях, но не с... никогда с...

Эшонай настроила ритм благодарности, но, конечно же, теперь все ритмы казались одинаковыми. Бам. Бам. Бам.

Спрен выбрался из своей темницы и засновал вокруг слушающей, испуская странный красный свет. От него отскакивали небольшие молнии. Спрен гнева?

Что-то было неправильно.

— ПОЛАГАЮ, ЭТО ДОЛЖНО ПРОИЗОЙТИ, — произнес Отец Штормов. — ЭТО ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ.

— Нет, — ответила Эшонай, в панике отступая от спрена. Из головы вылетели все приготовления, в которых ей помогала Венли. — Нет!

Спрен превратился в полоску красного света и ударил ее в грудь. Во все стороны брызнули лучи красного света.

— Я НЕ МОГУ ЕГО ОСТАНОВИТЬ, — сказал Отец Штормов. — Я ЗАЩИТИЛ БЫ ТЕБЯ, КРОХА, ЕСЛИ БЫ ИМЕЛ ТАКУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ. МНЕ ЖАЛЬ.

Эшонай глубоко вздохнула, ритмы в ее голове затихли. Она упала на колени, чувствуя, как ее омывает волна трансформации.

— МНЕ ЖАЛЬ.

Снова пошел дождь, и ее тело стало меняться. 

ИНТЕРЛЮДИЯ 6. Зейхел

Поблизости кто-то был.

Зейхел проснулся, распахнув глаза, и в тот же миг понял, что кто-то бродит вокруг его комнаты.

Эх! Середина ночи. Если очередной избалованный светлоглазый мальчишка, которому он отказал, пришел его умолять... Выбираясь из постели, Зейхел пожаловался самому себе:

— Я слишком, слишком стар для таких вещей.

Он распахнул дверь, ведущую в ночной двор тренировочного полигона. Воздух был влажным. О, конечно. Прошел один из этих штормов и зарядил все, что можно, ища, куда бы направить свою силу целиком. Проклятые вещи.

Молодой парень, занесший руку, чтобы постучать, в удивлении отпрыгнул от открывшейся двери. Каладин. Мостовик, ставший телохранителем. Вокруг него еще все время вертелся спрен, которого чувствовал Зейхел.

— Ты выглядишь, как сама смерть, — рявкнул ардент на мальчишку.

Одежда Каладина оказалась вся в крови, униформа с одной стороны изодрана. Не хватало правого рукава.

— Что случилось?

— Покушение на короля, — тихо ответил тот. — Еще и двух часов не прошло.

— Ха.

— Ваше предложение по обучению тому, как сражаться с Носителем Осколков, еще в силе?

— Нет.

Зейхел захлопнул дверь и направился обратно к кровати.

Конечно же, мальчишка ворвался внутрь. Проклятые монахи. Считали себя собственностью и не могли иметь личных вещей, поэтому решили, что замки на дверях ни к чему.

— Пожалуйста, — начал Каладин. — Я...

— Малец, — ответил Зейхел, поворачиваясь к нему. — В этой комнате живут два человека.

Мальчишка нахмурился, уставившись на единственную кровать.

— Первый, — продолжил Зейхел, — ворчливый мечник, который испытывает слабость к детям, пытающимся прыгнуть выше головы. Он показывается днем. Второй — очень-очень ворчливый мечник, который абсолютно презирает всех и вся. Он появляется, когда какой-нибудь дурак будит его посреди ночи. Я советую тебе иметь дело с первым, но не со вторым. Понял?

— Понял, — согласился паренек. — Я вернусь.

— Отлично, — ответил Зейхел, устраиваясь на кровати. — И не будь зеленым от земли.

Мальчишка замер около двери.

— Не будь... Что?

«Глупый язык, — подумал Зейхел, забираясь в постель. — Ни одной приличной метафоры».

— Просто измени свое отношение и приходи учиться. Ненавижу выбивать дурь из тех, кто младше меня. В таких случаях я чувствую себя забиякой.

Парень хмыкнул, закрыв дверь. Зейхел натянул одеяло — у проклятых монахов имелось всего лишь одно — и повернулся на другой бок. По привычке он ожидал, что, пока засыпает, в голове будет звучать голос. Конечно же, не произошло ничего подобного.

Не происходило уже многие годы.

ИНТЕРЛЮДИЯ 7. Талн

Огни, что пылали, но погасли. Жар, который он чувствовал, а другие — нет. Его собственные крики, их никто не слышит. Величайшая пытка, от которой зависит жизнь.

— Он просто смотрит вот так, ваше величество.

Слова.

— Кажется, что он ничего не видит. Иногда бормочет. Иногда кричит. Но все время просто вот так смотрит.

Дар и слова. Не его. Никогда не были его. Теперь его.

— Шторма, напрягает, правда? Я вынужден был проскакать весь путь под этим гнетом, ваше величество. Слушал, как он разглагольствует в задней части повозки полдороги. А потом еще полдороги чувствовал, как он уставился мне в спину.

— А Шут? Ты упомянул его.

— Отправился в путь вместе со мной, ваше величество. Но на второй день заявил, что ему нужен камень.

— Камень...

— Да, ваше величество. Он спрыгнул с повозки и нашел один, затем... э-э-э... стукнул им себя по голове, ваше величество. Проделал так три или четыре раза. Вернулся в повозку со странной ухмылкой и сказал... э-э-э...

— Что?

— Ну, он сказал, что ему была нужна... э-э-э... я запомнил его слова специально для вас. Он сказал: «Мне была нужна объективная система взглядов, по которой я мог бы оценить опыт нахождения в твоей компании. Где-то на четвертом или пятом ударе я нашел то, что нужно». Не совсем понимаю, что он имел в виду, сэр. Думаю, он надо мной насмехался.

— Хорошее предположение.

Почему они не кричали? Этот жар! Жар смерти. Смерти и мертвых, мертвых и их разговоров, но не криков о смерти, за исключением смерти, которая не пришла.

— После этого, ваше величество, Шут просто, ну, сбежал. В горы. Как какой-нибудь штормовой рогоед.