Перегрузка - Артур Хейли

— Я за тобой наблюдал.

— Да, я знаю.

— И мы оба думаем одинаково. Верно?

Нэнси опять кивнула в знак согласия.

— Нэнси, — сказал редактор, — насколько я понимаю, к концу дня ты пойдешь по одному из двух путей. Либо перейдешь черту, что будет означать умственный срыв и посещение психиатрической больницы два раза в неделю на протяжении всей жизни, либо возьмешь себя в руки, оставив прошлое в прошлом. О первом пути скажу тебе вот что: это исковеркает тебе жизнь и, кроме психиатра, не принесет пользы никому. Что касается второго, ты обладаешь разумом и мужеством, на которые можешь опереться. Однако ты вынуждена будешь определиться, не позволяя себе плыть по воле волн.

Ей стало легче на душе от того, что наконец-то можно сказать вслух обо всем, что ее терзало.

— Я виновата в том, что произошло минувшей ночью. Если бы я рассказала кому-нибудь о том, что мне было известно, полиция давно проверила бы этот дом на Крокер-стрит.

— Первое утверждение ошибочно, второе — правильное, — сказал он. — Я не собираюсь утверждать, что это не останется с тобой на всю оставшуюся жизнь. Думаю, останется. Ты не первая, кто допустил ошибку, приняв решение, которое нанесло ущерб другим. Но ты не будешь и последней. Скажу в твою защиту: ты просто не знала, что произойдет. А если бы знала, то действовала бы по-иному. Поэтому вот тебе мой совет, Нэнси: трезво взгляни на то, что ты сделала и чего не сделала. И сделай вывод на будущее. Или забудь навсегда. — Нэнси молчала, а он продолжал: — А теперь скажу тебе кое-что еще. Этим ремеслом я занимаюсь уже много лет. Иногда мне кажется, что даже слишком много. Но по-моему, Нэнси, ты лучший репортер, с которым мне когда-либо приходилось иметь дело.

И тогда с Нэнси Молино произошло то, что случалось с ней крайне редко, тем более в присутствии кого-либо. Уронив голову на руки, она разрыдалась. Старый «тренер» подошел к окну, деликатно повернувшись к ней спиной. Глядя вниз на улицу, он сказал:

— Нэнси, когда мы вошли, я запер дверь. Она все еще закрыта и будет закрыта, пока ты не приведешь себя в порядок. Так что не торопись. И вот что еще: я обещаю, что никто, кроме тебя и меня, никогда не узнает о том, что происходило здесь сегодня.

Спустя полчаса Нэнси снова была за своим рабочим столом. Она умылась, поправила макияж и погрузилась в работу. Самообладание полностью вернулось к ней.

* * *

На следующее утро Ним Голдман позвонил Нэнси Молино, после того как безуспешно пытался соединиться с ней накануне.

— Хотел поблагодарить вас, — сказал он, — за тот звонок в отель.

— Я была в долгу перед вами, — ответила она ему.

— Были или не были, я все равно благодарен. — А потом добавил с некоторой запинкой: — Вы выдали такой грандиозный материал. Поздравляю от души.

В ответ Нэнси с любопытством спросила:

— Что вы думаете обо всем этом? Я имею в виду то, что вошло в этот материал.

— Бердсонга, — ответил Ним, — мне ни капли не жалко. И я надеюсь, он получит по заслугам. Надеюсь также, что мы никогда больше не услышим о его организации «Энергия и свет для народа».

— А как насчет клуба «Секвойя»? Вы испытываете те же чувства?

— Нет, — сказал Ним, — не испытываю.

— Почему?

— Клуб «Секвойя» — нечто нужное всем нам. Это составная часть нашей системы, призванной поддерживать равновесие. О, у меня бывали дискуссии с людьми из «Секвойи». Мне кажется, клуб перегибает палку в своем сопротивлении всему, что его не устраивает. Но клуб «Секвойя» выражает общественное мнение. Он заставлял нас мыслить и проявлять заботу об экологии, иногда удерживая от крайностей. — Ним замолчал, а потом продолжил: — Я знаю, клуб рухнул, и я искренне переживаю за Лауру Бо Кармайкл. Несмотря на наши разногласия, она была моим другом. Но я надеюсь, что клуб «Секвойя» преодолеет этот кризис. Если нет, это будет потерей для всех нас.

— Что тут скажешь, — ответила Нэнси, — иной день богат на сюрпризы. — Пока Ним комментировал, Нэнси быстро записывала. — Я могу все это цитировать?

Ним запнулся лишь на мгновение.

— А почему бы и нет?

В следующем номере «Экзэминер» она цитировала Голдмана.

Глава 8

Гарри Лондон сидел и размышлял, глядя на бумаги, которые показал ему Ним. Он мрачно заметил:

— Знаешь, что я испытываю по поводу всего этого?

— Могу себе представить, — ответил Ним.

Гарри продолжал размышлять, словно и не слышал собеседника.

— Прошлая неделя получилась самой неудачной за долгое время. Арт Ромео был славным парнем. Ты с ним был не очень-то хорошо знаком, Ним. Но он был преданным и честным — настоящий друг. Когда я узнал, что случилось, мне стало плохо. Когда-то, уже после того, как я покинул Корею, где служил морским пехотинцем, я надеялся, мне уже не придется слышать, что кого-то из знакомых парней разорвало на части.

— Гарри, — сказал Ним, — я тоже страшно сожалею об Арте Ромео. Того, что он сделал в ту ночь, я не забуду никогда.

Не обратив внимания на реплику, Лондон сказал:

— Дай мне закончить.

Это было утром в среду, в первую неделю марта, шесть дней спустя после происшествия в отеле «Христофор Колумб». Они сидели в кабинете Нима за закрытыми дверями.

— Так вот, — проговорил Лондон, — теперь ты показываешь мне это, а, честно говоря, лучше бы ты этого не делал. Судя по тому, что я вижу, во что еще остается верить?

— Во многое, — ответил Ним. — О многом надо позаботиться и во многое надо верить. Но только не в честность судьи Йела.

— Вот, держи. — Гарри Лондон вернул Ниму бумаги.

Они собрали кучу всякой корреспонденции — восемь писем, некоторые с подколотыми копиями, причем все из последних папок Уолтера Тэлбота, главного инженера «ГСП энд Л», погибшего в июле. Три картонные папки, в которых находились письма Тэлбота, лежали на полу, их содержимое было разбросано. Поиски писем, о которых Ним неожиданно вспомнил на съезде НИЭ, были отложены из-за трагедии на прошлой неделе и ее последствий. Сегодня Ним распорядился принести папки из хранилища в подвале. Ему потребовалось больше часа, чтобы найти именно те бумаги, которые он искал, — те самые, что видел семь месяцев назад в доме Тэлботов, когда Ардит передала ему на хранение эти папки. Но он их нашел. Память его не подвела. И вот теперь эти письма будут использованы для сравнительного анализа документации. Ровно две недели назад, во время совещания с участием Эрика Хэмфри, Нима, Гарри Лондона и судьи Пола Шермана Йела по поводу кражи электроэнергии, бывший судья Верховного суда определенно заявил: «Я нахожу интересной всю концепцию кражи электроэнергии. Честно говоря, я не думал, что подобное случается на самом деле. Никогда ранее я об этом и не слышал. Я первый раз слышу, что в энергокомпаниях есть такие люди, как мистер Лондон». Корреспонденция, которую обнаружил Ним, доказывала, что все его четыре свидетельства — откровенная ложь. Как говорилось в связи с Уотергейтским скандалом, это была явная «дымовая завеса».

— Конечно, — внезапно проговорил Лондон, — мы никогда точно не узнаем, давал ли старик «добро» на воровство электроэнергии своему фонду или он был в курсе, но ничего не предпринял, чтобы вмешаться. Все, что мы можем доказать, это то, что он лжец.

— Он был чертовски озабочен, — добавил Ним. — Иначе ни за что не стал бы загонять себя в ловушку столь рискованными утверждениями.

Все было крайне просто. Уолтер Тэлбот был первым, кто привлек внимание энергетических и газовых предприятий к огромным финансовым потерям в результате воровства. Он писал об этом статьи, выступал с речами, давал интервью средствам массовой информации, привлекался в качестве эксперта в уголовном суде штата Нью-Йорк, который подавал апелляции в более высокие судебные инстанции. Дело получило широкую огласку, обросло разными документами. К этой переписке имел отношение и член Верховного суда Соединенных Штатов Пол Шерман Йел. Из переписки было ясно, что Уолтер Тэлбот и Пол Йел хорошо знали друг друга еще по Калифорнии. Первое письмо было напечатано на изящном бланке:

ВЕРХОВНЫЙ СУД СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ, 20543

Обращаясь к «дорогому Уолтеру», автор письма как правовед сообщал ему о своем внимании к новой области юридического контроля, а именно к той, которая имела отношение к краже электричества и газа. Он интересовался различными деталями нарушений и методами борьбы с ними. Запрашивал также любые известные факты предъявления исков в разных частях страны и их результаты. После деловой части он справлялся о состоянии здоровья Ардит. Письмо было подписано: «Пол». Уолтер Тэлбот ответил более официально, однако с соблюдением этикета общения: «Мой дорогой судья Йел». Его письмо было на четырех страницах. К нему прилагалась фотокопия одной из опубликованных статей Уолтера. Несколько недель спустя Пол Йел написал снова. Он выражал благодарность за письмо и статью и задавал целый ряд относящихся к делу вопросов. Это свидетельствовало о том, что он внимательно прочитал полученные материалы. Переписка продолжалась более восьми месяцев. В одном из пяти написанных за это время писем Уолтер Тэлбот описывал функции отдела охраны собственности энергокомпании и круг обязанностей Гарри Лондона как руководителя этого подразделения. Письма говорили об остром и пытливом уме Пола Йела и о его живом интересе к затронутому вопросу. Вся переписка происходила за два года до отставки судьи Йела… Неужели Пол Йел мог забыть о ней? Ним все время задавался этим вопросом и решил, что ответ будет однозначно отрицательным. Старик слишком часто демонстрировал свою удивительно цепкую память и в серьезных вещах, и в малых, чтобы можно было поверить в его забывчивость.