Ересь Хоруса. Омнибус. Том II (ЛП) - Абнетт Дэн

Они сдержали обещание. Звезды были правы.

Кто-то приближался.

Часть первая

Земля обетованная

Первая глава

Шрамы/Пример для подражания/Одиночки

— Шрамы бывают лишь у плоти, — сказал однажды Дурун Аттик. — Они — признак слабой ткани, которая легко рвется и плохо поддается починке. Если плоть рубцевата, ее надлежит удалить и заменить более подходящим материалом.

«Считает ли он так до сих пор?» — задавался вопросом Антон Гальба.

Эту речь, как он помнил, капитан произнес после кампании против Диаспорекса, в те последние дни иллюзий, когда тень измены уже легла на Империум, но Железные Руки еще думали, будто сражаются на стороне Детей Императора, что они среди братьев. Та битва оставила немало ран. Больше всего досталось «Железному кулаку», но и ударный крейсер «Веритас феррум» не вышел из боя без единой царапины. Залп из энергетических орудий попал ему в мостик. Жизненно-важные системы продолжали функционировать, но Аттик, незыблемо восседавший на командном троне, получил обширные ожоги кожи.

Корабль отремонтировали. Как и Аттика. Казалось, он пришел не из апотекариона, а из кузницы. На нем не осталось шрамов. Равно как и плоти. Вот когда он произнес ту памятную речь. Гальба, имевший немало рубцов на лице, которое по большей части еще оставалось настоящим, понимал — Аттик говорил в метафорическом смысле, предаваясь гиперболизации в качестве награды за победу. У «Железного кулака» также остались свои клейма ожогов после сражения, но со временем от них избавятся. Это Аттик и имел в виду.

Так они все полагали.

А затем была кампания на Каллинедесе. И предательство. Разгром флота. Темный час Х легиона.

Так они все полагали.

Но Каллинедес был не более чем прологом. Его название вытеснили из пантеона позора. Кто вспоминал о Каллинедесе-4 после Исствана-5?

Исстван. Слово было шипением и клинком, приставленным к позвоночнику. Это был ядовитый свист, который никогда не стихнет. Это была рана, что будет гноиться, пока в Галактике не погаснут последние звезды.

Это был шрам. Не поверхностный, оставшийся после зажившей раны. Он был глубоким, местом боли, что никогда пройдет, гнева, что никогда не угаснет.

«Это слабость? — спросил Гальба у Аттика из воспоминаний. — Как мы удалим эту изорванную плоть? Рана ведь в самих наших душах».

Он оглянулся на своего капитана.

Аттик, сложив руки на груди, стоял за кафедрой перед командным троном. Он был неподвижен, неотрывно следя за фронтальным окном. На его лице не читалось никаких эмоций. Их не было со времен Кароллиской системы и сражения против Диаспорекса. С помощью аугметической реконструкции Аттику заменили большую часть черепа. Из всех воинов 111-й роты он был ближе всего к полному превращению в машину. Гальба знал, что внутри металлической оболочки капитана продолжала течь кровь и биться сердца. Но внешность его была такой же темно-серой, как доспехи легиона. Его профиль оставался человеческим, но лишенным характерных черт, обезличенным. Теперь Аттик походил скорее на железную скульптуру, нежели на живое существо: несгибаемый, беспощадный, холодный.

Но внутри него остался гнев. Гальба, столь же недвижимый, как и капитан, ощущал его ярость, и не только потому, что у него в крови кипела та самая ненависть. Левый глаз Аттика был органическим. Гальба не знал, зачем он сохранил его. Утратив либо заменив так много плоти, почему капитан оставил напоминание о ней? Он не спрашивал. Но остаток человеческого наследия был тем более выразительным в своей изолированности. Он взирал в пустоту, почти не моргая, едва двигаясь. Он был воплощением ярости. Гальбе приходилось видеть Аттика во всем его расплавленном металлическом гневе. Но сейчас та ярость застыла, став холоднее, чем отражаемая в нем пустота. Эта ярость была глубокой, как рана, и она дала ответ на вопрос Гальбы. Был лишь один способ исцелить Х легион: уничтожить предателей. Всех до единого.

Гальба снова повернулся вперед. Его левая бионическая рука была неподвижной, безучастной, но пальцы на правой сжались от отчаяния. То, что могло помочь Железным Рукам, им не достать вовек. И никакая выучка или боевые умения не могли изменить этот факт. Исстван позаботился об этом. Гор сокрушил их, как Саламандр и Гвардию Ворона. Теперь они были тенями былых себя, все они.

«Мы — призраки, — подумал Гальба. — Мы жаждем мести, но мы бесплотны».

Он не был пораженцем. Он не был нелояльным. Просто он был искренним с самим собой. От трех верных легионов, что сражались на Исстване, остались лишь осколки. Они были рассеяны. Им не хватало сил. Побег «Веритас феррум» с Исстванской системы был чудом. Иметь в своем распоряжении функционирующий ударный крейсер — немало. Но, в другом смысле, это было ничто. «Веритас» был просто еще одним кораблем. Что он мог сделать против целых флотов?

Что-то да сможем, пообещал Аттик. Мы что-то сделаем.

— Капитан, — отозвался мастер ауспика Аул. — Навигатор Страссны докладывает, что мы достигли пункта назначения. Госпожа Эрефрен просит, чтобы дальше мы не шли.

— Отлично, — ответил Аттик. — Останавливаемся.

Перед окном пролетела каменная глыба размером с гору. «Веритас» был прямо у границы системы Пандоракс. Внешний край системы был окружен необычайно плотным астероидным поясом. Когда вращающийся планетоид исчез в ночи, Гальба заметил слева по борту еще один — движущееся серое пятно в отраженном свете Пандоракса. Сенсоры «Веритас» засекли десятки целей в непосредственной близости, все достаточно крупные, чтобы в случае столкновения повредить крейсер.

Это были не остатки аккреционного диска. И не куски льда и пыли. Это были камни и металл. Когда-то здесь было нечто другое, подумал Гальба. Нечто огромное.

«Нечто величественное?»

Мысль была невольной, вызванная его грустным настроением. Он понял, как важно держаться за свой гнев. Он не давал ему погрузиться в пучину отчаяния. Гальба отогнал темные думы о растоптанной славе. Вопрос об астероидном поясе никуда не делся. Он смотрел на обломки. Здесь что-то было, и его уничтожили.

Но чем?

По правому борту виднелась грязно-коричневая сфера планеты Гея. Ее орбита была глубоко эксцентричной, под острым углом к плоскости эклиптики. Она пересекалась с орбитой Киликса, следующей планеты системы, и в течение своего года кратковременно проходила за пределами астероидного пояса. Сейчас она находилась в границах пояса. Ее поверхность была испещрена накладывающимися друг на друга кратерами, в разреженной атмосфере еще плавала пыль после недавнего удара. Гальба подумал о столкновении планет. Но нет, Гея походила скорее на крупную луну. Возможно, она и была ею, а после разрушения родительницы просто вращалась по вычурной орбите.

Здесь произошел катаклизм, но какой именно, оставалось загадкой. Как и то, что именно было разрушено. Гальбе невольно захотелось увидеть знамение в усеянных обломками вратах к Пандораксу. Он поборол соблазн. Мимолетный порыв был опасно близок к суевериям, а подобное попустительство было предательством всего, за что он стоял. В последнее время предательств было больше чем достаточно.

«Ты хочешь увидеть урок? — спросил он у себя. — Тогда вот он: то, что прежде было здесь, уничтожено, но оно все еще опасно».

— Есть вести от наших братьев? — спросил Аттик.

— Астропатический хор сообщает, что пока нет, — ответил Аул.

Двери на мостик открылись. Вошли двое воинов, но ни один не был из Железных Рук. Доспехи одного были темно-зелеными, цвета Саламандр. Кхи'дем, сержант. Другой носил черно-белую броню Гвардии Ворона. Он был ветераном по имени Инах Птеро. При их прибытии атмосфера на мостике заметно изменилась. К ярости, раздражению и скорби вплелась нить неприязни.

Аттик обернулся. Движение было настолько холодным, как будто он навел на двух космических десантников болтер.

— В чем дело? — резко спросил он.