Ересь Хоруса. Омнибус. Том II (ЛП) - Абнетт Дэн

Путь открывается, и грядет тот, кто пройдет по нему.

Дверь проявилась полностью, и теперь грохот доносится не только из-за нее, но и из воздуха, и из головы самого Ци Реха. Дрожь Ложи Эха и грохот ударов неизвестного существа о стены реальности смешиваются в единый ритм. И вот — о, славный миг! — дверь открывается со звуками скрежета камня о камень, треска энергоразряда и последнего вздоха из перерезанной глотки.

Две массивные каменные плиты на лицевой стене здания выворачиваются наружу, выпуская на волю отзвуки эха, долго томившиеся во тьме внутри. Теперь они свободны и их торжествующие голоса звучат громче, чем когда-либо. Сам по себе возникает спуск, камень разворачивается от двери до залитого кровью пола ровным полотном, как будто выдвигается металлическая десантная рампа.

С минуту не видно и не слышно ничего, кроме беспрерывного, безумного хора отзвуков эха. Затем, наконец, в проеме появляется фигура.

Сначала невозможно разобрать ничего, кроме общих очертаний силуэта — крупного, но неопределенного, смазанного тенями из глубины Ложи. Затем её обитатель начинает спускаться вниз, и, с каждым шагом, его облик виден все более ясно. Тот, кто идет навстречу давинцам, способен внушать ужас — он вдвое выше их, шагает на двух ногах, одна из которых мощна, мускулиста и оканчивается копытом, другая же — суставчатая паучья лапа. Легко представить, что походка такого создания должна быть в лучшем случае неуклюжей, но нет — оно движется с грацией, оставляющей ощущение едва сдерживаемого желания броситься вперед с немыслимой быстротой.

На теле создания мешком висит какое-то одеяние… Нет, понимает свою ошибку Ци Рех, это не одежда, а собственная плоть обитателя Ложи. Болезненно-белого цвета, она свисает с его оголенных костей, напоминая длинный свиток пергамента. Сходство усиливается, когда жрец замечает кровавые руны и татуировки, покрывающие изуродованную плоть. Некоторые из них подмигивают ему и что-то шепчут. Кости, которые видны Ци Реху, будто закопчены огнем, но при этом блестят, обмотанные колючей проволокой. На руках плоти не осталось вообще, и они сгибаются в нескольких местах, заканчиваясь длинными, элегантными ладонями, обещающими ласку заточенных ножей.

Его голова и лицо… Ци Рех не новичок в ритуальных уродствах. Всю его сознательную жизнь они были частью того, чем он занимался в качестве жреца Ложи Гончего Пса. И, несмотря на это, у него пересыхает во рту, когда он смотрит в лицо создания. Никогда прежде Ци Рех не видел, чтобы преображающее искусство обезображивания заходило настолько далеко. Несомненно, что когда-то это существо было человеком — в его лице осталось как раз достаточно частичек, глядя на которые, можно определить, в каких направлениях шли трансформации. Это ходячее чудо, это произведение божественных сил когда-то было изменено не сильнее, чем сам Ци Рех сейчас.

Его лицо… Как же оно чудесно.

Череп раздался во все стороны, кости вздувались и утолщались то здесь, то там. Над правой скулой вырос рог, загнутый кверху и разветвляющийся надвое. Кончики рогов настолько остры, что ими можно пронзить дурной сон или чью-то мечту. Нижняя челюсть, длиной с предплечье Ци Реха, грозно выдается вперед. Часть зубов все ещё привычной человеческой формы, другие принадлежат хищникам древних эпох, на переднем краю же торчат змеиные клыки. Верхняя челюсть в своем основании так же широка, как нижняя, но затем плавно сужается, образуя крепкий и острый черный клюв. Оторванные губы свисают по обеим сторонам челюстей. Вся плоть на лице изодрана в клочья, полоски и жгутики незакрепленных мышц. Лоб, костяные выросты и изгибы которого напоминают образы с передней стены Ложи, заполнен массой глаз.

В этом создании не осталось ничего человеческого, но когда-то оно, несомненно, было подобно Ци Реху. Подобное вознесение, полнейшее избавление от всех следов человечности — дар настолько щедрый, что его невозможно оценить.

Волшебное создание продолжает спускаться, плавными жестами приглашая окружающую реальность присоединиться к его невидимому танцу. Остановившись на полпути, оно обводит собравшихся жрецов внимательным взглядом своих многочисленных глаз, на мгновение, остановив их на Ци Рехе.

…слепой глаза другого мысли другого бесконечность ждет на том конце пути узнай его имя его имя его имя…

Новый звук, новое значение, после гула, после хора, после молота — воющий стон.

Ааааааааааааиииииииииииии…

Моргнув, Ци Рех вновь обретает способность видеть — как раз вовремя, чтобы лицезреть следующее чудо.

Создание, раскинув руки, обращается к жрецам. Как оно может говорить с ними, не имея рта, с разорванными губами, со змеиным языком, утыканным осколками костей? Но оно говорит, потому что должно, потому что, наконец, пришло время им услышать его голос. Существо обращается к ним, управляя отзвуками эха. Легион голосов, воспоминаний и преступлений, скованный и связанный единой волей, он звучит бесконечным ударом грома. Ци Рех пошатывается, и вместе со жрецом шатаются воздух вокруг него и сама гора.

— Дети Давина, — провозглашает создание. — Дети богов. Мои дети. Я — Гехашрен.

Гехашрен. Ночь содрогается, услышав это имя. Гехашрен, пророк, впервые принесший слово богов на Давин — тот, древний и давно умерший Давин, что явился Ци Реху в одном из его видений. Мир, не знавший божественных откровений, но просвещенный Гехашреном, отцом нынешнего, праведного Давина. Последним творением тех, кто строил гордые башни старого мира, стали Ложи. После них давинцы возводили лишь юрты в степи. Память о Гехашрене воплотилась в Ложе Эха, той, которой суждено было править всеми прочими. Сам же просветитель Давина, научив его жителей почитать богов, вошел в двери законченной Ложи Эха и исчез, отправившись ходить по священным дорогам.

Ци Рех узнал все это только сейчас, ибо пророк варпа вернулся к своим детям, неся им благословенную ясность понимания. Прежде его имя почиталось среди святых, его учениям следователи неукоснительно, но все легенды о Гехашрене были неуловимо обрывчатыми, как отзвуки эха. Теперь пророк вновь среди них, и все тайны откроются его последователям. Время предсказаний ушло, пришло время их исполнения.

Гехашрен откидывается назад и смотрит в небо, словно собираясь огласить ему приговор. Его руки обнимают Давин. А затем он зовет к себе целый мир.

— Придите!

И Давин приходит к нему. Призыв пророка достигает самых дальних уголков планеты, и это не просто сильнейший отзвук эха, не просто голос в душах людей, но зов, который слышен в реальности. Никто не сможет убежать, и никто не сможет противостоять ему.

Люди идут на зов. Они отправляются в путь в тот же миг, как слышат его, и миллионы жителей Давина покидают свои дома, ибо пророк призвал их.

Гехашрен взбирается на вершину пика, неся с собой свет, хранившийся в ложе. Теперь он дрожит и увивается вокруг него, жидкой гнилью стекая по склонам горы, пока вся равнина бесконечной ночи не становится источником болезненного света. Пророк стоит в её сердце, видимый всем из дальней дали, и ждет.

Жрецы ждут вместе с ним, в молчании, ибо теперь все слова и языки принадлежат Гехашрену, и они не вправе говорить без его позволения. Нет также никаких деяний, кроме тех, что замыслил пророк, поэтому жрецы просто ждут, день за днем, питаясь телами и соками своих павших спутников.

Проходит семь дней, и лишь тогда Гехашрен зовет их к себе. Жрецы покидают кратер по спиральной дороге и занимают свои места на скальном карнизе у ног отца Давина. И вот, видят они, на исходе седьмого дня сотни тысяч паломников уже заполняют высохшую равнину, и число их растет с каждым часом. Видя, что уже много верующих собралось пред его взором, Гехашрен начинает говорить с ними и учить их мудростям варпа.

— Блаженны жестокие, и переносчики болезней, — провозглашает он. — Блаженны одержимые, и убийцы, и ниспровергатели порядка. Блаженны алчущие и жаждущие, блаженны ярящиеся и проклинающие, что стоят со мной пред богами, ибо погибель Галактики в руке их!