Смешенье - Нил Стивенсон

Книга четвёртая: Бонанца

Ахмадабад, Могольская империя

Сентябрь 1693

Когда люди бегут от опасности, им

свойственно убегать дальше, чем нужно,

«Беды, которых можно справедливо

ожидать от правительства вигов»,

анон.Приписывается Бернарду

Мандевилю, 1714

Каждое утро толпа разъярённых индусов сходилась перед лазаретом в надежде потолковать с Джеком, когда тот будет входить, поэтому он всякий раз приходил чуточку раньше и украдкой проскакивал в заднюю дверь, через которую выносили говно и вносили корм. Собственно, Джек подпадал под одну из упомянутых категорий и потому с полным основанием проникал в лечебницу с чёрного хода. Он шёл через внутренний двор, держа руку перед лицом, как забрало, чтобы пробиться сквозь тучу оводов. По крайней мере, хотелось верить, что это оводы.

Его появление примечали и обсуждали между собой мучимые бессонницей лошади и верблюды в стойлах. Одни из них стояли на перевязанных ногах, другие были подвешены к станкам. Здесь же содержалась и тигрица, страдающая от флюса, но в клетке и в отдельном строении, чтобы её запах и почти беззвучные зевки не сеяли панику среди копытных. Лошадь, стоящая на передних ногах и брыкающая задними, опасна; лошадь, подвешенная за брюхо и брыкающаяся всеми четырьмя конечностями, опасна, как телега афганцев.

В помещении насекомых было не меньше. Отчасти потому, что в этой части света различия между улицей и помещением не слишком строги. Да, пространство разделено стенами и перегородками. Однако они сплошь в дырьях (искусно выточенных лучшими резчиками по камню, но всё равно дырьях), чтобы впускать снаружи воздух и свет, а также (думал Джек в минуты особого раздражения) чтобы здание не лопнуло, когда его жильцы пердят. Они все жрали бобы или, во всяком случае, кучу чего-то бобового, будто голодные. Впрочем, если подумать, они и были голодные.

Так или иначе, тёмная галерея, куда вступил Джек, гудела от мух; словно картечь на излёте, они вгрызались в его бритую голову, от чего кожа немедленно вспухала волдырями. Мухи слетались сюда со всей Индии на запах больных и раненых животных, их корма и экскрементов;лазарет с его лёгким каменным кружевом вместо стен, подобно огромному кадилу, благоухал на весь Ахмадабад.

Мимо мангуста с гноящимся глазом, мимо чесоточного шакала, мимо полупарализованной королевской кобры, мимо страдающей раком костей циветты в облаке мускусного аромата, мимо раненного копьём карликового оленька, и вот уже Джек в комнате, где в клетках из гнутого бамбука проходят лечение от переломов разнообразные пернатые твари. Павлин, у которого шея была насквозь проткнута стрелой, расхаживал по комнате, натыкаясь на предметы, цепляясь за клетки и возмущённо вскрикивая. Джек обошёл его подальше, чтобы не получить столбняк от наконечника стрелы, если павлину вздумается круто повернуть рядом с его коленями.

Через хлипкую дверь в помещение, от пола до потолка заполненное совсем уж маленькими клетками с больными и ранеными мышами и крысами. Судя по звукам, часть из них страдала бешенством. Чем меньше здесь находиться, тем лучше. Джек скользнул в следующую дверь и спустился по каменной лесенке.

Его обдало запредельным смрадом – не от зверей и даже не от рептилий, а от совершенно иного разряда живых существ. По пути сюда Джек дышал носом, сейчас закрыл лицо рукой и принялся дышать через сгиб локтя. Ибо воздух в этой самой внутренней части лазарета примерно наполовину (по его оценкам) состоял из насекомых – сплошного облака, гудевшего так, словно Джек взбирается по органной трубе. Если бы хоть одна букашка залетела ему в ноздрю и повредила лапку, выбираясь из носовой щетины, смотрители бы это заметили, и Джек бы лишился работы. По той же самой причине он теперь не ступал, а шаркал босыми ногами, раздвигая позёмку насекомых на полу и надеясь, что сейчас в ней нет скорпионов.

– Джек Шафто для несения службы прибыл! – заорал он. Главный врачеватель насекомых, а также его подчинённые всех уровней иерархий и субъиерархий спали под москитными сетками, притулившимися по углам больничного покоя, словно остроглавые привидения. Сетки закачались и задрожали, выпуская из себя сонных индусов. Джек разделся до кожаного мешочка на шнурке, которым защищал остатки своего мужского достоинства, и бросил кому-то одежду (кому именно, его не заботило – в Индии столько людей, что, если протянуть вещь и оглядеться выжидательно, кто-нибудь непременно её подхватит).

Мальчик принёс обычное снадобье и держал кокосовую скорлупу у Джековых губ, пока другие полоской ткани связывали тому руки за спиной. Джек привычно сдвинул ноги, чтобы связали и щиколотки. Потом прикончил питьё (считалось, что оно питает и восстанавливает кровь) и упал головой вперёд. Множество маленьких тёплых рук подхватили его и бережно опустили на пол (с которого перед тем не менее бережно смели всех насекомых). Связанные щиколотки подняли к кистям и скрутили вместе над голыми ягодицами. Голову тем временем обмотали кисеёй, закрыв рот, глаза и нос.

Сверху, судя по скрипу, поворачивался деревянный брус, который моряки назвали бы реем. Через блок на конце бруса перекинули прочную верёвку, привязали её к путам, соединяющим руки Джека со щиколотками, потом два раза обмотали вокруг живота.

Послышались более низкие звуки: блок заскрипел, верёвка натянулась, рей защёлкал и застонал. Джек взмыл в воздух. Теперь рей поворачивался, Джек скользил на ладонь от пола. Хихикающие мальчишки, шаркая, двигались за ним. В следующий миг они отстали; пол кончился, и Джек повис над ямой, каменным резервуаром ярда четыре в поперечнике и чуть меньше четырёх ярдов глубиной. Индусы ловко придержали Джека шестами, чтобы не вращался, и начали опускать. Для этой главной части операции зажгли множество факелов. Повязка на глазах приглушала их свет и мешала видеть ясно, что было и к лучшему. Индусы травили верёвку с величайшей осторожностью, следя, чтобы под Джеком не оказалось ни одной козявки. Впрочем, они занимались этим несколько раз на дню, из поколения в поколение от начала времён и достигли в своём деле совершенства. Джек опустился на песчаный пол, никого не раздавив.

Тогда из щелей, ямок, канавок и лужиц, из гнилушек и прелых плодов, из гнёзд и песчаных кучек поползли, запрыгали и полетели исполинские многоножки, полчища блох, личинки и крылатые насекомые – короче, всевозможные кровососущие твари. Джек почувствовал, как на загривок к нему спикировала летучая мышь, и расслабил мускулы.

– Этот блестящий жук, пирующий на твоей левой ягодице, с виду ничуточки не больной! – с мелодичным акцентом произнёс по-английски странно знакомый голос. – По-моему, Джек, его надо гнать в шею.

– Я нимало не удивлён. Вся страна кишит лодырями и тунеядцами – вроде того сброда у ворот.

– Те, кого ты назвал сбродом, – неприкасаемые из джати свапак, – сказал Сурендранат (Джек наконец-то его узнал).

– Они постоянно мне это твердят – и что?

– Пойми, свапаки – очень древняя джати. Они принадлежат к шудрам ахирам, пастухам из племени винхала, шестнадцатой ветви седьмого клана агникул.

– И?..

– Они делятся на две большие группы: чистых и нечистых; первая включает тридцать семь разрядов, вторая – девяносто три. Шудры ахиры входили в число тридцати семи, пока в конце третьей юги не переселились из Анхалвары и не смешались с жалким племенем мульграшей.

– И что с того?

– Джек, пойми, просто чтобы представить себе общую картину, что даже презираемые ими вирды считают этих людей дхангами самого низкого разбора (хотя несравненно выше дхомов!). А дханги, да будет тебе известно, вступали в браки с кальпасальхами из Калапура, которых чурались даже обезьянолюди хари, – теперь ты видишь, насколько они ничтожны?

– И в чём суть?

– Суть в том, что шудры ахиры были пастухами с зарождения золотого яйца, а свапаки с тех же времён…

– …кормили кровососущих насекомых в звериных лечебницах, которые содержат представители какой-то другой касты… да, да, знаю, мне это долго и скучно растолковывали. – Джек дёрнулся: какая-то личинка прогрызла ему ногу с внутренней стороны бедра и присосалась к артерии. – Но за столько тысячелетий они совершенно обнаглели, стали выкобениваться, требовали от здешних браминов непомерной оплаты, день-деньской слонялись по улицам и выпрашивали у прохожих подаяние…

Ты говоришь как богатый франк о бродягах.

– Если бы тыща паразитов не пила сейчас мою кровь, я бы обиделся, а так твои издёвки нисколько меня не ранят.

Сурендранат рассмеялся.

– Прости. Когда я узнал, что ты устроился сюда, я подумал, будто ты дошёл до последней черты отчаяния. Теперь я вижу, что ты гордишься своей работой.