Охотники на жирафов. Переселенцы Трансвааля. Гудзонов залив. - Майн Рид

вздору! - поспешно перебил Пит. - У меня раньше никогда не бывало никаких предчувствий. Вы ведь видели, как я старался уверить мать и сестер в том, что бояться особенно нечего, но в душе я отлично сознаю всю рискованность нашего предприятия. Я ведь уже не ребенок и кое-что смыслю. Обсудив все, я нашел нужным просить Гендрика и Андрэ, чтобы они, в свою очередь, отправились в сопровождении Смуца к Мозелекатсэ, если мы не вернемся через пятнадцать дней. В последнем случае нас следует считать погибшими и не успевшими ничего сделать. Пусть тогда хотя они постараются добиться успеха. Но эта предосторожность вовсе, конечно, не мешает мне надеяться на счастливый исход нашего дела... Теперь вот что, дорогой господин де Моор. Мы долго будем вместе. Вы, вероятно, найдете, что я немного... жизнерадостен и болтлив для вас. Ради Бога, не сердитесь на меня. Постараюсь не слишком надоедать вам, но если иногда... ведь не молчать же всю дорогу?.. Итак, если иногда мне захочется обратиться к вам с каким-нибудь вопросом или попросить вашего совета... вы так опытны... то вы позволите мне... Повторяю, не буду очень досаждать вам и приложу все старания, чтобы заслужить ваше расположение. Но, Господи, отчего вы так дрожите?.. Что с вами?.. Вам, может быть, холодно?

Моор, действительно, дрожал как в лихорадке. Слова, а главное искренний и доверчивый тон молодого человека сильно взволновали его и чуть было не заставили отказаться от всех его планов. Но вспомнив свою клятву на могиле умершей жены, он страшным усилием воли превозмог свое волнение и, вырвав свою руку из-под руки Пита, глухо пробормотал:

- Да, действительно, здесь немного... свежо. Но ничего... не беспокойтесь... Оставьте меня...

- Вот вы уже и рассердились, - сказал Пит, глядя на этого странного человека, - а я, право, не хотел сердить вас... Я сейчас уйду, позвольте мне только сказать вам еще несколько слов. Я давно хотел поговорить об этом с вами, дорогой господин де Моор. Во время нашего первого движения сюда я часто наблюдал за вами, и мне кажется, что вы, несмотря на вашу... суровую наружность, обладаете очень хорошим и добрым сердцем. То же самое говорит и отец, а он знает людей. Но, по всей вероятности, вас гнетет какое-нибудь тайное горе и кладет на ваше лицо такую мрачную тень. Как бы мне хотелось рассеять вашу печаль, чтобы и вы могли радостнее смотреть на мир Божий... Неужели вам уже недоступны радость и веселье? Неужели вам легче таить в себе ваше горе? Расскажите его нам, и мы употребим все усилия, чтобы утешить вас, и, если можно, облегчить вам ваше несчастие. Вы знаете, как мы все уважаем вас, и как нам тяжело смотреть на вас...

Но Карл де Моор уже пришел в себя. Слова Пита напомнили ему о его несчастии и данной им страшной клятве. Жажда мести снова овладела всем его существом. Повелительным движением руки он остановил словоизлияния молодого человека и сказал резким и более обычного суровым тоном:

- Я вам очень благодарен за ваши добрые намерения, но прошу не вмешиваться в мои дела. Я терпеть не могу этого. Предоставьте мне заботиться о себе лично. Что же касается моей наружности, то мне решительно все равно, - нравится она кому или нет. Каким я кажусь, таким навсегда останусь. Изменить меня никто и ничто не в силах. Запомните это раз навсегда и более никогда не приставайте ко мне с неуместными вопросами. Я вам разрешаю обращаться ко мне только по делу. Поняли?

Пит хотел что-то возразить, но вдруг послышался шум со стороны реки, - как будто гребли веслами.

- Лодка? - с изумлением прошептал Пит. - Не может быть! Откуда могла взяться лодка?

- Вероятно, плывут дикари, - заметил Моор. - Кроме дикарей, некому быть, а со здешними дикарями не всегда удобно иметь дело. Я их хорошо, слишком хорошо знаю. Вот мы сейчас увидим.

Он спрятался за дерево и осмотрел захваченный с собою роер. Пит последовал за ним.

Вскоре они увидели пирогу, в которой сидел какой-то человек, вся одежда которого состояла из одной рубашки.

Карл де Моор приложил к плечу ружье и прицелился.

- Ради Бога, что вы хотите делать?! - быстро прошептал Пит. - Ведь он один и не только не может нанести нам вреда, а, напротив, мы еще можем получить от него пользу. Окликнем его и спросим, не знает ли он, где теперь находится Мозелекатсэ.

Карл де Моор пожал плечами и злобно проговорил:

- Чтобы я стал щадить дикарей - никогда! Разве они пощадили...

Он не договорил и нажал на курок; но в это мгновение Пит подтолкнул его под локоть, и пуля пролетела далеко в сторону.

- Как вы смели это сделать?! - сверкнув глазами, прошипел Моор. - Почем вы знаете, что он один? Может быть, он послан разведчиком и за ним целое полчище этих исчадий ада!

Возмущенный Пит хотел было ответить так же резко, но человек, плывший в пироге, вдруг закричал на самом чистом голландском языке:

- Не стреляйте, ради Бога, не стреляйте!.. Я христианин... Если вы тоже христиане, то, во имя всего, что для вас свято, спасите меня... Я бежал от дикарей.

Услыхав этот голос, Карл де Моор задрожал как осиновый лист. Он был потрясен до такой степени, что вынужден был опереться о дерево, чтобы не упасть.

- Господи, что это с вами? - удивленно спросил Пит, подхватывая его под руку.

- О, Боже мой!.. Боже мой!.. - шептал Моор. - Пит... если этот голос... не обманывает меня, то я... буду вашим должником... на всю жизнь... буду вечно молиться за вас... Но нет... это... невозможно!

Между тем, беглец подвел свою пирогу к берегу и одним прыжком выскочил из нее. Очутившись на земле, он в недоумении остановился, не решаясь, очевидно, подойти к деревьям, где он видел людей, которые только что стреляли в него и ничего не ответили на его слова. Он стоял прямо под лучами луны, так что совершенно ясно можно было разглядеть его благородные черты лица и стройную гибкую фигуру, едва прикрытую рубищем. Это был молодой белый человек, одних лет с Питом или немного постарше.

Вглядевшись пристальнее в лицо незнакомца, Моор испустил раздирающий душу крик. Отбросив