Черный квадрат. Супрематизм. Мир как беспредметность - Казимир Северинович Малевич

группировка художников, но таковые художники никогда не будут участвовать в весе самого искусства. И я полагаю, что последнее присоединение художников к социалистам есть ошибка; так, перед социалистами стоит один вес, а перед искусством другой, – два разных средства и разный вес. Ошибка обнаружится тогда, когда социалистам, и социалистам крайним, удастся преодолеть экономически-материальный и политический вес, тогда обнаружится во всей силе харчевая техника, формы которой будут возникать не из беспредметного состояния искусства, а по нужде и необходимости. Таким образом, художники на три четверти от целого будут в зависимости от социалистической нужды, потеряют свое оформляющее начало нового сдвига веса.

Отсюда личная зависимость художника, он подчинится личности в целом социалиста, тогда когда личность социалиста будет торжествовать, ибо само преодоление – его свобода, этой свободе подчинены все остальные профессии и силы в социалистическом государстве. В таком случае искусство или вся художественная культура, действительно, только средство – в первом случае форма агитации и во втором случае – венец социалистической харчевой формы. Но этот венец может быть тогда, когда новая форма архитектурная вытечет из идеологии искусства.

Вскрывшаяся идея или сущность искусства указывает другое – указывает то, что оно имеет свои пути и свою свободу. Эти пути ничуть не расходятся с движением социалистического искусства в преодолении веса. Наоборот, распределяя вес своей сущности, оно, искусство, создает форму ту, которая свяжется с экономической жизнью, выявив в себе существо человечества в творческом проявлении беспредметной системы его движения. До сих пор движение его развивается потому, что в конечном предполагает получить благо, и до сих пор благо это выражалось главным образом в харчах, ибо все духовные движения тоже не исключаются из харчевого стремления достигнуть религиозного блаженства; они сводятся к тому, чтобы, во-первых, получить награду, во-вторых, обещается избавление от всякого тлена или забот земных, как будто в небесном ничего твориться не будет. Но интересно, что человек в последнем небе вовсе не предвидит того, что благом будет исключительно духовная молитва перед вечностью, а все блага на земле заключаются в харчевом; очевидно, что харчевой человек не помирится с последним – привыкший видеть благо в харчевом, он захочет видеть их и в небе. Для этого изобретен выход – харчевое тело остается на земле, а душа, питающаяся духом, идет в небо.

Возможно ли такое разделение, отъединение духа от тела или души, раз тело составляет архитектуру последней (дух и материя разные по весу явления)? По моему предположению, это отъединение сделать нельзя, поскольку на ше сознание находится в представлении материи как тела. Но разделение существует, и весь упор человеческого усилия идет к одной силе духовной, через поднятие духа собирается привести все материи в нужное состояние. Отсюда усмотреть возможно то, что материя, приведенная через силу духа, уже одухотворена и потому предполагается жизненной и духовно легкой, само же физическое разрешение любого вопроса без духовного участия считается безжизненным неодаренным состоянием.

Следовательно, человечество стремится выделить из себя духовную силу, но предполагаю, что выделения духовной силы в чистом виде не было, всякий духовный момент был взят для чисто целеполезных достижений, но никогда для своего собственного проявления.

Надо было бы предположить, что религиозное духовное состояние должно было бы дать формы исключительно духовной беспредметности (дух как безвесие), но в действительности она <религия> создала орудия, через которые достигается физическое благо. Все духовные достижения искусства сводятся к тому же.

Все последнее считаю неверным – а вижу верность, когда вся культура, или движение человека, будет исключительно беспредметным невесомым духовным делом, когда все блага пойдут на осуществление человеком своей беспредметной человеческой сущности.

Так уже свершилось в искусстве новом и утверждается в беспредметном супрематизме. От последнего я ожидаю в будущем ясно выраженное беспредметное сознание как духовную систему движения человечества в белой эпохе безвесья.

45. Из всего сказанного нельзя заключить, что искусство совершенно не касалось или не участвовало в разрушении, а вернее, в изъятии веса, доведенного предыдущей культурой до своего предела. Участвовало оно уже потому, что сознание человека находилось в предметном понимании. Предметность была та форма и не что другое, как форма, полученная от распределения веса.

Сознание новых художников, представляющих собой определенное и ясно выраженное проявление кубизма, и футуризма, и беспредметного супрематизма, находилось уже в системе нового распределения веса. Они вышли к новым пределам и к этому пределу должны проводить человека – к новому космическому распределению веса отношений.

Движение нового искусства совершалось медленно, предел за пределом сменяли друг друга, и в первой четверти двадцатого века искусство вышло к яркому своему состоянию. Введенная система кубизма осторожно реконструировала сумму веса предметного предела, чем изъяла из сознания понятие о предмете в искусстве, сознание получило новую сумму. Дальше в футуризме предметный предел веса распылялся в движении. В супрематизме наступила система движения полной беспредметности веса; здесь и динамика, и покой – как бы обращено главное внимание на чистую сущность культуры ее действительной цели – распределения веса – цели первенствующей или супрематической; все же остальное, ясно, должно быть только подсобным харчевым экономическим материализмом.

На движение искусства, в особенности нового, никто из харчевиков не обращал внимания, да оно не считалось искусством, в нем не находили признаков его, хотя сумма была одной. В действительности в нем крылись большие ценности. Путь его движения поучителен в том, как совершить переход из одной ступени сознания на другую.

Кубизм в первой своей стадии предыдущий предел веса предметной системы только реконструировал, оставляя некоторые суммы веса не тронутыми, оставляя признаки предметного; таким образом, он совершил не путь разрушения, а реконструирование, перестановку сумм по новому порядку, чем и смог развить всю свою систему до признаков беспредметного русского кубизма. Если бы кубизм просто разрушил предметную систему, то вес предметного превратился в первобытное состояние или предел, и чтобы все привести в систему кубистического сознания, необходимо было совершить движение через несколько уже существовавших пределов или систем искусства.

Развивая кубистическую и футуристическую реконструктивные системы, в дальнейшем вышли к конструктивному действию как исканию новой системы распределения веса или предела. Возникновение мысли конструирования было уже и в самой реконструкции, и по мере приближения к беспредметности сознание приближалось к конструкции, ведущей к системе. В