Богатырские фамилии (Рассказы) - Сергей Алексеев

Мечтали друзья вместе войну закончить. А нынче — ищи ты солдата в поле.

Обходят войска Берлин. Пробивают дорогу танки. С юга идёт 4-я гвардейская танковая армия, с севера — 2-я гвардейская танковая. Всё ближе, всё ближе танки к заветной цели.

И вот 25 апреля в 12 часов дня сомкнулись войска за Берлином. Схвачен Берлин в мешок.

Бросились танкисты разных фронтов навстречу друг другу. Радость бушует в людях. Бежит вместе с другими Ерёмин. Бежит и Дудочкин. Бывают же в жизни порою встречи!

— Петя!

— Вася!

Метнулись оба. И жмут в объятиях один другого. До слёз. До боли. Вот это встреча!

Сошлись в объятиях, расцеловались. Стоят и смотрят. А рядом двое. Совсем безусых. Два лейтенанта. Бегут друг к другу:

— Григорий!

— Паша!

— Как мы с тобою тогда, у Волги! — сказал Ерёмин.

И вдруг то поле под Сталинградом, тот снег пушистый, тот день великий встревожил память. Стоят майоры — и снег пушистый перед глазами.

Подбежали лейтенанты друг к другу, расцеловались:

— Григорий!

— Паша!

Вдруг оба видят: стоят майоры. Стоят и смотрят. Смутились лейтенанты. Зарделись оба.

И отвернулись тогда майоры. Зачем смущать им лейтенантов. Понять ли в эту минуту юным, какие чувства в сердцах майоров.

А слева, справа сюда сходилось всё больше силы, всё больше стали.

Берлин отрезан. Фашизм в капкане.

«ДАНКЕ ШЁН»

На одной из берлинских улиц остановилась походная кухня. Только что откипели кругом бои. Ещё не остыли от схваток камни. Потянулись к еде солдаты. Вкусна после боя солдатская каша. Едят в три щеки солдаты.

Хлопочет у кухни Юрченко. Сержант Юрченко — повар, хозяин кухни. Хвалят солдаты кашу. Добрые слова приятно сержанту слушать.

— Кому добавки? Кому добавки?

— Ну что ж — подбрось, — отозвался ефрейтор Зюзин.

Добавил Юрченко Зюзину каши. Снова у кухни возится. Вдруг чудится Юрченко, словно бы кто-то в спину солдату смотрит. Повернулся — и в самом деле. Стоит в подворотне ближайшего дома с вершок, с ноготок мальчонка, на Зюзина, на кухню глазами голодными смотрит.

Сержант поманил мальчишку:

— Ну-ка ступай сюда.

Подошёл тот к солдатской кухне.

— Ишь ты, неробкий, — бросил ефрейтор Зюзин.

Взял Юрченко миску, наполнил кашей. Даёт малышу.

— Данке шён, — произнёс малыш. Схватил миску, умчался в подворотню.

Кто-то вдогонку бросил:

— Миску не слопай, смотри верни!

— Э-эх, наголодался, видать, — заметил Зюзин.

Прошло минут десять. Вернулся мальчишка. Тянет миску, а с ней и свою тарелку. Отдал миску, а сам на тарелку глазами косит.

— Что же тебе, добавки?

— Битте, фюр швестер, — сказал мальчишка.

— Для сестрёнки просит, — объяснил кто-то.

— Ну что же, тащи и сестрёнке, — ответил Юрченко.

Наполнил повар тарелку кашей.

— Данке шён, — произнёс мальчишка. И снова исчез в подворотне.

Прошло минут десять. Снова малыш вернулся. Подошёл он к походной кухне. Тянет тарелку:

— Битте, фюр муттер. (Просит для матери.)

Рассмеялись солдаты:

— Ишь ты какой проворный!

Получил и для матери мальчик каши.

Мальчонка был первым. Вскоре возле походной кухни уже группа ребят собралась. Стоят в отдалении, смотрят на миски, на кухню, на кашу.

Едят солдаты солдатскую кашу, видят голодных детей, каша не в кашу, в солдатские рты не лезет. Переглянулись солдаты. Зюзин на Юрченко, на Зюзина Юрченко.

— А ну, подходи! — крикнул ребятам Юрченко.

Подбежали ребята к кухне.

— Не толпись, не толпись, — наводит порядок Зюзин. Выдал ребятам миски. Построил в затылок один другому.

Получают ребята кашу:

— Данке шён!

— Данке шён!

Наголодались, видать, ребята. Едят в три щеки ребята.

Вдруг в небе над этим местом взвыл самолёт. Глянули вверх солдаты. Не наш самолёт — фашистский.

— А ну по домам! А ну по домам! — погнал от кухни ребят ефрейтор Зюзин.

Не отходят ребята. Ведь рядом каша. Жаль расставаться с кашей.

— Марш! — закричал ефрейтор.

Пикирует самолёт. Отделилась бомба. Летит.

Бросились дети в разные стороны. Лишь Зюзин один замешкался. Ударила бомба — ни кухни, ни Зюзина. Лишь каша, словно живая, ползёт по камням, по притихшей улице.

«ЗА МОЖАЙ!»

Ворвались войска маршалов Жукова и Конева в Берлин. А в это время 2-й Белорусский фронт под командованием маршала Рокоссовского бьёт врагов севернее фашистской столицы, отсекает их от Берлина, гонит на север к Балтийскому морю.

Наступают войска Рокоссовского. Прошли города Анклам, Грейфсвальд, Штральзунд. Прижали фашистов к морю.

На севере Германии в Балтийском море находится остров Рюген. Рюген самый большой из всех немецких островов. Сорок километров с запада на восток, пятьдесят с юга на север. Переправились фашисты сюда на Рюген. Решают: здесь мы удержим русских.

Не удержали.

Ворвались наши войска на Рюген. Снова гонят они фашистов. Пошли города и морские посёлки Гарц, Берген, Засниц, Имманц, Глове. Теснят всё дальше врагов солдаты. Загнали на самый север.

На острове Рюген имеется мыс Аркона. Мыс Аркона самая северная точка Германии. Конец здесь немецкой земле.

Загнали войска Рокоссовского фашистов к мысу Аркона, прижали к воде, опрокинули тех, кто не сдался, в море.

Довольны солдаты. Плещет перед ними Балтийское море. Вот и поход закончен.

Нашёлся один. Сбросил пилотку. Вытер вспотевший от боя лоб. Окинул весёлым взглядом. Посмотрел на друзей, на море:

— Ну, за Можай загнали!

«Загнать за Можай» — значит загнать далеко-далеко. Есть такая старинная русская поговорка. Вспомнил, выходит, солдат поговорку.

— За Можай! — повторил солдат.

— За Можай! — дружно поддержали его другие. И они поговорку, видать, припомнили.

Можай — это означает город Можайск. Концом света казался Можайск когда-то.

В любом деле всезнайка всегда найдётся. Сыскался и здесь такой. Знал он, что поговорка с городом Можайском связана. Посмотрел на солдат и с ехидством:

— За Можай! Ну и сказали! Так Можайск под Москвой. Всего-то час с небольшим на машине ехать.

Смутились солдаты. Смутился и тот, кто первым произнёс поговорку.

Оказался солдат в растерянности.

— Сто километров всего от Москвы до Можайска, — лезет опять всезнайка.

Постоял солдат, подумал, посмотрел на других, на всезнайку.

— И всё ж — за Можай загнали, — упрямо сказал солдат.

— За Можай! За Можай! — поддержали его другие.

О солдатском споре узнал Рокоссовский.

— За Можай! Нет никаких сомнений! За Можай! — подтвердил Рокоссовский.

Возможно, по форме и устарела сейчас поговорка, да мысль в ней предельно чёткая. Словно вода в роднике поговорка: всё тут яснее ясного.

— За Можай! — повторил Рокоссовский.

МЕРЕЩИТСЯ

Приметил его Неверов. Да не приметить и трудно было. Бросался фашист в глаза. Скулы имел лошадиные. К тому же лычка на нём ефрейтора.

Приметил его Неверов ещё в первом бою в Берлине. Потом потерял из виду. Думал, убит солдат. Однако когда битва втянулась совсем в Берлин и бились за каждый дом, за каждую улицу, снова Неверов его увидел.

«Ах, жив ты ещё, выходит?» Стал он за ним следить. Не выпускает его из вида. Следил, следил. Однако бой есть бой. Отвлёкся в бою Неверов. Утерял, как иглу, скуластого. Видно, убит, заключил солдат.

В это время в тылу у наших вдруг появилась фашистская группа. Неверов попал в отряд, который был брошен на отражение атаки фашистов с тыла. Как они тут? Откуда? — гадают солдаты. С неба, что ли, они упали. Там, где оказался фашистский отряд, ещё вчера завершились бои.

Вступили солдаты с фашистами в схватку. Бьётся Неверов и вдруг решает — мерещится. Видит Неверов того — ефрейтора. Присмотрелся. Конечно, он! Вот так военное диво! Как он, откуда здесь!

— Ну, не уйдёшь теперь!

Окружили бойцы фашистов. Уже разбили совсем фашистов. Остался лишь этот и с ним немногие. Теснят их советские воины. И вдруг, как в сказке, исчезли куда-то фашисты. То ли взлетели в воздух, то ли под землю рухнули.

Обыскали солдаты округу. Нет ни ефрейтора, ни тех, что с ним.

Вернулись бойцы к своим. Доложили: мол, уничтожен в тылу противник. Бьются солдаты на новом месте. Бьётся Неверов. И вдруг снова ефрейтор ему мерещится.

— Тьфу! Тьфу! — сплюнул солдат. — Тьфу! Тьфу!

Присмотрелся. Конечно, он — вон лошадиные скулы.

Как он здесь? Что за сила в солдате такая? Может, двойник? А может, как птица, солдат летает?

Вцепился Неверов в фашиста глазами. Узнаю я твой секрет. Сражается солдат, а сам не выпускает из вида фашиста. Когда отступали фашисты, бежали от дома к дому. Неверов шёл по пятам за скуластым. Потом ефрейтор и вовсе один остался. Не отстаёт Неверов. Фашист за дом, и Неверов за дом. Фашист в подворотню, и Неверов за ним. Фашист в подвал, и Неверов в подвал. Словно верёвкой, словно цепью к нему привязан. Спустился ефрейтор в какой-то люк. Переждал немного Неверов и тоже — в люк. Попал он в лабиринт подземных ходов и укрытий. Так вот в чём секрет, сообразил Неверов. Вот как фашисты переходят из одного места в другое. Вот почему то стоят они перед нами, то вдруг опять вырастают у нас в тылу.