Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

— Марк Ливий, ты достоин того, чтобы победить! — воскликнул Скавр.

— Я тоже так считаю, — отозвался тот. — Вы простите, если теперь я откланяюсь? Мне нужно написать несколько писем моим италийским друзьям. Я должен убедить их пока не начинать войну. Борьба еще не окончена!

— Ерунда! — отозвался Сцевола. — Я, разумеется, верю тебе, Марк Ливий, иначе бы при голосовании встал по правую руку от Филиппа. И все-таки, если италики на отказ предоставить им гражданские права и впрямь собираются ответить войной, то для подготовки им потребуются годы!

— А вот тут ты, Квинт Муций, неправ. Они уже встали на путь военных приготовлений. И сейчас лучше подготовлены к войне, чем Рим, — заверил его Друз.

* * *

Несколькими днями позже пришло известие, что Квинт Поппедий Силон ведет два хорошо вооруженных легиона марсов по виа Валерия по направлению к Риму. Потрясенный Скавр срочно собрал Сенат — и обнаружил, что на такое архиважное государственное совещание соблаговолила прийти лишь жалкая кучка сенаторов, среди которых не было ни Филиппа, ни Цепиона. Их отсутствие так и осталось невыясненным. Друз также не явился, однако объяснил это тем, что не может присутствовать в Сенате — по той причине, что его близкий друг Квинт Поппедий Силон угрожает Риму войной.

— Жалкие кролики! — проговорил Скавр при виде пустующих мест, обращаясь к Марию. — Они забились в норы, рассчитывая на то, что враги не достанут их там.

Однако Скавр все-таки надеялся, что марсы не собираются воевать, и потому убедил своих немногочисленных слушателей действовать мирными методами.

— Гней Домиций, — сказал он, обращаясь к Агенобарбу, — ты выдающийся консуляр, ты был в должности цензора, и ты — великий понтифик. Готов ли ты выйти и встретить его армию, сопровождаемый только ликторами? Ты знаком с марсами, они знают тебя; я слышал, что они уважают тебя за твою кротость и милосердие. Выясни, что им надо.

— Хорошо, Скавр, я готов сделать то, что ты просишь, но при условии, что мне будут даны полномочия проконсула, — ответил Агенобарб. — В ином случае я буду связан в своих словах и действиях. Мне также нужно, чтобы моим ликторам выдали топоры для фасций.

— Ты получишь и то и другое, — пообещал Скавр.

— Марсы достигнут пределов Рима уже завтра, — сказал Марий. — Я надеюсь, вы помните, что это за день?

— Я помню, — сказал Агенобарб. — Годовщина битвы при Аравсионе, в которой марсы потеряли целый легион.

— Они наверняка приурочили поход к этой дате, — проронил Секст Цезарь, наслаждаясь компанией, как он полагал, истинных патриотов, в которой не было ни Филиппа, ни Цепиона.

— И все же, почтенные сенаторы, мне кажется, что это еще не война, — заключил Скавр.

— Пойди созови всех ликторов, — велел служителю Секст Цезарь и заверил Агенобарба: — Ты получишь проконсульские полномочия, Гней Домиций, как только ликторы тридцати курий прибудут сюда. Доложишь ли ты о результатах своей миссии на специальной сессии послезавтра?

— На ноны? — недоверчиво уточнил Агенобарб.

— Ради такого чрезвычайного случая — даже на ноны, — твердо сказал Секст Цезарь. — Будем надеяться, что тогда Сенат соберет большее количество членов. Куда катится Рим, если на срочное заседание является лишь кучка сенаторов?

— Я знаю, почему их нет сегодня, Секст Юлий, — сказал Марий. — Они не верят. Они думают, что это лишь инсценировка нападения.

* * *

На октябрьские ноны Сенат был многолюднее, но никоим образом не полон. Друз явился, однако Филиппа и Цепиона по-прежнему не было. Своим отсутствием они явно показывали Сенату, что они думают об этом «вторжении».

— Расскажи нам, что случилось, — обратился к Агенобарбу единственный присутствовавший консул, Секст Цезарь.

— Я встретил войско Квинта Поппедия Силона недалеко от Коллинских ворот, — сказал великий понтифик. — Их на самом деле около двух легионов: по крайней мере десять тысяч солдат, соответствующее количество нестроевых, восемь единиц превосходной полевой артиллерии и отряд кавалерии. Силон шел пешим, так же как и его офицеры. По всей видимости, они идут налегке: я нигде не увидел обоза. Они представляли собой восхитительное зрелище, отцы-сенаторы! Великолепно дисциплинированы, обучены и экипированы. Пока я вел переговоры с Силоном, они стояли под палящим солнцем ровными рядами в полнейшем молчании — никто не нарушил строя.

— Скажи нам, Агенобарб, — встревоженно обратился к нему Друз, — их обмундирование было новым?

— Да, Марк Ливий, все совершенно новое и высочайшего качества.

— Продолжай, Гней Домиций, — сказал Секст Цезарь.

— Мы остановились на безопасном расстоянии друг от друга: я с моими ликторами и Квинт Поппедий Силон с его легионами. Затем я и Силон выдвинулись для переговоров так, чтобы быть вне пределов слышимости. «Что за воинственный поход, Квинт Поппедий?» — спросил я его, говоря сдержанно и спокойно. «Мы пришли в Рим, призванные народными трибунами», — ответил Силон так же сдержанно. «Народными трибунами? Не трибуном? Не Марком Ливием Друзом?» — «Трибунами», — так же твердо и сдержанно ответил он. «Ты имеешь в виду их всех?» — все-таки уточнил я, дабы быть уверенным, что понял его правильно. «Всех». — «Почему трибуны призвали тебя?» — «Чтобы добиться римского гражданства для каждого жителя Италии». Я слегка отодвинулся от Силона и удивленно приподнял брови: «Силой оружия добиться римского гражданства?» — «Если это будет необходимо — да». И тогда, отцы-сенаторы, я употребил полноту власти, данную мне Сенатом, чтобы изменить ситуацию в пользу Рима. Я сказал Силону: «Сила оружия не понадобится, Квинт Поппедий». Его ответом была скорбная усмешка: «Полно, Гней Домиций! Неужели кто-то еще верит этим заверениям? Италики ждали годами и поколениями добивались этого; за время нашего долготерпения шансы получить римское гражданство сошли на нет. Сегодня мы понимаем, что единственный способ добиться своего — сила оружия». Конечно, я был удручен, отцы-сенаторы. Я простер в нему руки и вскричал: «Квинт Поппедий, заверяю тебя, время исполнения ваших надежд уже пришло! Заклинаю тебя — поверни мечи от Рима, ступай домой, в земли марсов! Я даю торжественную клятву, что Сенат и народ Рима пожалуют римское гражданство каждому жителю Италии!» Долгое время он глядел на меня, ни слова не говоря, а затем сказал: «Хорошо, Гней Домиций, я поверну свою армию, но ровно на столько миль и часов, чтобы убедиться, говоришь ли ты правду или нет. И говорю тебе честно и прямо: если каждому гражданину Италии не будет даровано римское гражданство, пока не истечет срок полномочий нынешней коллегии народных трибунов, то я снова пойду на Рим войной. Запомни это! И тогда вся Италия объединится, чтобы уничтожить Рим». И он повернулся и пошел прочь. По его команде войска развернулись, показывая исключительную выучку, и удалились. Я вернулся в Рим. И всю ночь, отцы-сенаторы, я думал. Вы хорошо меня знаете. И давно. Моя репутация, конечно, не говорит о том, что я терпелив и вдумчив. Но я умею видеть суть вещей. И заявляю вам со всей ответственностью, почтенные, что вчера я увидел грозящую Риму опасность в лицо. Пока — затаившуюся. Но она здесь, рядом: этакий буйвол с рогами, обмотанными сеном, с пламенем, пышущим из ноздрей. Я дал Квинту Поппедию Силону не пустое обещание! Я сделаю все, что в моих силах, дабы убедиться, что каждому жителю Италии даны льготы и права, равные римским.

Сенат гудел, как улей. Множество глаз с изумлением взирали на Агенобарба, удивленные переменой в его нетерпимой натуре.

— Встретимся завтра, — проговорил Секст Цезарь, по всей видимости удовлетворенный. — Еще раз будем искать решение вопроса. Двое преторов, отправившихся в Италию по наущению Луция Марция, — Секст Цезарь кивнул в сторону пустующего места Филиппа, — до сих пор не явились, чтобы прояснить происходящее. Завтра мы вновь дебатируем тот же вопрос. И я хотел бы заслушать здесь тех, кого мы не слышали до сих пор, — младшего консула Луция Марция Филиппа и претора Квинта Сервилия Цепиона.

Оба они были здесь на следующее утро, явно знакомые во всех деталях с сообщением Агенобарба, но — на взгляд Друза, Скавра и других, кому хотелось видеть их поверженными, — ничуть не обеспокоенные. Друзу казалось, что принцепс Скавр и другие сенаторы не понимали всей угрозы, исходящей от этой пары. На сердце у Гая Мария было неизъяснимо тяжело. Сулла не пропустил ни одного заседания Сената с тех пор, как Друз стал народным трибуном, но смерть сына заслонила перед ним пути человеческого общения даже с его предполагаемым коллегой по консульству Квинтом Помпеем Руфом. Обычно он сидел с непроницаемым лицом и ожидал конца собрания, затем вставал и уходил. Но поскольку он неизменно голосовал за принятие предложенных Друзом законов, Марий полагал, что Сулла — в их лагере. При этом никто уже давно не слышал его голоса. Катул Цезарь чувствовал себя неуверенно, вероятно, из-за отступничества своего до сих пор верного союзника Агенобарба.