Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая

меняя обличья…

Хельга прямо взглянула в его напряженные глаза; в ее взгляде отразилось колебание, и оно мучительно кольнуло Эскиля в сердце. Он сжал ее щиколотку, словно подталкивая к ответу.

– Послушай… – куда мягче заговорила Хельга. – Вчера утром я еще была замужем. Тело моего мужа лежит за воротами города. Мне сейчас полагается сидеть возле него. Голосить, ломать руки и причитать, что «волки благо бы сделали, если я меня жизни лишили»[40]. Мой муж этого заслуживает – он и правда был

Как стебель лука,

Из трав встающий,

Как легкий олень

Меж тварей лесных,

Как золота пламя

Пред оловом тусклым[41].

– Да уж… олень он был еще тот! – Эскиль хмыкнул, в глазах его мелькнуло недоумение от таких возвышенных речей.

– О-о… – Хельга сначала удивилась, потом догадалась. – Ты не знаешь, что это? Не знаешь Гудрун дочь Гьюки[42]?

– Я никого еще в этих краях не знаю, кроме тебя. – Эскиль двинул плечом. – Я здесь второй день.

Хельга захохотала – мучительным судорожным хохотом, закрыла руками искаженное лицо.

– Ох! – Он хлопнула Эскиля по колену, чтобы этим знаком дружбы смягчить свой смех. – Тебя дома… ничему не учили?

– Ну, чему… Чему положено, тому и учили, – уклончиво ответил он, догадываясь, что присел в лужу, но не понимая, в чем дело. – У меня был очень мудрый дед по матери… много чего знал…

Хельга провела руками по лицу, страдальчески глядя на Эскиля, еще с этим мучительным смехом в чертах. Учили его, как видно, стричь овец, чинить и забрасывать в море сети и все такое, но не искусствам, необходимым благородному человеку. Выдвинувшись благодаря своим способностям, отваге и решительности, Эскиль за годы возле знатных людей пообтерся, научился подражать их повадкам, гладко говорить, но чуть поскреби – и найдешь младшего сына небогатого бонда, сбежавшего из дома от бедности и скуки.

– Сколько тебе лет?

– Когда из дома уходил, точно помню, было пятнадцать. Было это лет десять назад… или одиннадцать, около того. Но не сильно больше. Я что, уже поседел?

Неужели Хельга считает его слишком старым? Тяжелая жизнь не сделала его моложе на вид…

– Пока нет. Мой муж был… – Хельга едва не сказала «не таким», продолжая свои мысли, – достойным юным вождем. И я потеряла его только вчера. Он пал от твоей руки. И ты хочешь, чтобы я тут же бросилась в твои объятия?

– Это был честный бой! – Эскиль прищурился. С недостатками своего воспитания он еще согласился бы, но не с сомнениями в его воинской чести. – Все наши были свидетелями – да и ваши. Это не убийство, оно не требует мести.

– Кто кого вызвал? Как это произошло?

– Мы подошли, обложили город. Лодки оставили на дороге, а сами снарядились и вышли сюда, к озеру. Он, твой муж, был на стене. Он меня сначала не узнал, я в шлеме был… да и я его не узнал. Потом я назвал себя, и он вспомнил. Сказал – и сюда ты приперся, нигде от тебя покоя нет… Что-то вроде этого, бранился, в общем. Тут и я его вспомнил. Говорю, вот где твоя нора, ублю… Ну, то есть, теперь-то, говорю, тебе не засесть с топориком за углом отхожего места, придется показать себя мужчиной. Он говорит, я тебя не боюсь. А я говорю, тогда выходи. Один на один. Ты одолеешь – мы не тронем город. Я одолею – мое будет все, что сейчас твое, и город, и все добро, и жена. Про жену я так сказал, для смеха. Думал, он еще молод для женитьбы. Но он не возразил.

Хельга слушала, не отрывая взгляда от его глаз. В этом коротком рассказе она ясно видела их обоих: взаимное узнавание, удивление, негодование, гнев… Видимир был уже не тот отрок, что когда-то задумал подстеречь оскорбителя в засаде, не имея никакой надежды одолеть его в открытой схватке. Он стал женатым человеком, а после внезапной гибели отца – и главой семьи, владыкой в городе. Но Эскиль по-прежнему оставался старше, сильнее, а воинский опыт их был и вовсе несоизмерим. Если бы Видимир одолел – это был бы ясный знак вмешательства богов. Но боги не вмешались.

Или… Хельга еще раз оглядела Эскиля, пытаясь понять, чем он полюбился Одину.

– И его отца мы тоже не на постели застали, – добавил Эскиль, с тревогой вслушиваясь в ее молчание. – Он был вооружен, собрал дружину. Они первыми напали на наш передовой десяток… убили почти всех, Халейга и прочих. А потом уж мы на них… – Он предпочел умолчать о том, что сам метнул сулицу в горло старшему боярину. – Все это не требует мести от их родичей. Ты не должна…

Он хотел сказать «не должна ненавидеть меня», но понимал, что на него смотрит женщина, которую он лишил всех мужчин в семье. Из подобного вырастают саги о жестокой мести и многолетних распрях.

– Месть была бы незаконной. Твой муж принял условия…

– Я ведь не рабыня моего мужа, – с холодным достоинством напомнила Хельга. – То условие могло относиться к младшим женам.

– Ты возьмешь назад слово, которое он дал перед смертью? – Эскиль прищурился. – И он не припрется из могилы?

– У меня есть свое слово. Если я дам его, то не нарушу. Но я покрою себя позором, если так быстро забуду свой долг. Так что мы не будем говорить об этом сейчас. Когда мой муж и его отец будут погребены… тогда я обрету свободу думать о будущем.

Она хотела сказать «когда пройдет время», но не рискнула напоминать Эскилю, что ждать придется долго. Не стоило подвергать испытанию его терпение. К такого рода терпению жизнь его не приучила – отказывать себе в сегодняшних удовольствиях ради туманных будущих благ. Увидел добычу – хватай. Дерись или беги, но не мешкай.

– Это сколько же пройдет? – тускло спросил Эскиль: он тоже понимал, что днем похорон все не ограничится.

Хельга мягко подалась к нему и положила руки ему на плечи. Заглянула в глаза. Эскиль неприметно вздрогнул: уже понял, что с этой молодой вдовой все зависит не только от его желаний и могут быть неожиданности. Однако обнял ее, ловя удобный случай. Она была так близко, прямо в руках. И даже не отбивалась. Но некая сила в ее больших глазах заставляла его сдерживаться, внушала тайное подозрение, что с этой женщиной все не так просто, как кажется. Она обнимала, как валькирия, обещая блаженство, путь к которому лежит через смерть.

– А когда ты давал обет на йольском вепре, призывая к себе взоры и слух богов, – вкрадчиво-угрожающе шепнула Хельга, – ты рассчитывал, что исполнить его будет легко?

Она чувствовала вдохновение, воодушевление, силу единения с богами, уничтожившую всякий страх, и не осознавала, что в известной мере эту силу питает удовольствие прикасаться к Эскилю.

– Нет, – так твердо ответил он, глядя ей в глаза, как будто отвечал богам. – Если бы легко, то чего бы стоил такой обет? Не принесет славы то, что может исполнить любой сыкливый петушок. Я знал, что женщину королевского рода на дороге не найдешь. Что будет трудно ее отыскать… и добиться.

– Фрейр пришел тебе на помощь и послал случай исполнить обет. Теперь от тебя зависит повести себя так, чтобы это стало возможно. Отвагу и доблесть ты уже проявил. Теперь нужно другое: рассудок и терпение. Слушайся меня, и все устроится. В делах королевской чести я понимаю больше тебя. Ты согласен?

– Ну… – Эскиль опять отвел взгляд.

Все его привычки и нрав противились такому признания, пусть даже разум соглашался с правотой Хельги.

– Пройди это испытание достойно – и будешь вознагражден.

В памяти мелькнуло зрелище величественной красавицы, сидящей на золотом троне на лесной опушке – так Фрейя явилась древнему конунгу Хедину. Сейчас Хельга чувствовала себя этой Фрейей.

Эскиль снова взглянул ей в лицо. Прошелся по нему взглядом – от глаз до губ. Хельга читала его чувства, будто перед ней