Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL. - Сюэцинь Цао

Она отошла от зеркала, снова легла в постель. Из головы не шла мысль о платочках.

Но об этом речь впереди.

Когда Сижэнь пришла к Баочай, той дома не оказалось, она ушла проведать свою мать. Сижэнь сочла неудобным возвращаться с пустыми руками и решила ее дождаться. Уже наступил вечер, а Баочай все не возвращалась.

Надобно сказать, что Баочай, хорошо знавшая Сюэ Паня, и сама думала, что это по его наущению кто-то оговорил Баоюя. А после разговора с Сижэнь утвердилась в своих подозрениях. Но Сижэнь рассказала лишь то, что слышала от Бэймина, а тот, в свою очередь, просто строил догадки, поскольку точно ничего не знал. История эта, передававшаяся из уст в уста, была не чем иным, как выдумкой. Что же до Сюэ Паня, то подозрения пали на него лишь потому, что он слыл повесой. На сей раз он был ни при чем.

Возвратившись домой, он поздоровался с матерью и как ни в чем не бывало спросил Баочай:

– Ты не знаешь, сестра, за что наказали Баоюя?

Тетушка Сюэ очень страдала из-за случившегося и, возмущенная вопросом сына, процедила сквозь зубы:

– Бессовестный негодяй! Сам все подстроил, а теперь спрашиваешь?

– Я?! Что я подстроил?! – вскипел Сюэ Пань.

– Еще притворяется, будто ничего не знает! – не унималась тетушка. – Все говорят, что это дело твоих рук!

– А если скажут, что я убил человека, вы тоже поверите? – вскричал Сюэ Пань.

– Успокойся, – промолвила тетушка Сюэ, – даже твоей сестре это известно! Напраслины мы на тебя не станем возводить!

– Не шумите вы, – принялась их урезонивать Баочай, – рано или поздно выяснится, где черное, где белое!

И она строго обратилась к Сюэ Паню:

– Пусть даже ты во всем виноват, дело прошлое, и нечего кипятиться. Единственное, о чем тебя прошу, – не пьянствуй и не лезь в чужие дела! Ведь пьешь с кем попало. До сих пор как-то обходилось. Но ведь может случиться несчастье! И тогда все сочтут виноватым тебя, если даже это неправда! И я тоже! Что тогда говорить о других!

Сюэ Пань отличался несдержанностью и все говорил напрямик. Поэтому в ответ на упреки матери и сестры он заорал, вскочив с места:

– Я зубы выбью тому, кто возвел на меня напраслину! Кому-то понадобилось выслужиться перед Цзя Чжэном, и кончилось тем, что Цзя Чжэн избил Баоюя! Но Баоюй не всевышний! Так почему бы отцу его не поколотить? А тут, видите ли, весь дом вверх дном. Как-то муж моей тетки стукнул Баоюя, так старая госпожа заявила, что это из-за Цзя Чжэня, и отругала его. А сейчас виноватым я оказался… Но мне теперь все равно! Убью его, и дело с концом! По крайней мере буду считать, что прожил жизнь не напрасно!

Он выдернул дверной засов и бросился к выходу.

– Негодяй! – крикнула тетушка, преградив ему путь. – Ты что затеял! Лучше убей сначала меня!

Глаза Сюэ Паня от злости стали круглыми, как медные колокольчики.

– Ах, так? – завопил он. – Вздумали мне мешать?! Хотите, чтобы я постоянно враждовал с Баоюем? Нет, уж лучше всем сразу умереть.

– Ты чего расшумелся? – сказала Баочай, подходя к Сюэ Паню. – Мама и так расстроена, а ты скандалишь, вместо того чтобы ее успокоить. Да пусть бы даже не мама, а кто-нибудь другой помешал тебе ради твоего же блага, тебе следовало бы вести себя сдержаннее.

– Опять ты за свое! – не унимался Сюэ Пань. – Ведь сама же все выдумала!

– Нечего обижаться, если дальше собственного носа ничего не видишь! – в сердцах промолвила Баочай.

– Пусть так! – кричал Сюэ Пань. – Но почему ты не сердишься на Баоюя, который водит неприличные знакомства? Взять хоть эту историю с Цигуанем. Мы с ним виделись раз десять, но никаких излияний с его стороны не было. А вот Баоюю при первой же встрече Цигуань подарил пояс, даже не зная, кто он такой. Может быть, скажешь, я выдумал?

– Помолчал бы лучше! – в один голос взволнованно вскричали тетушка и Баочай. – Ведь за это и наказали Баоюя! Теперь ясно, что именно ты его оклеветал!

– Извести вы меня хотите! – вскипел Сюэ Пань. – Но это бы еще ладно! Больше всего меня злит, что из-за Баоюя весь дом переполошился!

– Кто переполошился? – возмутилась Баочай. – Ведь это ты раскричался, схватил дверной засов, а теперь сваливаешь на других!

Что тут было возразить? Сюэ Пань понимал, что сестра права, но решил не сдаваться и, окончательно выйдя из себя, язвительно заметил:

– Я давно знаю, что у тебя на уме, дорогая сестрица! Мама говорила, что достойной парой твоему золотому замку может быть только яшма. Яшма есть у Баоюя, потому ты и лезешь из кожи вон, защищая его!

Услышав это, Баочай растерялась и схватила за руку мать.

– Мама! – крикнула она сквозь слезы. – Вы только послушайте, что он говорит!

Сюэ Пань понял, что совершил оплошность, круто повернулся и убежал в свою комнату. Там он, ругая себя в душе, повалился на постель. Но об этом мы рассказывать не станем.

Баочай была глубоко оскорблена, к тому же ее возмущало поведение брата. Она не знала, как быть, расстраивать мать не хотелось, и, глотая слезы, девушка вернулась к себе. Всю ночь она проплакала.

Утром Баочай наскоро оделась, не стала ни умываться, ни причесываться и поспешила к матери. На пути, как назло, ей повстречалась Дайюй, которая в одиночестве любовалась цветами.

– Ты куда? – спросила Дайюй.

– Домой, – ответила Баочай и, не останавливаясь, пошла дальше.

Дайюй заметила, что Баочай чем-то опечалена, глаза ее заплаканы и держится она не так, как обычно.

– Поберегла бы здоровье, сестра! – смеясь, крикнула ей вслед Дайюй. – Даже двумя кувшинами твоих слез его не вылечить от побоев!

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава тридцать пятая

Бай Юйчуань пробует суп из листьев лотоса;Хуан Цзиньин искусно плетет сетку с узором из цветов сливы

Итак, Баочай, занятая мыслями о матери и брате, даже не повернула головы в ответ на насмешку Дайюй. А та стояла в тени, устремив взгляд в ту сторону, где был двор Наслаждения пурпуром. Дайюй видела, как туда вошли и вскоре вышли Ли Вань, Инчунь, Таньчунь, Инъэр и Сичунь со своими служанками. Вот только Фэнцзе не появлялась.

– Может быть, ее задержали дела? – размышляла Дайюй. – Иначе она непременно явилась бы поболтать, чтобы лишний раз угодить старой госпоже и матери Баоюя. Неспроста это.

Строя догадки, Дайюй ненароком подняла голову и увидела множество женщин, одетых в яркие платья. Они входили в ворота двора Наслаждения пурпуром. Дайюй присмотрелась: это была матушка Цзя, поддерживаемая Фэнцзе, за нею следовали госпожа Син, госпожа Ван, а также девочки и женщины-служанки.

Дайюй невольно подумала: как хорошо тем, у кого есть отец и мать. И крупные, как жемчужины, слезы покатились по ее лицу.

Последними в ворота вошли тетушка Сюэ и Баочай.

В это время к Дайюй подошла Цзыцзюань:

– Барышня, пора принимать лекарство – остынет!

– Отстань! – раздраженно сказала Дайюй. – Какое тебе дело, принимаю я или не принимаю лекарство?

– Как же не принимать? – не унималась Цзыцзюань. – Ведь у вас только что прошел кашель. Не важно, что сейчас пятый месяц и жарко, все равно надо быть осторожнее! А вы поднялись в такую рань и с каких пор стоите на сырой земле! Отдохнули бы хоть немного!

Дайюй будто только сейчас очнулась и почувствовала, как ноют от усталости ноги. Помедлив немного, она, опираясь на руку Цзыцзюань, вернулась в павильон Реки Сяосян.

Здесь, едва Дайюй вошла в ворота, ей бросились в глаза причудливые тени бамбука на земле, покрытой густым мхом, и на память пришли строки из пьесы «Западный флигель»:

Редко забредет случайный путникВ этот уголок уединенный.

…Падает внезапно, незаметноБелая роса на мох зеленый…

«Шуаньвэнь не посчастливилось в жизни, зато у нее были мать и младенец брат», – подумала Дайюй, и ей снова захотелось плакать.

Неожиданно закричал и спрыгнул с жердочки попугай в клетке, висевшей под карнизом террасы.

– Ах, чтоб тебя! – рассердилась Дайюй, вздрогнув от испуга. – Всю меня пылью обсыпал!

Попугай снова прыгнул на жердочку и прокричал:

– Сюэянь, скорее открывай занавеску, барышня пожаловала!

Дайюй подошла к попугаю, постучала по жердочке:

– Корм у тебя есть? А вода?

Подражая Дайюй, попугай вздрогнул, потом вздохнул и прокричал:

Я смиренно отдам долг последний цветами в день кончины,Не гадаю, когда ждать самой рокового мне дня,Я цветы хороню… Пусть смеется шутник неучтивый,Но ведь кто-то когда-то похоронит в тиши и меня.

Дайюй и Цзыцзюань рассмеялись.

– Вы каждый день произносите эти слова, барышня, – проговорила Цзыцзюань, – не удивительно, что попугай их запомнил.

Дайюй приказала повесить клетку в комнате, возле окна, и села рядом на стул. Она выпила лекарство и вдруг заметила, что тени бамбука во дворе стали длиннее и вырисовываются на шелке, которым затянуто окно, в комнате потемнело, столик и циновка стали прохладными. Не зная, чем рассеять нахлынувшую тоску, Дайюй принялась дразнить попугая и учить его своим любимым стихам. Но об этом мы подробно рассказывать не будем.