Полигон - Александр Александрович Гангнус

день новости. Яшка позавчера ляпнул мне будто невзначай что-то о чудовищном эгоизме Олега. Я чуть не упал. До сих пор они скорее ревновали его ко мне, как бы не хотели отдавать. Теперь что-то другое. Ну, я виду не подал, отмахнулся, все мы, мол, хорошие себялюбцы. Так он еще раз, с нажимом, мол, рано или поздно все Олеговы друзья начинают понимать, что они не более чем лесенка, по которой Олег топает к сияющим вершинам. Я заспорил, заставил его признать, что и он от Олега немало получил. Он признал, но потом сказал, что самая главная черта в Дьяконове — она же самая скрываемая — вовсе даже и не честолюбие. А знаешь какая?

— Может быть, недостаток смелости? — спросила Света буднично. Вадим, раскрыв рот, смотрел на нее в растерянности.

— Да… Силкин говорит: нет, мол, на земле большего труса. Но ты, откуда ты знаешь?

— Не знаю. Я об этом не думала. Но сейчас, когда ты спросил… Я ведь сама трусиха, а ты мои страхи — перед темнотой и незнакомыми людьми в пустынном месте — совершенно не понимаешь, только издеваешься. А Олег, когда речь об этом зашла, проявил большое понимание, даже помог точно описать ощущение…

— М…да. — Вадим остановился передохнуть и сумрачно поглядел в сторону обсерватории — ее отсюда не было видно, но знакомый купол Далилы выдавал ее местонахождение. — Мало ли какие у нас тайные недостатки. Если они осознаны и преодолены — их, считай, уже и нет. Но Яшка настойчиво вспоминал одну спасаловку, прошлогоднюю, они были втроем, еще Стожко. И говорит, что половину своего уважения к Олегу тогда потерял. Была пурга, они искали геодезистов и сами чуть не погибли. С чужих слов судить… Олег старше их и осторожней. Да и умней… В общем, шайки уже нет, и что будет, когда Олег будет начальником, — неизвестно. А мне сейчас, по совести, пора вернуться к Крошкину. Здесь хорошо работать, но для того, что я там начал, это все — частный случай. Если уже сейчас все разваливается, то что будет, когда исчезнут супостаты, — они ведь самим своим существованием, самим фактом, так сказать, объединяют всех против себя. Может, рано еще этой победе здесь быть. Впрочем, мы же не в другое государство едем, как некоторые… Ты даже и в институте останешься, скорее всего. Да и я договорюсь, уходя, кое о чем с Шестопалом. Нет… Это не причина, чтоб сидеть тут любой ценой. Главное сделано. Ну, а если Казимирыч, придя к власти, укрепится и кинет клич, чтоб сделать рабочий прогноз, — неужто мы не прибежим? Те же Волыновы — их Олег прямо мечтает назад позвать — тоже приедут.

Внезапно подъем кончился. Они взобрались на уступ и в недоумении остановились. Тропа здесь была выбита тысячами овечьих копыт до камней. На тропу свешивался большой колючий куст, весь увешанный разноцветными тряпочками.

— Что это? — спросила Света. — Здесь что, дети играют?

Вадим огляделся. Нет, дети наверняка здесь бывали очень редко — ближайший кишлак был в двух километрах, и он оставался позади и ниже. Тропа вела на горный выпас.

— Я знаю, на что это похоже, — сказал Вадим. — В Бурятии на перевалах охотники устраивают такие вещи. Это что-то вроде места для языческих жертвоприношений — там кроме тряпочек можно и фигурки божков найти, и банки со сгущенкой. Только я никогда не слышал, чтобы и в Таджикистане…

— Заколдованное место! — обрадовалась Света. — Может, тряпочки здесь на счастье привязывают. Например, женщины, которые хотят детей, а их нет. Я тоже привяжу…

Вадим продолжал осматриваться. Место для геолога было странное, а значит, интересное. За крутым уступом, на который они взобрались, тянулось по горизонтали поперек склона нечто вроде широкого рва с поросшим травой плоским дном, — похоже, что этот ров был когда-то и даже совсем недавно дном озера. За рвом снова неприступной крепостью высилась гора, по склону которой они сегодня взбирались с самого утра.

— Тебе это ничего не напоминает? — спросил Вадим.

— В Саите, на завале, похожие площадки, да?

— Точно. Я знаю, мне Стожко говорил про это место. Или не про это… Но он говорит, здесь их много. И показывал, когда в Алайскую долину летали. Сотни таких вот штук. Это след древнего землетрясения, не менее мощного, чем Саитское. Палеосейсмодислокация, если по-научному. Этот ров — трещина, прервавшая склон, заполненная сперва водой от того ручейка, вдоль которого мы шли, а потом, почти до краев, илом, — вот почему дно плоское, хоть волейбольные площадки размечай. Потом вода прорвала, промыла уступ — вон там, остатки озера вытекли. А продолжение этого рва — вой, точно по створу, видишь где?

Вершина небольшой горки в полукилометре, точно на продолжении рва, была как бы расколота надвое.

— Может, и посильнее Саитского… — сказал Вадим. — А люди помнят, — видимо, это было в языческие еще времена, шайтану, или демону землетрясений, здесь проходя, каждый обязан был что-то оставить в подарок. Сейчас смысл забылся, а тряпочки вот все привязывают на всякий случай…

Света села отдохнуть, вытащила из рюкзаков свертки — решили поесть. Вадим лазил по уступу, щелкал фотоаппаратом. Потом сел тоже. Они пили холодный зеленый чай из бутылки по очереди, заедали бутербродами с сыром и смотрели на горы, застывшие в тишине и торжественной неподвижности. Было странно подумать, что в любой момент, хоть через секунду, хоть через час, хоть через десять лет, эти вершины могут закачаться, черные трещины снова перебороздят склоны, реки камней и грязи рухнут в долины, погребая уже разрушенные минутой раньше кишлаки. Но пока это было так. Те ростки прогноза, в создании которых они приняли участие, дадут плоды еще нескоро. Похоже, они уедут, так и не дождавшись настоящего землетрясения, а значит, и подтверждения своих прогнозных построений. Мелких ощутимых землетрясений за это время было три-четыре, обычно ночью, — иногда сквозь сон осознавался слабый гул через подушку. И одно посильнее днем — то, что Света предсказала во сне.

Иногда были отзвуки дальних — пакистанских и афганских землетрясений, иногда — слабые местные толчки, о чем-то сигнализирующие, предупреждающие… Литосферные плиты продолжали, сопя, лезть друг на дружку — так недавно очень смешно пародировал в стенгазете Института геономии статью Крошкина и Вадима старый приятель Шалаев. Плиты давили и лезли, горы рождались и росли, долы углублялись, все шло своим чередом, и катастрофы — необходимое сопровождение процесса — были неизбежны. Эфемерна была сама жизнь среди этих склонов, полных скрытой угрозы, а людям хотелось не просто жить, а жить еще и счастливо, чтоб рождались у них здоровые веселые дети, не ведающие страхов.

Уже три года длился их со Светой брак, и это хотелось считать