Моя профессия - Сергей Образцов

Значит, лепить кукол в трусах и купальном костюме просто глупо. Надо лепить голых. Художник Тузлуков сделал замечательных голых кукол, очень обобщенных, очень простых. Они кажутся действительно вылепленными из светлой глины, похожей на тесто. У них головы как шарики, руки и ноги как колбаски, без каких бы то ни было натуралистических подробностей, даже без коленок и локтей. Гнутся где угодно. Вопрос «голости» все-таки встал перед нами, и попервоначалу мы, что называется, «причинные места» заклеили фиговыми листочками. Бог даже фразу такую говорил: «Чтобы Министерство культуры не шокировать». Но фиговые листочки оказались просто неприличными. И мы решили ничего не делать на этих местах, и женщины от мужчины отличались только силуэтом фигуры да наличием очень скромного бюста, обобщенного, как и вся фигура.

Все вышло хорошо, но как управлять такими куклами? Чем будут замаскированы руки кукловода?

Решили ничем их не маскировать. Не скрывать играющих куклами актеров, но одеть их в черный бархат, чтобы они были условно отделены от кукол. Прием не новый. Так играют куклами в сохранившемся до наших дней традиционном театре Японии.

Стали пробовать. Споров было много. Кто говорил, что это очень интересно, кто говорил, что актеры отвлекают зрителя от кукол. Каждый день пробовали, каждый день сомневались. И наконец решили рискнуть и играть этим японским способом. Но какое дело Мариванне до того, что существует такой японский способ, что он классический и, так сказать, веками освященный? Мариванна может этого и не знать и не обязана знать.

Наконец придумали. Создав первых людей и уложив их на зеленое полукружие холма, Бог говорит ангелам: «А теперь уходите. Я в них сейчас буду души вдувать». Ангелы уходят. Бог наклоняется к неподвижно лежащим, еще неживым куклам. Вдувает в них души (при этом каждый раз возникает легкий музыкальный аккорд), потом выходит на просцениум и, обращаясь сперва в одну, потом в другую кулису, говорит: «Души, прошу вас». Выходят с одной стороны актер, с другой актриса. Они одеты в черное. На головах черные капюшоны. Кланяются зрителям, опускают черные сетчатые забрала так, что лица еле-еле видны, и заходят за ширму зеленого холма. Теперь они почти совсем не видны, тем более что задник сцены тоже черный бархат. Хорошо видны только кисти рук в черных перчатках, которые берут то руку, то ногу куклы, то корпус. Куклы оживают. Тут уже все ясно. И японский театр ни при чем. У кукол человеческие души. Вопроса у Мариванны нет.

Оказывается, все-таки есть.

На репетиции сидела неизвестная мне женщина. Я люблю посторонних на репетиции. Они мне никогда не мешают (если, конечно, не разговаривают). В перерыве она подошла ко мне и сказала: «А все-таки немножко видно черных людей, когда они за холм зашли». Я сказал: «Так они и должны быть видны». Она смутилась: «Простите, я думала, что их уже не должно быть видно».

Раз так, значит, я не прав. Значит, нужно, чтобы у Мариванны не было сомнения, надо или не надо видеть актеров, играющих Адама и Еву. И я попросил, чтобы актерам сделали темно-фиолетовые костюмы, настолько темные, чтобы они не мешали куклам, и настолько фиолетовые, чтобы всем было ясно, что они не только имеют право, но и обязаны быть видны, ведь они же кукольные души.

Ну, а остальные слуги просцениума остались в черном. Когда они внутри сцены на фоне черного бархата, их не видно, хотя они управляют херувимами, крыльями ангелов во время полета на землю, облаками, лампами, освещающими операцию, которую производит Бог, вырезая у Адама ребро и превращая это ребро в Еву.

А на просцениуме черные люди видны, и они не вызывают ни у кого сомнения в праве их присутствия. Они приносят кисти и ведра с краской, чтобы Бог и ангелы выкрасили в голубой цвет арку портала, создавая тем самым «твердь, или видимое небо». Они приносят на больших блюдах блестящие шарики, чтобы Бог и ангелы превратили их в звезды, а из блюд сделали луну и солнце. Мы сперва вместе с автором выдумывали каждый день мироздания в его сценическом решении, а на следующий день Исидор Владимирович приносил всегда очень точный и смешной текст.

Весь спектакль смешной. Но вот его эпилог.

На просцениум, держа прямо перед собой куклу Адама, выходит актер.

С другой стороны выходит актриса с куклой Евы.

«А Д А М. Мы рассказали вам сущую правду о том, как мы полюбили друг друга. Правда, Ева?

Е В А. Правда. И любим сейчас, и всегда будем любить.

А Д А М. Но для рая эта любовь не годилась. Она была земная.

Е В А. Настоящая.

А Д А М. И от этой любви у нас родились дети. А от этих детей – еще дети. И пошло, и пошло, и остановить это уже невозможно».

Музыка. Выходят слуги просцениума, И каждый держит в руках кукол, похожих на Адама и Еву. Весь портал заполнен куклами-людьми. Точно такими, как Адам и Ева.

В начале была мысль.

И мысль стала спектаклем.

И спектакль рождает мысль.

Глава десятая

Языком зрителя

Закон реалий

Больше полувека назад мой сын был маленьким. На ночь я пел ему колыбельную песенку, ту, которую пела мне мама: «Придет серенький волчок, схватит Лешу за бочок. Схватит Лешу за бочок и утащит во лесок». И еще другую: «Вечер был, сверкали звезды, на дворе мороз трещал». Песенки были монотонные, тихие, и сын в конце концов засыпал. Было ему тогда года три.

Однажды мы отправились в зоопарк. По дороге, в трамвае, сын заснул. Пока покупали билеты, пока шли мимо разных клеток, он все спал. Потом проснулся, по смотрел во все глаза и сказал: «Волк». И это действительно был волк. Он видел его живого в первый раз в своей жизни, но на многочисленных рисунках в детских книжках видел. Видел, и узнал, и обрадовался. Значит, и колыбельную слушал, понимая, кто придет и утащит его «во лесок», если он не будет спать. Знал, конечно, и то, что песенка эта понарошку, что папа рядом и, значит, ему ничто не угрожает. Но встретить того, кого знал только по картинкам да песенке, – это событие. Безусловно событие, не только для трехлетнего человека.

Мы шли дальше, и сын узнавал многих: и тигра, и обезьян, и разноцветного попугая; не знал только, что попугай (это был ара) так громко и противно кричит. И еще не знал, что у него не лапы, а руки и он может держать печенье рукой и грызть его, как мы. Все это были открытия. Открытия в знаемом. Пришли к слону. Он стоял неподвижно, на спине у него было сено. Наверное, он его туда закинул от жары. Я с интересом ждал, как встретится сын со слоном. На картинках-то он ведь его много раз видел.

Сын смотрел внимательно, а потом сказал: «Встала. Пошла. Опять села. Умывается». Я сперва ничего не мог понять. Про что это он? Оказывается, про кошку, которая ходила под ногами у слона. Так он и не увидел слона. Картинка картинкой, но предположить, что слон – это большая серая гора, сын никак не мог. Открытия не произошло. Встреча не состоялась.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});