Ветер с севера - Симона Вилар

– Потерпи, потерпи, бедняга. Я не буду тебя больше мучить. Но сейчас надо выдержать, иначе нельзя.

Ролло сдавленно рычал сквозь сцепленные зубы, по вискам его струился пот. Эмма поймала себя на том, что ласково гладит его по щеке. Грудь викинга еще дымилась. От страшного запаха паленой плоти у нее кружилась голова. Эмма бросила клинок в воду, потом долго умывалась и снова жадно пила. Набрав полные пригоршни воды, она выплеснула ее в лицо норманну, смывая с него кору крови и грязи.

Теперь он смотрел прямо на нее, тяжело дыша. Уголок рта Эммы дрогнул в подобии улыбки.

– Ты даже не вскрикнул!

– Правда? А мне казалось, что я воплю как сумасшедший. Наверное, ты так меня застращала, что я язык проглотил.

Эмма вдруг заметила, что взгляд викинга нежен, и растерялась. Она причиняет ему боль, а он так мягок с ней. Но ведь и она не испытывала наслаждения, мучая его.

В полумраке, почти на ощупь, она стала собирать травы. Кровоостанавливающий тысячелистник, молодые листья бузины, чтобы умерить боль, горькая полынь и донник, чтобы снять воспаление, не дать разлиться горячке. Она мыла листья и стебли под струей родника, осторожно просушивая их затем над огнем. У нее не было ступки, чтобы истолочь все это в кашицу, поэтому она просто с силой терла и мяла травы ладонями, пока они не пустили сок. Покрыв травами раны и борозды, Эмма перевязала Ролло полосами, нарезанными из передника. Когда же их не хватило, в ход пошли край рубахи и длинные рукава платья.

Все это время Ролло молча наблюдал за ней. Эмма старалась не смотреть на него, но ощущала, как волнуют ее эти прикосновения. Он был так силен, так могуч и так беспомощен… Девушка касалась тела Ролло так нежно, как только могла. Горячее дыхание викинга достигало ее шеи и лица. Теперь в этом не было ничего внушающего ужас и омерзение, как прежде. Он так слаб, и он в ее власти. И в то же время его сильный торс, его руки, которые так и хотелось погладить, чтобы ощутить их мощь, эти твердые, как гранит, плечи, которых она касалась, притягивали ее.

Наложив повязку потуже, Эмма почти непроизвольно скользнула рукой по плечу викинга. Сколько надежности в нем!

Ролло повернулся и взглянул на девушку. Боже правый, не стоило ей этого делать! Он улыбается! Неужели он понял, что она чувствует!? Эмма склонила голову, чтобы он не видел ее пылающего лица. Ей пришлось обхватить викинга, когда она скрепляла повязку на спине, и она услышала рядом, как он старается сдержать рвущееся дыхание. И самое ужасное – сама она дышала точно так же. Но ведь он ранен, а она? Что происходит с нею? Почему она так долго возится, хотя уже все сделано?

– Эмма, – услышала она совсем близко его негромкий голос. – Эмма, я благодарю тебя.

О, разумеется, она заслужила его благодарность! Но зачем он коснулся ее обнаженной руки выше локтя, зачем так ласково сжал ее и погладил?

Поджав губы и полуотвернувшись, девушка прижала тыльную сторону кисти к щеке викинга. Щека была горячей, как и лоб над повязкой, скрывавшей рассеченную бровь.

– У тебя жар. Возможно, начинается лихорадка. Если одолеешь ее за ночь, утром станет легче. А сейчас надо постараться уснуть.

Он попытался поймать ее руку, но она вырвала ее, ушла к источнику и долго смывала с себя его кровь. Кажется, он и в самом деле успокоился, не смотрит на нее. И слава Всевышнему. Она терялась под его взглядом и не могла понять, по нраву ли ей то восхищение, та напряженная пристальность, с какой он глядел на нее. Но кое-что ей не нравилось совершенно точно…

Эмма вытерла руки об изорванный край платья и прислушалась. Откуда-то справа донесся протяжный волчий вой. Потом присоединился еще один – в другой стороне. Затем еще. Вот что поистине скверно – это многоголосие. Теперь главное – собрать побольше хвороста, чтобы не пришлось этим заниматься, когда наступит полная темнота. И развести костер побольше. Волки сейчас, конечно, не так опасны, как зимой, но все же ей будет спокойнее, если рядом станет гудеть огонь.

Она таскала хворост, пока не нагромоздила у источника достаточно внушительную, на ее взгляд, груду. Ролло лежал, не шевелясь, так тихо, что она невольно забеспокоилась. Но едва она приблизилась, как он что-то тихо забормотал на чужом языке. Тело его горело, как в огне. Подумав немного, Эмма оторвала еще полосу от ставшего и без того чересчур коротким платья, намочила ее в источнике и положила на лоб викинга. Ролло на какое-то время затих. Пока она возилась у костра, викинга начал сотрясать озноб. О, Господи, почему ночью больные так слабеют, именно ночью, когда могущественны темные силы!

Эмма, как никогда, остро ощущала это сейчас. Ролло беспомощен, весь во власти горячки, лес за светлым кругом костра полон непроглядного мрака и таинственных звуков. Девушке казалось, что оттуда, из бархатной тьмы, на нее кто-то безотрывно глядит. Она торопливо осенила себя крестным знамением и стала шептать молитву. И все равно чувство, что за ней пристально наблюдают, не проходило. Силы небесные, думала Эмма, могла ли она представить, что когда-либо ее будет так пугать ночной лес? Ее хранила судьба, а скорее всего, тогда она не познала еще, что такое страх и боль, и от этого все ее отчаянное безрассудство.

Вой волка раздался совсем рядом. Эмма стала охапками подбрасывать хворост в огонь. Волки боятся пламени, и тем не менее она помнила, как некогда вокруг Гилария бродил летом огромный волк, который утащил двух детей, а в канун святого Иоанна Крестителя даже бросился на монахиню, собиравшую при луне лекарственные травы. Вскоре после этого перепуганный звонарь, собравшийся ударить к заутрене, прибежал к настоятелю и, стуча зубами, сообщил, что видел за монастырским частоколом огромного рыжего зверя, который то трусил, как волк, то скакал, как козел. В монастыре объявили, что в зверя вселился злой дух, и на него была устроена облава, окончившаяся ничем. Аббат Ирминон велел отлить из трех монет наконечник стрелы, ибо сатанинские силы пуще всего боятся серебра. На острие стрелы начертали крестик и освятили его. Только после этого самый меткий стрелок в Гиларии, брат Серваций, уложил хищника, который оказался так огромен, что трудно даже вообразить. Волка проткнули колом, а затем сожгли, чтобы от нечисти не осталось и следа.

Вспоминая все это, Эмма вслушивалась в приближающийся протяжный волчий вой, звучавший все громче и громче. От страха у нее застучали зубы. Крестясь, она вполголоса пробормотала старинный наговор, оберегающий от волков.

Ролло глухо застонал. Эмма взглянула на него. Если бы не норманн, она бы взобралась на дерево и, привязав себя к стволу, провела ночь там. Но она не могла покинуть викинга. Его беспомощность удерживала ее крепче веревки, которой он когда-то привязывал ее к себе.