Гипсовый трубач - Юрий Поляков

— Нет… — сознался писатель.

— Вам лучше не знать. Разве это не чудо, что два человека, еще вчера не знавшие о существовании друг друга, оказываются столь близки, что стыдно подумать…

— А что же дубленка? — поинтересовался автор «Знойного прощания».

— Эх вы!

…Прошел почти год, а шкуру никто так и не купил. За это время мы окончательно охладели, и судьба дубленки, пожалуй, — единственное, что продолжало нас связывать. Мы перезванивались. Я успел страстно влюбиться в длинноногую студентку ВГИКа… Ничего, что я об этом рассказываю?

— Рассказывайте! Я скоро уже привыкну…

— Спасибо, коллега! Гуля, в свою очередь, серьезно увлеклась молодым милиционером, дежурившим в стеклянной будке на перекрестке Земляного Вала и Старой Басманной, прямо напротив «комка»: он забегал иной раз по-соседски в магазинный туалет и однажды для удобства вынул из кобуры табельный «Макаров», положил на сливной бачок да и забыл, совершив тем самым тяжкое должностное преступление. Пистолет нашла Гуля и убрала от греха в сейф. Через полчаса примчался белый, будто кафель в операционной, постовой, и в тот момент, когда моя бывшая подруга со снисходительной улыбкой возвращала ему оружие, малолетний хулиган Купидон поразил их из своей рогатки. В результате она все-таки бросила мужа-доцента, а милиционер — двух сыновей и жену-пескоструйщицу.

Я уже стал забывать про дубленку, да и Маргарита Ефимовна больше не спрашивала, махнув рукой и навсегда вычеркнув четыреста пятьдесят рублей из семейного бюджета. Вдруг, как сейчас помню, шестого марта звонит Гуля и севшим от волнения голосом сообщает: «Дима, приезжай! Купили!» Я помчался в «комок» как сумасшедший. Мне нужны были деньги: у студентки ВГИКа оказалось нездоровое, прямо-таки сорочье влечение к блестящим изделиям из драгоценных металлов, а я уже вступал в тот возраст, когда одним блеском глаз юницу не взять. Но еще больше мне хотелось узнать, как же все это произошло и кто именно купил мое козлиное горе.

Гуля ждала меня на пороге магазина, показательно светясь тем новым женским счастьем, какое так любят напускать на себя дамы при встрече с бывшими любовниками, даже если расстались спокойно и по взаимности. Я вручил ей огромный букет роз, купленный по дороге, она мне — четыреста сорок рублей. И все подробно рассказала. Оказалось, покупателей тоже было двое. Мужики, по виду командированные и пьяные в стельку, опаздывали на Ярославский вокзал к поезду. Один, едва ворочая языком, объяснил, что жена просила купить в Москве дубленку, отделанную ламой и обязательно с вышивкой.

— Даже и не знаю… — покачала головой опытная продавщица. — Есть у меня одна. Но ее уже отвесили…

— Не обидим! — пообещали командированные, поддерживая друг друга, чтобы не упасть.

И она, отворачивая лицо, принесла им мою злополучную шкуру. Но мужикам, которые, очевидно, пили все что можно и закусывали чем попало, запах даже понравился.

— Чуешь, кожей пахнет! Не подделка! Заменитель резиной отдает…

Но их беспокоило другое — размер. Покупающий пьяный внимательно посмотрел на дубленку и покачал головой:

— Не-е-е… Моя крупней… Мерь! — приказал он другу.

Сопровождающий пьяный, не сразу найдя рукава, надел дубленку.

— Размер правильный, — кивнул покупающий пьяный. — И вышивка приятная. Моей понравится. А вот лама что-то хилая…

— Совсем даже не хилая, — мягко возразила Гуля. — Просто свалялась. Расчешется!

— Нормальная лама! — подтвердил сопровождающий пьяный. — Расчешется.

— А ну застегнись! — бдительно приказал покупающий пьяный. — Знаю я этих душманов! У них всегда петель для пуговиц не хватает!

Гуля похолодела, понимая, что сейчас произойдет, ведь дубленка-то застегивается на мужскую сторону. Несколько раз, сбиваясь, командированные пересчитывали сначала пуговицы, потом — петли. Как ни странно — сошлось.

— Чувствуешь, как пахнет? — восторженно втянул воздух сопровождающий пьяный.

— Еще бы! Натуральная! Моей понравится. Синтетика пахнет галошами.

— Сколько стоит?

— Пятьсот пятьдесят.

— Бери, не думай! — посоветовал сопровождающий пьяный.

— З-заверните!

— Но ее отвесили!

— Не об-бидим!

Расплатившись, пьяные схватили сверток и, налетая на вешалки, умчались к поезду.

— Не обидели? — спросил я.

— Нет, не обидели… — ответила она и посмотрела на меня так, что сразу стало ясно: с милиционером у нее скоро закончится.

Но два раза войти в одну и ту же женщину, как справедливо заметил Сен-Жон Перс, невозможно! Вот что такое, дорогой мой Андрей Львович, расчисленный хаос бытия! Об этом я хочу снять кино. А вы мне все какой-то «Портрет Дориана Грея» для бедных подсовываете!

— Ничего я вам не подсовываю!

— Нет, подсовываете! Поэтому думайте, думайте и еще раз думайте!

— А Гуля? — после некоторого молчания спросил автор «Заблудившихся в алькове».

— Что именно вас интересует?

— Ну, как у нее сложилось?

— Не знаю. Я еще не настолько стар, коллега, чтобы интересоваться дальнейшей судьбой моих прошлых женщин! — мрачно ответил Жарынин и пошел на рискованный обгон огромной фуры, нагло прущей в левом ряду.

Увлеченный рассказом, Кокотов даже не заметил, что пробка давно рассосалась и они уже проскочили указатель на «Правду».

Глава 53

Старый козак Розенблюменко

Когда подъезжали к дому ветеранов, Андрей Львович бросил ищущий взгляд на стоянку, и сердце его, похолодев, сжалось, точно мошонка на морозе. Красного «крайслеренка» Обояровой не было.

«Вот мы и продолжили наши роскошные беседы!» — мысленно заскулил автор «Преданных объятий» и, злея, вспомнил, как грубо беспардонный Жарынин пресек его вчерашнее свидание с Натальей Павловной, такой ласковой и многообещающе доверчивой.

Кокотов повернулся к режиссеру, чтобы в отместку резко выразить ему какую-нибудь еще не сформулированную гадость, и обнаружил, что тот, подавшись вперед, внимательно разглядывает через лобовое стекло вислоусого незнакомца в украинской рубахе-вышиванке. Приезжий стоял, выкатив на балюстраду живот, и щурился на солнышко. Было ему за пятьдесят, о чем свидетельствовали седые немытые космы, какие обычно позволяют себе только бомжи да еще самый авангард творческой интеллигенции.

— Андрюха?! — вдруг завопил Жарынин, выскочил из машины и пошел на «незалежника», широко раскинув руки, точно строитель светлого будущего с советского плаката.

— От дывысь! — весело отозвался малоросс, и еле поспевая за своим животом, бросился по ступенькам вниз. — Узнал, бисов сын, старого козака Розенблюменко!

Наблюдательный писатель успел заметить на нем просторные джинсы, напоминающие шаровары, и жовто-блакитные кроссовки. Встретившись, почти столкнувшись, режиссер с незнакомцем обнялись и, радостно причитая «сколько лет — сколько зим», стали обхлопывать друг друга, проверяя, все ли части тела на месте.

— Дмитро!

— Андрюха! Ну, ты и размордел!

— А як же? Москали теперь наше сало не едят, нам больше достаеться!

Кокотов, убитый отсутствием бывшей пионерки, нехотя вылез из «Вольво» и смотрел на счастливую встречу друзей с трудно дающимся умилением.

— Андрюха, знакомься — мой соавтор Андрей Львович Кокотов, прозаик прустовской школы!

— Здоровэньки булы, тезка! — «старый козак» крепко пожал страдальцу руку.

— А это мой однокурсник Андрей Розенблюм. Мы вместе во ВГИКе учились…

— Ни-и! — посерьезнев, качнул головой поседелый малоросс. — Зараз Андрий Розенблюменко.

— А что так?

— А шо не так?

— Ты это серьезно?

— А як же? Незалежность — это тебе, Дмитро, не вареники с ливером.

— Да ты вроде и по-украински не размовлял?

— Кушать захочешь — по-туарегски заразмовляешь!

— М-да… А к нам-то зачем?

— Во-первых, приехали батьку Пасюкевича, нашего кобзаря, проведать. Зовем, зовем его на неньку Украину — не едет. Ну, ничего — прах перевезем. Во-вторых, надо забрать скамейку, на якой Довженко сидел. Предоплату год как со Львова перечислили. Беспокоятся. А главное — гроши буду просить на кино…

— У кого же?

— У вашего министра культуры.

«Странно…» — подумал Андрей Львович.

После краха «Поцелуя черного дракона» и скандального разрыва с фондом Сэроса он вымаливал у Минкульта скромный грант, чтобы написать продолжение своей нашумевшей в перестройку повести про школьников, объявивших бойкот педагогу. По замыслу, старшеклассники в конце концов примиряются с учителем и вместе разыскивают останки бойцов Красной Армии, разбросанные в чащах дальнего Подмосковья. Мыслишка подзаработать на патриотическом воспитании разболтавшейся молодежи казалась весьма заманчивой. Однако из министерства ответили, что на такие глупости денег у них нет и не будет. Собственно, этот отказ и превратил со временем перспективного прозаика Кокотова в плодовитую, как дрозофила, Аннабель Ли. А вот пьянице и развратнику Федьке Мрееву, попросившему у минкульта на издание сборника статей «Матушка п…а. Вагинальный дискурс в русской поэзии», денег дали мгновенно, не пикнув.