Техник-ас - Панов Евгений Владимирович

Ну а я принял участие во фронтовых испытаниях истребителя Як-15, хотя, скорее, это был Як-17 с носовой стойкой шасси. Машина получилась довольно резвая, хотя и довольно прожорливая. Вооружённая двумя 23-миллиметровыми пушками, она могла находиться в воздухе почти час, если использовать подвесные топливные баки. По скорости наш истребитель не уступал немецкому «швальбе», а по манёвренности и скороподъёмности даже превосходил его.

Были, конечно, и недостатки, но куда без них, особенно на принципиально новой машине. Ещё во время испытаний в Раменском Галлай дважды сажал машину с отказавшим в полёте двигателем, а один раз ему пришлось прыгать из-за возникшего пожара. У меня в испытательных полётах также возникал помпаж[123], прогорали лопасти турбины, выключался двигатель. Ресурс движка тоже был очень маленьким – всего двадцать часов.

На фронт мы отправились вдвоём с Марком в начале марта 1945 года. Самолёты доставили по железной дороге и собирали уже на аэродроме под Бреслау. Пересекать линию фронта нам строжайше запретили.

Ещё в Раменском я попросил, чтобы истребители покрасили так же, как это было принято у нас в эскадрилье. На мою машину Кузьмич с видимым удовольствием, под восхищённые взгляды собравшихся (а собрались все, кто был в это время поблизости), нанёс номер 13 и пятнадцать крупных красных звёзд с цифрой 10 внутри каждой.

– Ты знаешь, – сказал тогда Марк Галлай, похлопав ладонью по фюзеляжу моего истребителя, – одно дело слышать об этом и совсем другое – вот так, наяву увидеть. Это же просто фантастика какая-то. – И он крепко пожал мою ладонь.

Там, над Бреслау, мы и столкнулись с четвёркой Ме-262. Всё же история изменилась. Насколько я помнил, немцы не использовали свои реактивные самолёты на Восточном фронте. Однако вот они, здесь. Мы были значительно выше немцев, и нас они пока не заметили. Как по учебнику зашли им в хвост и с дальней дистанции завалили двух из них. Кстати, Марк вполне освоил науку стрельбы с дальней дистанции. Более того, стал фанатом стрельбы по тарелочкам. Правда, теперь стреляли мы с ним на специально оборудованной площадке со специальными «тарелочками» и машинкой для их запуска. По очкам у нас с ним ничья.

Потеряв моментально двоих, немцы занервничали и, пытаясь оторваться по прямой, прибавили газу. Для одного из них это кончилось печально: его самолёт резко клюнул носом и понёсся навстречу земле. Понятно, превысил допустимую скорость, и его затянуло в пикирование. Последнего, четвёртого немца расстрелял Марк.

Довелось подраться и со 109-ми «мессерами». Как говорится, против русской кувалды они не пляшут. Из встреченной нами шестёрки немцев уйти удалось лишь одному, да и то потому, что у нас топливо заканчивалось. Марк записал на свой счёт двух, и я – трёх фрицев. Наше превосходство над противником было полным.

По возвращении с фронта засели за написание рапортов. Да, писанины у испытателей очень много. Высказали и свои замечания, и предложения. По результатам фронтовых испытаний нас с Марком наградили орденами Красного Знамени. Их у меня теперь аж шесть штук.

Почти сразу приступили к подготовке к испытаниям опытного двухмоторного истребителя-перехватчика Сухого – Су-9. Я всё время порывался назвать его «Грачом», уж очень он внешне напоминал Су-25 из будущего. И нам с Марком предстояло, что называется, поставить его на крыло. Впрочем, как и всю реактивную авиацию в целом.

– Извините, товарищ подполковник, разрешите присесть.

Мужчина, уже в годах, отвлёк меня от воспоминаний. Правый пустой рукав пиджака был заправлен в карман.

– Да, пожалуйста, – приглашающе кивнул я.

Так-то вагончик был полупустой. Очевидно, ему просто захотелось поговорить. Я уже был научен хоть и не горьким, но всё же опытом и поэтому не снимал кожаную куртку, хотя и было немного жарковато. Очень уж по-разному народ реагировал на мой иконостас на гимнастёрке: либо буквально начинали качать на руках, либо просто боялись подойти, словно я небожитель какой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Где вас так? – кивнул я на пустой рукав.

– Это ещё в сорок первом под Киевом. Выжил, можно сказать, чудом. Танкист я. Наводчик. Старший сержант Назаров Михаил Константинович, стало быть. Подбили нас, и из всего экипажа только я и смог выбраться. Мне руку раздробило, а ребята так и сгорели. Я тоже думал, что всё, отбегался, да хороший хирург попался, вытащил с того света. По госпиталям повалялся, а потом комиссовали меня, вернулся домой. Так с тех пор в Белорецке на сталепроволочном заводе работаю кладовщиком. А сейчас вот к дочке погостить ездил. Отпуск, стало быть, мне дали. А дочка у меня в Челябинске живёт. Замуж вышла. Зять у меня в уголовном розыске работает. А вы, товарищ подполковник, извините, в Тирлян или к нам, в Белорецк?

– В Белорецк, Михаил Константинович. Семья у меня там.

– Енто хто это? – не выдержала бабулька, сидевшая чуть подальше и внимательно прислушивающаяся к нашему разговору. – Я усех знаю, а тебя, милок, что-то не припомню.

– Так я не местный. Мою жену с дочкой сюда из Ленинграда эвакуировали. Вот еду их забирать.

– А жана-то чья будет? Можа, я её знаю?

– Светлана Копьёва. Она в машбюро на металлургическом заводе работает.

– Так знаю я её. Поди все у нас в Белорецке её знают. У неё же муж трижды Герой. Сказывали, что без вести пропал. Так… – Бабулька на миг замолчала. – Ох, так ежели… Ох ты ж, пресвятая Богородица, – перекрестилась она, – так значица… Господи… Так это ты, что ли, будешь муж ейный?

– Ну, получается, что так, – невольно улыбнулся я. Недолго моё инкогнито сохранялось.

Паровозик бодренько пробежал по рельсам, уложенным на берегу реки Белой, у самой кромки воды, и, вкатившись в ворота, замер, устало пыхтя паром, у небольшого перрона станции, расположенной прямо на территории сталепроволочного завода.

Я подхватил чемодан с гостинцами, закинул на плечо вещмешок и в сопровождении Михаила Константинович вышел из вагончика. Бабулька-попутчица всё сокрушалась, что не может меня проводить. Ей надо было ехать дальше, до станции Нура, а с собой были ещё два большущих баула.

Мы прошли по территории завода, и Назаров подробно рассказывал о расположенных здесь цехах. С удивлением узнал, что именно здесь, в Белорецке, выпускается пружинная проволока, из которой изготовлялись боевые пружины для всего автоматического оружия нашей армии.

Мы вышли из проходной и оказались на берегу красивого большого пруда, на противоположной стороне которого на горе стояли дома. Верхнее селение, как сказал мой попутчик. Через пруд был проложен длинный деревянный пешеходный мост – метров пятьсот длиной, не меньше. На середине моста я невольно остановился и замер, глядя по сторонам. Да, места красивейшие.

Мы поднялись по ступеням деревянной лестницы на гору, и я вновь замер, обернувшись. Да тут, куда ни кинь взгляд, везде красота, а воздух, наполненный идущей от воды свежестью и смешанный с ароматом соснового леса, буквально пьянил.

Так и проводил меня Михаил Константинович до дома, где живут мои роднульки. Мы уже подходили, когда ноги вдруг перестали слушаться меня. Я невольно замедлил шаг. А вдруг не примут? Ведь времени с нашей последней встречи прошло очень и очень много, а произошло за этот период очень и очень многое.

– Ты чего, Илья Андреевич? – удивлённо оглянулся Назаров.

– Что-то волнуюсь я, Константиныч. Немцев бил, так не переживал, а тут аж поджилки трясутся.

– Знакомое дело, – усмехнулся он. – Я точно так же после госпиталя к дому своему подходил. Всё боялся, что не примут меня, однорукого инвалида. А тебе-то чего бояться? Ты молодой, здоровый, полный сил. Герой, каких больше и не сыскать. Ступай и не думай о всякой ерунде. Чай заждались тебя уже.

Первой, кого я увидел из-за невысокого деревянного заборчика, была Катюшка. Она весело играла во дворе с другими детьми. Вдруг она замерла и резко оглянулась в мою сторону. Мгновение – и вот радостный ураган с визгом и криками: