Техник-ас - Панов Евгений Владимирович

– Что там?

– Так там бой идёт внутри, а наших там нет.

– Так с кем они тогда воюют?

– Ну, получается, что друг с другом.

К этому времени броневики и танк, закончив с казармой и штабом, подкатили к расположению третьей роты и встали так, чтобы контролировать казарму со всех сторон. Плужников посмотрел на часы. С момента взрыва на станции прошло двадцать пять минут. Пора выдвигаться к госпиталю, а тут вот такое. Вздохнув, он вышел на середину плаца прямо перед окнами третьей роты.

– Внимание! – что было сил прокричал Плужников, благо голосина был сильный. – Третья рота! Я старшина Плужников, фельдфебель второй роты! Бросайте оружие и выходите! Даю вам три минуты!

Он демонстративно посмотрел на часы.

– А если не выйдем, то что? – раздалось со стороны казармы.

– Тогда я отдам приказ, и мы вас просто сожжём! Время пошло!

– Не стреляйте! Я иду на переговоры!

Из дверей казармы вышел унтер-офицер с поднятыми руками. Подойдя к Плужникову, он спросил:

– А вы кто будете? Партизаны?

– Что-то вроде того, – ответил старшина. – А ты кто такой?

– Командир отделения унтер-офицер Мухин, бывший старший сержант. Я вас знаю, господин фельдфебель, то есть товарищ старшина. Мы с вами хотим.

– Все хотите?

– А те, кто не хотел, уже покойники. У нас вначале меж собой бой произошёл.

– Сколько вас?

– Тридцать семь. Из них девять раненых, четверо тяжело.

– Слушай приказ, старший сержант Мухин. Выводи своих сюда, на плац. Всем повязать такие же повязки как у нас. Всё оружие и боеприпасы, что есть, забирайте с собой. Раненых, кто не может идти, погрузить в машины. Подстелите им матрасы и заберите побольше простыней, пойдут на перевязки. Всё, исполнять, бегом! – скомандовал старшина.

Вскоре на месте расположения так называемой «Русской дружины» остались лишь полыхающие строения. Коллаборационистское формирование, на которое немцы возлагали большие надежды, прекратило своё существование.

За полчаса до полудня мы подъехали к КПП на въезде в усадьбу Козел-Поклевских. Николай поднял правую руку с белой повязкой, и шлагбаум тут же пошёл вверх. Часовые на КПП споро повязывали себе на рукава белые полоски материи.

– Тут наши, – сказал мне Николай. – Все остальные – нет. Может, и захочет кто присоединиться, но это вряд ли.

Подъехали к главному входу. Под удивлённые взгляды раненых, вышедших на прогулку, из кузова высыпали вооружённые люди в чёрной форме с белыми повязками на рукавах. Немцы лишь недоумённо переглядывались. Взяв с собой Риту, Николая и ещё троих, я направился к входной двери. Остальные остались у машины, готовые в любое мгновение открыть огонь.

Первый, кого я встретил, войдя внутрь, был мой собутыльник и «лепший друг» Карл, он же гауптман Ранке.

– Герр майор! Макс, какими судьбами?

Видно было, что Ранке очень удивлён как моим визитом, так и моей группой поддержки.

– А, Карл, – изобразил я радость. – Это очень хорошо, что я тебя встретил. Я здесь исключительно по службе. – Вытащив из кармана гестаповский жетон, я предъявил его гауптману. – В ведомство рейхсфюрера пришла жалоба, что из вашего госпиталя в другие госпитали поставляют контингент явно монголоидной расы. Это категорически недопустимо – переливать кровь представителей неполноценных рас немецким солдатам. Меня направили сюда разобраться с жалобой и провести первичную селекцию контингента.

– Но с этим вопросом нужно обращаться к доктору Краммеру, – окончательно растерялся Ранке. – Он тут главный по всем медицинским вопросам, и он решает, кого из контингента использовать сразу, здесь, на месте, а кого отправлять в другие госпитали.

– Прекрасно. Отправьте кого-нибудь за ним, а мы с вами пройдём посмотрим, что вы на этот раз собираетесь отправлять. Ведь отправкой, насколько я помню, занимаетесь именно вы, Карл?

– Да, конечно, господин майор. Прошу вас следовать за мной.

Мы прошли в пристройку, в которой когда-то, наверное, была конюшня. Сейчас помещение было разделено на несколько частей, в каждой из которых стояли деревянные нары в три яруса. На нарах, прижавшись друг к другу, сидели дети. Много детей. От совсем маленьких до подростков.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Что здесь происходит? – раздалось сзади.

К нам быстрой походкой спешил, как я понял, сам, если можно его так назвать, доктор Краммер.

– Я так понимаю, вы доктор Краммер? – не давая ему перехватить инициативу в разговоре, спросил я. – Я майор Штирлиц. – Я ткнул жетон почти в нос Краммеру. – Мне поручено проверить имеющийся у вас контингент на предмет наличия представителей монголоидной расы. В ведомство рейхсфюрера Гиммлера пришла жалоба, что вы поставляете, в частности в госпитали в генерал-губернаторстве, именно такой контингент. Это недопустимо. Сколько у вас сейчас в наличии голов и сколько вы планируете отправить в ближайшее время?

– Э… – Краммер несколько растерялся от моего напора. – На сегодняшний день у нас триста двадцать семь единиц контингента. К отправке подготовлено сто сорок. Остальные разделены на две группы. И вообще, подобное невозможно, – возмутился он. – У нас ещё на стадии поступления проводится тщательная селекция. Возможно, из других пунктов, таких, как наш, была поставка бракованной партии доноров. Но мы здесь совершенно ни при чём.

– Хорошо, господин Краммер. Пройдёмте в ваш кабинет и там продолжим разговор. Я намерен выяснить все нюансы порученного мне дела.

Дав знак троим нашим бойцам остаться, мы с Ритой в сопровождении Ранке и Краммера направились в кабинет начальника госпиталя.

Проходя по коридору мимо одной из открытых дверей, я резко остановился. Там в сверкающем белизной помещении под мышки была подвешена маленькая девочка. Её грудь обхватывал широкий, туго затянутый корсет. Ступней на её ножках не было. Вместо них на ногах были какие-то манжеты, от которых отходили трубки. Трубки тянулись за ширму, к двум кушеткам, на которых лежали немецкие раненые. Вокруг них порхала медсестра в белом чепчике и что-то им вполголоса щебетала, заботливо поправляя простыни. Ещё одна медсестра следила за тем, чтобы кровь от девочки равномерно текла по трубкам.

Двое мужчин-санитаров в это время снимали со стола, похожего на массажные из моего времени (те, что с прорезью для головы, только тут ещё были предусмотрены отверстия для рук), тело мальчика-подростка. Рядом со столом на специальной подставке стояли в ряд бутылочки граммов по пятьдесят каждая, наполненные кровью.

Ещё не до конца осознавая то, что увидел, я сделал шаг внутрь помещения.

– Здесь у нас пункт забора крови. Заодно сразу и прямое переливание раненым делаем. Свежая кровь буквально творит чудеса.

Краммер рассказывал так, словно всё происходящее было вполне нормальным явлением. Хотя для них это, может, и норма.

Я выхватил пистолет и всадил по пуле в каждого, кто находился в помещении. В жирного немца, лежащего на кушетке и смотрящего масляными глазами на филейную часть весело щебечущей медсестры, в его камрада на соседней кушетке, в медсестру и её напарницу, следящую за тем, чтобы кровь из ребёнка вышла вся, в двух санитаров, деловито укладывающих труп мальчика на носилки. Сзади, хрипя перерезанным горлом, осел на пол гауптман.

Краммер стоял, с обалделым видом глядя на меня.

– Этого живым, – по-русски бросил я Рите, кивнув на находящегося в оцепенении доктора.

Я бросился к девочке. Признаков жизни она уже не подавала. Я подхватил почти невесомое тельце, и вдруг она открыла глаза и чуть слышно прошептала:

– Мамочка… больно…

Я почувствовал, как она в последний раз встрепенулась, словно маленький воробышек, и затихла… навсегда.

В этот самый момент здание ощутимо вздрогнуло, задребезжали стёкла. Со стороны входа раздалась длинная пулемётная очередь, а вслед за ней – несколько автоматных очередей и серия глухих взрывов. В соответствии с планом, бойцы забросали гранатами караульное помещение. Гуляющих по парку немцев, похоже, тоже помножили на ноль.