Наследство. Огонь и меч - Саймон Браун

Гудон вздрогнул и зашипел сквозь сжатые зубы:

— О всемогущие боги! Никогда еще я не испытывал такой страшной боли!

Линан снова заткнул сосуд пробкой и тщательно замотал ее проволокой.

— Как ты здесь оказался?

— Это было единственное место, до которого я смог доползти, чтобы спастись от угрей.

Он показал наверх, и Линан увидел нескольких тварей, прижавшихся к ветвям.

— Сейчас чудовища уже успокоились, — сказал он. — Я вытащу тебя отсюда.

Гудон взял его за руку.

— Пока не нужно. Следует подождать, пока хэту подействует. Ты должен найти коня.

— Коня? Тебе удалось спасти одного из коней с баржи?

— Да. Я оседлал одного из них, а он был так напуган, что мне не составило труда заставить его перепрыгнуть через борт. Однако нужно было сильно сдерживать его, потому что он сильно брыкался, пытаясь отогнать людоедов, и если бы не я, он бы попросту утонул. К несчастью, это означало, что я не мог оторвать своих ног от его боков, и вот теперь расплачиваюсь за это.

— Где же он?

— Как только мы выбрались на берег, он сбросил меня и убежал. Ты должен найти его, а иначе нам придется идти пешком, и тогда, мой маленький господин, мне не поможет весь мой запас хэту.

— Я мог бы соорудить укрытие, и ты бы отдыхал там…

— Нет, нет. Мы должны убраться отсюда как можно скорее. Когда злодеи не доберутся до Даависа в положенный срок, то кто-нибудь может отправиться на их поиски.

Об этом Линан не успел подумать.

— Тогда жди. В какую сторону побежал конь?

Гудон слабо улыбнулся.

— Я был почти без сознания и не смог за этим проследить. Прочь от реки.

Линан кивнул, осторожно выбрался из зарослей и внимательно осмотрел землю возле берега. Он без труда нашел следы конских копыт и отправился туда, куда они вели. Перед ним оказался пологий склон холма, который через некоторое время стал более крутым. Линан поднимался по склону до тех пор, пока не вышел на его вершину, на которой начинался густой лес. Теперь Линану оставалось только молить бога, чтобы конь не успел убежать слишком далеко. Неожиданно он услышал справа ржание, остановился, огляделся и увидел коня не более чем в лиге от себя. По мере того, как он приближался, конь смотрел на него настороженно, однако не убегал прочь, а стоял на месте, точно вкопанный. Линан старался подходить к животному с большой осторожностью, чтобы нечаянно не спугнуть его, и это ему удалось. То ли благодаря тихим ласковым уговорам подходившего, то ли потому, что конь сам решил вернуться в людское общество, конь позволил Линану подойти к нему. Он доверчиво обнюхал ладони юноши, ожидая найти в них лакомство в качестве награды за послушание.

— Прости, сейчас у меня ничего для тебя нет. Однако если ты поможешь мне и моему товарищу добраться до безопасного места, то обещаю тебе купить для тебя столько сладкого сена, сколько смогу.

Линан внимательно осмотрел все тело животного, покрытое десятками укусов, однако никаких чересчур серьезных ран не обнаружил — хотя и не удержался от мысли о том, не сможет ли помочь коню зелье Гудона. Он взял поводья и повел коня обратно в сторону реки.

Поначалу конь шел за ним без всякого сопротивления, но по мере того, как запах речной воды становился более отчетливым, стал тянуть поводья назад и в конце концов вовсе остановился. Линан попробовал сильнее потянуть за поводья, но его попытка закончилась тем, что они вырвались из его руки. Конь отступил на несколько шагов и замер на месте. До того места, где лежал Гудон, оставалось добрых полкилометра. Линан должен был дотащить раненого до коня. Он пробормотал проклятие под нос себе.

Оркида одновременно забавляло и удовлетворяло то обстоятельство, что Арива и Сендарус вместе появились перед обществом. Забавляло то, что они изо всех сил пытались сосредоточиться и проявить должное внимание к текущим проблемам, в данный момент заключавшимся в организации приема для ведущих коммерческих деятелей столицы, — однако ни королева, ни принц были не в состоянии отвести глаза друг от друга больше, чем на минуту. Удовлетворение же канцлера было вызвано тем, что их взаимная любовь представляла собой именно то, к чему он стремился с тех самых пор, когда еще юношей начал работать в Кендре.

Решение влюбленных объявить об их намерении вступить в брак в день коронации Аривы недолго оставалось тайной для всего королевства. И в то время, как Двадцать Домов испытывали плохо скрываемую враждебность по отношению к Сендарусу, все остальные члены двора, казалось, были вполне удовлетворены этой новостью. А поскольку и горожане оставались вполне довольными, для Оркида это стало единственным лучом света, прорвавшимся сквозь сплошную черноту нескольких последних недель.

Конечно, огромную роль в отношении окружающих к Сендарусу сыграли и его личные достоинства — такие, как благородство натуры. К нему было попросту невозможно относиться плохо, и даже те за пределами Двадцати Домов, кто ранее был настроен против замужества королевы, постепенно становились страстными приверженцами союза. Такие люди, как Шант Тенор, чье предубеждение ни для кого не было секретом, не смог долго противостоять обаянию аманского принца и теперь льнул к нему, как льнут к скалам моллюски. Он даже начал говорить о выгодах и преимуществах предстоявшего более тесного союза между Кендрой и провинциями, что еще несколько недель тому назад считал неприемлемым.

Остальные же горожане, такие, к примеру, как Кселла Поввис, относились к идее предстоявшей свадьбы с большей осторожностью, однако благоразумно держали свое мнение на этот счет при себе.

Кроме того, при дворе были и такие люди, как примас Гирос Нортем (именно сейчас он беседовал с королевой и Сендарусом), которые не были готовы поддерживать Ариву абсолютно во всем. Оркид не сомневался в добродетелях почтенного Нортема — однако примасу хватало мудрости, чтобы понять, что королева именно теперь постарается оказать максимальную поддержку его церкви. Несмотря на то, что бедные горожане никогда не перестали бы молиться, в таком королевстве, где вера всегда противостоит явной и демонстративной магии разного рода, именно королевская поддержка могла бы дать толчок к усилению церкви и вселила бы в аристократию дополнительное уважение к Единому Богу Нортема.

А вот отец Поул, правая рука Нортема, не внушал Оркиду ни малейшего доверия. Это был невысокий тщедушный человечек, всегда готовый приветливо заулыбаться, однако взгляд его серых стальных таз оставался неизменно тяжелым. Недавно он сделался духовником Аривы, однако сама Ашарна говорила Оркиду о том, что Нортем не станет назначать Поула своим преемником. Оркид подозревал, что таково было желание Ашарны, которое Нортем обещал ей исполнить. По церковным правилам только сам Нортем и его названный преемник имели право знать истинное имя своего божества; надеялся ли отец Поул когда-нибудь услышать это имя, или ему было известно о том, что в качестве преемника Нортема он уже отвергнут? Кто-то из них мог стать для Оркида еще одним рычагом, на который ему придется нажимать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});