Возвращение Матарезе - Роберт Ладлэм

Джеффри Уэйтерс с трудом, с посторонней помощью поднялся с мостовой. Запыхавшийся, охваченный дрожью, он тем не менее сохранил самообладание.

– Какой счет? – спросил глава МИ-5, не обращаясь ни к кому конкретному.

– Два бойца СИС убиты, их командир серьезно ранен, но мы наложили ему на руку шину, – доложил старший по возрасту офицер.

– Ублюдки, – едва слышно пробормотал сэр Джеффри. Достав сотовый телефон, он набрал номер гостиницы, где остановились Прайс и Монтроз. – Соедините меня с номером шестьсот.

– Алло? – послышался в трубке голос Камерона Прайса.

– Несколько минут назад ваши дружки из Матарезе попытались привести в исполнение смертный приговор, вынесенный мне Карло Паравачини. У нас двое убитых и один тяжело раненный.

– Боже милосердный! – взревел Камерон. – С вами все в порядке?

– Мое старое тело получило несколько синяков и ссадин, да лицо ободрано об асфальт, а в остальном я сохранил подвижность и полон ярости.

– Могу вас понять. Чем мы можем вам помочь? Может быть, подъехать к вам?

– Ни за что на свете! – воскликнул Уэйтерс. – У Матарезе здесь наверняка остались разведчики, которые должны оценить результат нападения. А о том, что вы в Лондоне, неизвестно никому. Оставайтесь в гостинице!

– Вас понял. А вы что будете делать?

– Первым делом постараюсь собраться с мыслями. Затем, поскольку убийцы примчались на лимузине, на черном лимузине, у которого, насколько я успел разглядеть, не было никаких номерных знаков, я разнесу ко всем чертям все агентства проката лимузинов в Лондоне и ближайших окрестностях.

– Начинать с чего-то надо, Джеффри, но машина наверняка была угнана.

– Естественно, мы проверим полицейские сводки. А вы сидите тихо и на связь выходите только со мной и с Брэндоном.

– Как дела у Скофилда?

– Прекрасно; я вам все расскажу, но только попозже. А пока он шикует в «Савое», делая заказы в номер на такие суммы, каких не было за всю историю гостиницы с тех пор, как в ней останавливался какой-то арабский шейх со своими многочисленными женами.

– В этом на Брэя можно положиться. Его таланты не поддаются подсчету.

Небольшая гостиница в «охотничьих угодьях» Нью-Джерси находилась хотя и в некотором удалении, но зато в уютном соседстве с полем для гольфа, до которого было полмили вправо, и конюшнями со скаковыми лошадьми, расположенными в полумиле влево. Членство в обоих клубах уходило в прошлое на несколько поколений, и родословная потенциальных кандидатов проверялась самым тщательнейшим образом. Критический отбор проходили считаные единицы; как правило, место выбывших членов занимали их дети. Сама гостиница напоминала скорее сельские особняки Новой Англии. Снаружи – три этажа из белого камня, крыльцо с колониальным портиком и неизменный бронзовый орел над дверью. Внутри – обилие мебели из потемневшей сосны и сверкающих бронзовых светильников в форме старинных канделябров. Вестибюль, застеленный толстым ковром, и совершенно непримечательный столик администратора довершали впечатление домашнего уюта. Постояльцы гостиницы были исключительно белые, средних лет или пожилые, в дорогой одежде, привыкшие к власти, наследственной или выборной.

В штате гостиницы появилось одно дополнение, к которому администрация отнеслась крайне неодобрительно. Однако, поскольку просьба поступила от Федерального бюро расследований, она была равносильна приказу. За день до прибытия квартета Матарезе на телефонном коммутаторе появилась новая женщина-оператор. Все внутренние и внешние разговоры четырех гостей должны были проходить через ее аппаратуру, к которой было подключено записывающее устройство с троекратным дублированием. Эту сотрудницу, женщину лет сорока с приятным голосом и достаточно привлекательную, что соответствовало требованиям заведения, звали миссис Корделл.

Изучив свое оборудование, она проверила подключенные магнитофоны, провела необходимые усовершенствования и убедилась, что все работает. Предстоящие двое суток миссис Корделл предстояло провести практически без сна; операция считалась настолько секретной, что она была единственным техническим специалистом, посвященным в ее детали. Смены ей ждать не приходилось; она докладывала напрямую заместителю директора Фрэнку Шилдсу.

В охотничьих угодьях Нью-Джерси наступило утро. Первые лучи солнца упали на сочные пастбища, засверкавшие капельками росы. Четверо членов Матарезе приехали с интервалом в полчаса. Корделл понятия не имела, как они выглядят, поскольку телевизионных камер на входе не было; однако их внешний вид ее нисколько не беспокоил. Она хотела только услышать их голоса, которые поступят сразу же на магнитофон и пройдут спектральный анализ на предмет идентификации. Наконец начались звонки; первым в номер Стюарту Николсу позвонил Джемисон Фаулер.

– Стью, это Фаулер. Давай встретимся у меня в номере, скажем, через двадцать минут, хорошо?

Щелчок. Голос записан и распознан.

– Ну конечно, Джим. Я обзвоню остальных.

Щелчок. Голос записан и распознан.

– Да?

– Бен, это Стюарт. Встречаемся в номере у Джемисона через двадцать минут, хорошо?

– Возможно, я немного задержусь, – ответил Бенджамин Вальберг, банкир. – Произошел сбой в переводе денег из Лос-Анджелеса через Лондон в Брюссель. Какой-то идиот набрал неверный код доступа. Но не волнуйся, мы скоро все исправим.

– Алло? – послышался голос Альберта Уайтхэда, исполнительного директора «Суонсон и Шварц».

– Аль, это Стью. Фаулер хочет, чтобы все собрались у него через двадцать минут. Я согласился.

– Напрасно ты так поспешил! – резко прервал его брокер с Уолл-стрит. – Передай Джеми, мне нужен час!

– Но почему, Аль?

– Скажем так: я не доверяю этим ублюдкам.

– Аль, это весьма серьезное обвинение…

– А у нас все очень серьезно, Стью! Оторвись от своих проклятых юридических справочников и взгляни на реальность. Критически важные узлы разрушаются, и мне это не нравится. Озеро Комо не отвечает, и вот теперь Амстердам тоже выходит из игры. Черт побери, что происходит?

– Этого не знает никто, Аль, однако это еще не причина ссориться с Фаулером и Вальбергом.

– Стюарт, почему ты так в этом уверен? В предприятие у нас вложены миллионы – нет, миллиарды. И в случае провала мы потеряем все до последнего цента.

– Фаулер и Вальберг на нашей стороне, Аль. Они завязли во всем не меньше нас. Не восстанавливай их против себя.

– Ну хорошо, и все же нельзя позволять им диктовать время. Это предполагает определенную власть, с чем я никак не могу согласиться. Передай, я подойду минут через сорок пять, плюс-минус.

Щелчок.

Каждый голос был должным образом записан на магнитофонах миссис Корделл. Теперь каждый говорящий будет тотчас же идентифицирован. Миссис Корделл была готова продолжать электронное наблюдение за квартетом Матарезе.

Преамбула началась ровно в 11:02 в номере Джемисона Фаулера. Это действительно была лишь преамбула, поскольку первые фразы, которыми обменивались трое, а не четверо, оказались резкими, полными взаимных упреков.

– Стюарт, где Уайтхэд, черт побери? – спросил Вальберг.

– Он подойдет, как только освободится.

– Что его задержало?

– Сбой, и посерьезнее, чем у тебя, Бен. Связь оборвалась на передаче последних условий договора о слиянии. Аль обещал разобраться с этим как можно быстрее.

– Проклятие, то, что нам предстоит сейчас обсудить, важнее, гораздо важнее всяких чертовых слияний!

– Джемисон, Аль понимает это не хуже тебя. Однако лишних полчаса все равно погоду не сделают, так что нечего напрасно кипятиться. Так мы ничего не добьемся и лишь отвлечемся на пустяки, в то время как сейчас нам нужно предельное внимание.

– Пустые слова, твою мать! Сразу видно, это говорит профессиональный крючкотвор.

– Послушай, Вальберг, нам сейчас лучше не ссориться.

– Извини, Стью, но ты знаешь Уайтхэда лучше нас. Аль вечно ведет какие-то свои игры. Он не умеет держать себя в руках.

– Объясни, какая связь между одним телефонным звонком и неумением держать себя в руках?

– Эй, послушайте, заткнитесь оба! Уайтхэд – тот еще фрукт; таким он всегда был, таким он и останется.

– Фаулер, следи за своим языком, – строго заметил Стюарт Николс. – Аль не только мой клиент, он мой друг.

Так и продолжала пререкаться эта троица на протяжении двадцати двух минут, пока наконец не пришел Альберт Уайтхэд. Судя по его голосу, он был полон раскаяния.

– Братцы, ради бога, простите! Мне срочно понадобилось найти надежного переводчика. Швейцарский диалект немецкого – это не язык, а какая-то мерзость.

– Швейцарский диалект немецкого, – с отвращением пробормотал Фаулер, плюхаясь в кресло.

– Джемисон, тебе следовало бы попробовать вести на нем переговоры, – сказал Уайтхэд. Оставшись стоять, он смотрел сверху вниз на руководителя компании коммунальных услуг. – Это великолепная гимнастика для ума.