Летняя королева - Элизабет Чедвик (США)

мог дать отцу сейчас, кроме своего слова и времени?

Гамелин приблизился к кровати.

– Я слышал, что он сказал. – Он пристально посмотрел на Генриха. – И то, что ты ответил, каждое слово.

– О наследнице и землях я говорил серьезно, – сказал Генрих. – Но только если ты поклянешься мне в верности.

Гамелин скрипнул зубами.

– Я не буду клясться тебе в верности, пока жив наш отец, но когда ты станешь графом Анжуйским, то получишь мою присягу. Я не питаю к тебе любви; бывают времена, когда я тебя ненавижу, но это не имеет ничего общего с тем, чтобы положить свои руки между твоими и поклясться служить в обмен на то, что ты можешь мне дать.

– Я тоже не питаю к тебе любви, – ответил Генрих, – но я доверю тебе свою жизнь и хорошо вознагражу твою службу.

Между братьями промелькнуло понимание, и они опустились на колени, плечом к плечу, чтобы нести бдение.

41

Париж, осень 1151 года

Рауль де Вермандуа провел приятный вечер за игрой в кости с Робертом де Дрё и несколькими другими придворными. Некоторые, в том числе и Людовик, рано легли спать, потому что назавтра двор отправлялся в Аквитанию, как только рассвет озарит небо. Повозки были нагружены, вьюки для лошадей сложили в углу большого зала у дверей, и один из слуг охранял эту кучу, словно дракон, сидящий на груде сокровищ. Это было путешествие, положившее начало концу брака Людовика и Алиеноры. После завершения поездки по Аквитании Людовик удалится во Францию, и все, что останется, – это формальность указов и печать церкви.

– Ты тоже станешь свободным человеком, кузен, когда сумасшедшая сестра королевы уйдет из твоей жизни, – сказал Роберт Раулю. Его лицо покраснело от вина. – Ты наверняка жалеешь, что когда-то связался с ней.

– Я не жалею об этом. Только о том, что произошло потом.

Рауль забрал свой выигрыш в игре.

– Признайся, ты соблазнил ее, потому что она была сестрой королевы и ты думал получить влияние через заднюю дверь спальни.

Рауль пожал плечами.

– Будь так, я был бы не единственным желающим при дворе.

Он поднялся на ноги и запустил горсть монет в декольте куртизанки, которая поднялась вместе с ним. Рауль не хотел оставаться сегодня вечером в одиночестве. Феличе была красивой и добродушной – именно это сейчас ему и было нужно.

– Я в постель, – сказал он.

Роберт поднял брови.

– Вижу, что и перина у тебя будет мягкой.

– Вот где я храню свои сокровища. – Рауль погрузил пальцы меж грудей куртизанки, заставив ее снова завизжать. – В моей перине.

Он оставил стол для игры в кости и повел ее в свою комнату, целуя и лаская по пути. Его аппетит не утихал, хотя и не в том смысле, в каком требовала Петронилла в последнее время. Для нее этот акт подтверждал ее желанность и убеждал в том, что она любима. Но эффект был всегда мимолетным, и чем больше он давал, тем больше она хотела, оставаясь неудовлетворенной. Если он отказывал ей, она злилась и обвиняла его в том, что он тратит себя на других женщин. Что ж, теперь он тратил, и это была не трата, а удовольствие. Зная, что Петронилла уезжает с Алиенорой, он чувствовал себя так, будто выскочил из ловушки.

Он распахнул дверь своей спальни и втащил Феличе через порог. Она смеялась, когда он прижимал ее к стене, целовал шею, гладил между ног. Вдруг девушка закричала и стала отталкивать его, ее глаза расширились от ужаса. Рауль повернулся и увидел Петрониллу, которая надвигалась на них, держа в руке охотничий нож, готовая нанести удар.

Обостренные инстинкты бойца спасли Рауля. Отпрянув в сторону, он схватил запястье Петрониллы и дергал его до тех пор, пока она не выронила кинжал и он смог отбить его.

– Ты сын шлюхи! – кричала она. – Сын шлюхи! Я знала, что это правда. Все говорили мне, что я выдумываю, но я знала, что это не так! – Она извивалась в его руках, пытаясь вцепиться в него когтями. – Ты отверг меня ради шлюхи! Ты унижаешь меня перед шлюхой!

– Приведи моего камердинера, – крикнул Рауль Феличе, с трудом удерживая Петрониллу. – Призови моих оруженосцев и пошли Жана за королевой.

Феличе убежала.

– Я ненавижу тебя, ненавижу! – всхлипывала Петронилла, пинаясь и брыкаясь.

– Вот почему мы должны расстаться, – задыхался он, его лицо исказилось от усилий и шока. – В тебе не осталось ничего, кроме ненависти. Ты бы убила меня.

Она оскалила зубы.

– Да, и я бы танцевала в твоей крови!

На мгновение он почувствовал ужасную темную нить возбуждения, но знал, что дать себе волю было бы мерзко, и его затошнило от собственной реакции.

– Тебе нехорошо. – Он крепко схватил ее, отталкивая от себя. – Я не буду принимать в этом никакого участия. За тобой должны присматривать те, кто способен справиться с тобой.

Прибыли камердинер и оруженосцы, за ними Алиенора. На мгновение Петронилла совсем одичала, удвоив усилия, чтобы схватить Рауля, но затем внезапно, словно получив смертельный удар, угасла и упала, как подстреленная лань.

– Приведите ее в мои покои, – резко приказала Алиенора. – Марчиза позаботится о ней.

Рауль поднял ее на руки и последовал за Алиенорой, а оруженосцы при свете факелов показали дорогу по винтовой лестнице. Алиенора велела ему положить Петрониллу на кровать, и Марчиза поспешила к ней.

– Она пыталась меня убить, – сказал Рауль со смесью жалости и отвращения. – Она ждала меня с ножом.

Алиенора бросила на него презрительный взгляд.

– Ты был с одной из куртизанок, не так ли?

Рауль развел руками:

– И что, если так? Мой союз с Петрониллой давно уже невозможен. Я не смею лечь с ней, потому что боюсь за свою жизнь. Вдруг у нее под подушкой окажется нож и она проткнет мне сердце? Петронилла постоянно обвиняет меня в том, что я сплю с другими женщинами, даже когда я целомудрен. – Его губы скривились. – Я решил, что с таким же успехом могу быть повешен за овцу, как и за ягненка.

– Вы с самого начала знали, что она непостоянна.

Он надул щеки.

– Я думал, что она прелестное создание, но, Боже правый, это не так.

– Вы также знали, что она сестра королевы, и решили, что стоит рискнуть. Вы сорвали плод и наслаждались его вкусом, а теперь говорите, что он ядовит.

– Потому что это так! С ней невозможно договориться. – Он взмахнул рукой. – Все, что осталось, – это мрак и отчаяние. Она больше не знает, что воображаемое, а