Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

— Честное слово.

— Но это все равно кончится…

— Нет. Ты напишешь новую.

— Слишком трудно. И долго.

— Или вытворишь что-нибудь! Покончишь с собой…

Ирис скривилась.

— Займешься прокаженными детьми на Папуа.

— Ну спасибо!

— Дашь свое имя какой-нибудь розе…

— Ничего в этом не понимаю!

— Или выйдешь в свет с мальчишкой… Посмотри на Деми Мур, она больше не снимается, но о ней все равно говорят, потому что у нее молодой бойфренд.

— Ну, не знаю. Друзья Александра слишком малы… И что на это скажет Филипп?

— Объяснишь ему, что это реклама для будущей книги. Он поймет. Твой муж все понимает…

Им принесли еду. Ирис недовольно взглянула на тарелку.

— Ешь! Еще не хватало, чтобы у тебя началась анорексия.

— А для телевизора как раз годится! На экране выглядишь толще на десять килограмм, так что мне надо быть худой…

— Ирис, у тебя навязчивая идея… Брось ты все это. Пиши другую книгу, лучше ничего, по-моему, не придумаешь.

Она права, совершенно права. Пора надавить на Жозефину. Она почему-то отказывается писать второй роман. Сразу мрачнеет, как заговоришь с ней об этом. В субботу напрошусь на обед в ее глухое предместье, поговорю с ней и заодно свожу Гортензию за покупками…

— Нет, Ирис, даже не настаивай. Я не пойду на это еще раз.

Они вдвоем сидели на кухне. Жозефина готовила ужин. У нее гостил Гэри, и казалось, что в доме завелся голодный троглодит.

— Но почему? Разве первая книга не изменила твою жизнь?

— Да… И ты не можешь себе представить насколько.

— Ну и…

— Ну и — нет.

— У нас была отличная команда. Я сейчас раскручена, у меня имя, репутация, нужно только поддерживать этот процесс! Ты пишешь, я продаю, ты пишешь, я продаю…

— Стоп! — завопила Жозефина, затыкая уши. — Я не машина.

— Я не понимаю. Мы сделали главное — завоевали место под солнцем, и теперь ты отступаешь…

— Я хочу писать для себя…

— Для себя? Но ты ни одной книжки не продашь!

— Спасибо.

— Я не это хотела сказать. Прости меня… Ты продашь гораздо меньше, чем возможно. Ты знаешь, как продается «Такая смиренная королева»? Настоящие цифры, не те, что на рекламных проспектах?

— Понятия не имею.

— Сто пятьдесят тысяч за три месяца! И дальше — больше, Жози, больше! Зачем же останавливаться?

— Не могу. Такое чувство, будто я родила ребенка, а потом встретила его на улице и не узнала.

— Ну, приехали! Тебе не понравилось, что я остригла волосы в прямом эфире, что я на всех журнальных обложках, что я отвечаю на идиотские вопросы… Но это игра, Жозефина, и таковы ее правила!

— Может быть… Но мне это не нравится. Мне хочется по-другому.

— Знаешь, сколько тебе принесет эта история?

— Пятьдесят тысяч евро…

— Вот и не угадала! В десять раз больше!

Жозефина вскрикнула и прикрыла рот ладонью.

— Немыслимо! Что мне с этим делать?

— Что захочешь, мне на это совершенно наплевать…

— А налоги? Кто будет платить налоги с этой суммы?

— Есть специальный закон для писателей. Они могут растянуть выплату налогов на пять лет. Это не так тяжело. Вполне сойдет за еще один налог Филиппа, он и не заметит!

— Я не могу позволить ему платить налоги за мои заработки!

— Почему? Я же говорю, он не заметит.

— О, нет, — простонала Жозефина. — Это ужасно, я так не могу.

— Сможешь-сможешь, потому что мы заключили пакт, и ты обязана его соблюдать. Речи не может быть о том, чтобы Филипп что-нибудь узнал. У нас сейчас более чем прохладные отношения, и явно не время раскрывать ему секреты. Жозефина, подумай обо мне, умоляю. Ну хочешь, я на колени встану?

Жозефина пожала плечами и не ответила.

— Передай мне сметану, сюда надо положить целую пачку. Мальчик метр девяносто ростом, ты и не представляешь, сколько съедает такое чудище! Я наполняю холодильник — он его опустошает, я опять наполняю, он опять опустошает!

Ирис передала ей банку сметаны, скорчив умоляющую детскую гримаску.

— Крик и Крок схрумкали…

— Не настаивай. Ирис. Ответ — нет.

— Ну всего один, Жози, а потом я как-нибудь выкручусь. Научусь писать, буду смотреть, как ты это делаешь, буду работать вместе с тобой… У тебя это займет всего-то шесть месяцев жизни, а меня спасет!

— Нет, Ирис.

— До чего же ты неблагодарная! Я ничего себе не оставила, все отдала тебе, твоя жизнь полностью переменилась, ты сама переменилась…

— А! Ты тоже заметила?

— Идем, Ирис? У меня еще работа сегодня вечером… Не хочу поздно возвращаться, — вмешалась Гортензия, просунув голову на кухню.

Ирис, умоляюще сжав руки так, что побелели костяшки пальцев, бросила последний взгляд на Жозефину, но та упрямо тряхнула головой.

— Знаешь что? — сказала Ирис, поднимаясь со стула. — Ты какая-то вредная стала.

Ну вот, проработка комплекса вины. Теперь она будет давить на это. Она уже все перепробовала. Жозефина вытерла руки о передник, решительно добавила ломтики сала в лотарингский пирог и поставила его в духовку. «Люблю готовить, — подумала она. — Люблю простые вещи, всякие мелочи жизни. Этого как раз недостает Ирис. Ей важны в жизни только какие-то искусственные ценности, лишенные корней, поэтому при малейшей неудаче она теряет равновесие. Я должна научить ее печь пироги! Может, у нее мозги встанут на место».

Она посмотрела в окно: сестра и дочь садились в машину Ирис.

— Что-то у вас не ладится с мамой? — спросила Гортензия у тети, садясь в «смарт» и пристегиваясь ремнем безопасности.

— Я попросила ее помочь мне с моей будущей книгой, а она отказалась…

Вдруг в голове Ирис забрезжила идея, и она спросила:

— А ты не можешь ее уговорить? Она так тебя любит. Если ты попросишь, она, может быть, скажет «да».

— О’кей, поговорю вечером.

Гортензия проверила, хорошо ли застегнут ремень, не смял ли он складки ее новенькой блузки «Экипман», потом вновь повернулась к тете.

— Могла бы уж тебе помочь. После всего, что ты для нее и для нас всех делала!

Ирис вздохнула с видом невинной жертвы.

— Знаешь, чем больше помогаешь людям, тем меньше благодарности они к тебе испытывают.

— Куда поедем за покупками?

— Не знаю. В «Прада»? В «Миу»? В «Колетт»?

— А ты можешь точно сформулировать, чего тебе хочется?

— Я снимаюсь для журнала «Гала» во вторник, и мне бы хотелось выглядеть богемной рванью и вместе с тем шикарной, стильной.

Гортензия подумала и объявила:

— Поехали в «Галери Лафайет». У них целый этаж работ молодых дизайнеров. Я там часто бываю. Довольно интересно. А можно я тоже приду на фотосессию во вторник? Кто знает, вдруг познакомлюсь с модными журналистами…

— О чем речь, конечно!

— А можно я возьму с собой Гэри? Он тогда привезет и отвезет меня на скутере.

— Хорошо. Внесу ваши имена в список при входе.

Вечером Гортензия вернулась домой, нагруженная пакетами с одежками, которые купила ей тетка в качестве компенсации за потраченное время, и спросила мать, почему же та не хочет помочь Ирис.

— Она так много помогала нам последние годы.

— Это не твое дело, Гортензия. Это наши с Ирис проблемы.

— Ну знаешь, мам… Могла бы хоть раз ее отблагодарить…

— Повторяю, тебя это не касается. Идите за стол. Позови Гэри и Зоэ.

Больше они этой темы не касались. После ужина все пошли спать. Гортензию удивила твердость в голосе матери. Она ее запросто осадила, да так уверенно… Мирно, без крика, но очень даже авторитетно. «Это что-то новенькое», — подумала Гортензия, раздеваясь перед сном. Когда она развешивала в шкафу свои новые наряды, зазвонил мобильник. Она легла на кровать и ответила по-английски, да таким томным, воркующим голосом, что Зоэ, которая возилась с пижамой, пытаясь ее напялить, не расстегивая пуговиц, мигом насторожилась.

Как только Гортензия договорила и положила телефон на столик у изголовья, Зоэ набросилась на нее с вопросами:

— Это кто был? Англичанин?

— Никогда не угадаешь, — сказала Гортензия, потягиваясь на кровати в какой-то новой, неизъяснимой неге.

Зоэ смотрела на нее, раскрыв рот.

— Расскажи! Ну я никому ни словечка! Клянусь!

— Нет. Ты мала еще, расколешься.

— А если ты мне скажешь, я открою тебе жуткий секрет! Настоящий взрослый секрет!

Гортензия смотрела на сестру. Вид у той был очень серьезный, она смотрела перед собой, не мигая, словно загипнотизированная серьезностью тайны.

— Настоящий секрет, не какой-нибудь трехгрошовый?

— Настоящий…

— Это был Мик Джаггер…

— Певец? Который из «Роллинг Стоунз»?

— Я познакомилась с ним на Мюстике, и мы… ну, так скажем, понравились друг другу.

— Но он старый, мелкий, тощий, весь морщинистый, и рот у него такой огромный…