ОТКРОВЕННО. Автобиография - Андре Агасси

- С кем ты играешь? - Брук решила сменить тему.

Я называю имя моего соперника. Брук в жизни не отличала эти имена друг от друга и не знает, что за человек стоит за каждым из них.

- Вас покажут по телевизору? - спрашивает она.

- Не знаю. Может быть.

- Я посмотрю.

- Хорошо. Спокойной ночи.

Несколько часов спустя я играю со Спэйди, тем самым, с которым играл тренировочный матч в новогодние праздники год назад. Он выступает вдвое хуже меня. В свои лучшие дни я бы победил его с линейкой в руках. Но тридцать две недели из последних пятидесяти двух я провел в путешествиях, и это не считая тренировок с Джилом, работы, связанной со школой, и семейных проблем. У меня не выходит из головы телефонный разговор с Брук. Спэйди обыгрывает меня в четырех сетах.

Газеты безжалостны. Они напоминают, что из последних шести турниров Большого шлема я стабильно вылетал на самых ранних этапах. Что ж, зато честно. Но они также пишут, что я выставляю себя на посмешище. «Что-то он подзадержался на сцене, - ерничает пресса. - Похоже, Агасси не в силах понять, когда подходит время прощаться. Он выиграл три Шлема. Ему почти двадцать девять. Сколько еще он намерен играть?»

И каждая вторая статья начинается с избитой фразы: «В то время как его ровесники уже подумывают уходить на покой…»

Я ПОЯВЛЯЮСЬ В ДВЕРЯХ и зову Брук. Тишина. Сейчас позднее утро, она наверняка уже на студии. Я целый день жду, пока Брук появится дома. Пытаюсь расслабиться, однако питбуль-альбинос, злобно провожающий меня взглядом, не способствует отдыху.

Брук появляется, когда на улице уже сгустился мрак. Погода испортилась. Начинается дождливый, неприветливый вечер. Она предлагает сходить поужинать.

- Суши?

- Прекрасно.

Мы едем в один из наших любимых ресторанов - Matsushita и присаживаемся в баре. Я голоден. Заказываю сашими из голубого тунца, роллы с крабом, желтохвостом, огурцом и авокадо. Брук вздыхает:

- Ты вечно заказываешь одно и то же.

Я слишком голоден и устал, чтобы придавать значение ее замечаниям. Она снова вздыхает.

- Что не так?

- Я просто не могу смотреть тебе в глаза.

В ее глазах слезы.

- Брук?

- Правда, я не могу на тебя смотреть.

- Ну, что ты, не надо. Вдохни поглубже. Пожалуйста, прошу тебя, постарайся не плакать. Давай попросим счет и пойдем отсюда. Поговорим об этом дома.

Не знаю почему, но после всего, что газеты вывалили на меня за последние дни, мне все же не хочется, чтобы завтрашние номера пестрели сообщениями о том, что я был замечен ссорящимся с женой.

В машине Брук продолжает плакать.

- Я несчастна, - всхлипывает она. - Мы несчастны. И я не знаю, сможем ли мы быть счастливыми, если останемся вместе.

Вот, значит, что. Вот оно.

Я вхожу в дом, словно зомби. Достаю костюм из гардероба: вещи там расположены в столь идеальном порядке, что на это страшновато смотреть. Начинаю понимать, как тяжело, должно быть, приходилось Брук, вынужденной жить с моими поражениями, приступами молчания, взлетами и падениями. Но, кроме того, замечаю: в этом гардеробе моим вещам отведено до смешного мало места. Что ж, символично. Я вспоминаю слова Джей Пи: «Это не твой дом».

Хватаю несколько вешалок со своей одеждой и спускаюсь вниз.

Брук сидит на кухне, всхлипывая. Не плачет, как в ресторане и в машине, а всхлипывает. Она сидит у разделочного стола на табурете, как на островке. Снова на острове. Так или иначе, проводить время вместе нам удается только на островах. И мы сами - острова. Два острова. Не могу вспомнить, когда было иначе.

- Что ты делаешь? - спрашивает она. - Что происходит?

- Ты о чем? Я ухожу.

- На улице дождь. Подожди до утра.

- Зачем? Надо жить настоящим.

Я собираю самое необходимое: одежду, блендер, ямайский кофе, френч пресс - и подарок, который недавно сделала мне Брук. Это та самая пугающая картина, которая много лет назад так поразила нас с Фили в Лувре. Она заплатила художнику, чтобы он сделал точную копию. Я смотрю на мужчину, который хватается за скалу. Как ему удалось до сих пор не упасть? Забрасываю вещи на заднее сиденье авто - недавно купленного «кадиллака» с откидной крышей. Он сделан в 1976-м - последнем году, когда выпускались машины этой серии. Машина ослепительно-белого цвета - поэтому я назвал ее Лили. Поворачиваю ключ в замке зажигания, и на приборной панели загораются огоньки, как на корпусе старого телевизора. На одометре 37 тысяч километров. Лили - моя полная противоположность. Старая, но с небольшим пробегом.

Я вылетаю на шоссе.

В километре от дома начинаю плакать. Сквозь слезы и наползающий туман едва могу разглядеть хромированную фигурку на капоте своей машины. Но продолжаю ехать до самого Сан-Бернардино. К этому времени туман сменился снегом, и проезд через горы закрыли. Я звоню Перри, чтобы узнать, существует ли другой путь в Вегас.

- Что случилось? - встревожился он.

- Мы расстаемся, - объясняю я. - Между нами все кончено.

Я вспоминаю день, когда расстался с Венди, как я, в расстроенных чувствах, припарковавшись у обочины, названивал Перри. Думаю о том, сколько всего произошло с тех пор, и вот я вновь, выйдя из припаркованной неподалеку машины, звоню Перри, сердце мое разбито.

Перри объясняет: другого пути в Вегас нет, так что мне теперь придется развернуться и, двигаясь к побережью, остановиться в первом же мотеле, где найдется свободная комната. Я еду медленно, пробиваясь сквозь снег. Машину то и дело заносит на скользкой дороге. Торможу у каждого мотеля, однако нигде нет свободных номеров. Наконец удается отхватить комнату в каком-то клоповнике в забытой богом калифорнийской глубинке. Я укладываюсь поверх вонючего покрывала и начинаю диалог с самим собой. Как, черт возьми, тебя занесло в эту дыру? Как ты дошел до такой жизни? Откуда столь обостренная реакция? Твой брак далек от совершенства, ты даже не знаешь, зачем женился и хотел ли ты этого на самом деле. Так почему же мысль о том, что все кончено, настолько тебя шокировала?

Потому что ты ненавидишь проигрывать. А развод - жестокое поражение. Но ты много раз страдал от жестоких поражений - чем же это отличается от других? Потому что даже не представляешь, что можно изменить к лучшему по результатам этого поражения.

Я ЗВОНЮ БРУК через три дня. Я раскаиваюсь, она непреклонна.

- Нам обоим нужно время подумать, - объявляет она. - Разобраться в себе, и в это время нам не следует общаться.

- Разобраться в себе? Что это значит? И как долго это будет длиться?

- Три недели.

- Три? Откуда эта цифра?

Она не отвечает. Предлагает мне использовать это время, чтобы посетить психотерапевта.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});