Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник) - Александр Прозоров

– Ты хоть свое-то добро потихоньку в имение вывези, – посоветовал Василий Ярославович. – И нашим, братчине, посоветуй. А больше чего сделать-то, и не ведаю.

– Ох, крест мой тяжкий, – осенил себя знамением боярин Иван. – Что смогу, содею. А вы отдыхайте.

Поутру во дворе стало чуть свободнее – из двух десятков походных домов четыре исчезли. Видать, кому-то Иван Васильевич отворот дал решительный, без сомнений. Бояре Лисьины, обнаружив, что на дворе нет ни их коней, ни холопов, отправились на торг пешими и после долгих поисков купили Андрею темно-коричневый кафтан с высоким воротником, с отделкой из рыси и золотыми шнурами поперек всей груди, от плеча до плеча. Себе Василий Ярославович выбрал голубой зипун, отделанный каракулем и прошитый по швам ярко-алым шелковым шнуром. Выглядели они теперь как Иваны-царевичи на палехских шкатулках. Непонятно было только, ради чего все эти приготовления приходится совершать.

Обычный по вечерам пир после общей братчины на этот раз особого веселья среди друзей не вызвал. Все были в думах тяжких, в хлопотах. Кто занимался делами государевыми, кто беспокоился о своих девах, привезенных к великому князю на смотрины. Так уж сложилось, что в эти дни друзья оказались не заодно все вместе, а соперниками. Един на Руси государь, и супруга у него может быть только одна. Посему на дворе боярина Кошкина стало меньше еще на три палатки.

Перекусив и выпив пару ковшей пива, Зверев покинул эту грустную компанию и отправился к себе, на боковую. Чего еще делать, коли пить неохота, бердышом помахать негде, а телевизора с компьютером еще не изобрели? Варенька, Трощенка старого дочка, осталась далеко на закате, километрах в семистах, если не более. Веснушчатая Людмила, княгиня Шаховская, была еще дальше: за высокими заборами, за крепкими стенами, за булатными засовами. Не достать. Да и не знакомы они даже, чтобы о ней задумываться.

Но не думать не получалось. Ведь приехали они, считай, к самому ее дому. Ее образ вставал перед глазами, едва Андрей смыкал веки, и никакой логике это видение не поддавалось. Оставалось лишь пойти на поводу фантазий, окутать девушку облаком и войти в него, стараясь не торопиться и не попадаться раньше времени Людмиле на глаза.

В этот раз он оказался в мире мрачном, черно-коричневом, словно в фильме о фашистской Германии. Правда, декорации были совсем из другой эпохи: частоколы, частоколы, частоколы. Дома, дома, дома. Окна узкие, двери запертые, ворот и вовсе в заборах не имелось. И что странно – никого вокруг. Ни единой живой души! Ни собаки не лают, ни куры не кудахчут, ни коровы не мычат, ни люди по делам своим не торопятся. Хотя по количеству крыш, торчащих во все стороны, насколько глаз хватало, это был город. Людей вокруг должно слоняться, как букашек в муравейнике.

Земля дрогнула. Раз, другой, третий. По городу поползла огромная черная тень. Андрей поднял голову и присвистнул от изумления: кроша дома, амбары и частоколы, в его сторону, вглядываясь в землю и напряженно порыкивая, двигался мавр размером с четырнадцатиэтажный дом, совершенно голый и – что интересно – бесполый. Раскосые глаза, широко растопыренные ноздри, пышные усы. Подбородок голый, бритый, как в рекламе многоразовых станков.

– Не бывать тебе, мужик, в раю, – пробормотал Андрей. – Апостол Петр в воротах за бабу примет. А баб с твоим именем у него в списках наверняка не числится.

Гигант влажно гукнул, словно срыгнул, наклонился, махнул рукой, словно ловя кого-то на земле. Но не поймал – выпрямился и пошагал к Звереву. Боярин на всякий случай проверил, есть ли бердыш за спиной. Бердыш был, а вот кольчугу и шишак он вообразить забыл. Хотя какая польза от кольчуги, если на тебя наступит даже всего лишь пятиэтажка?

В конце улицы показалась девушка в разорванном платье. Она металась, стучалась в запертые двери, кричала возле частоколов, бежала дальше, спотыкаясь и вытирая на ходу слезы бессилия. Чернокожий монстр явно гнался за ней, время от времени наклоняясь и пытаясь сцапать в громадную пятерню. Разумеется, несчастной жертвой была Людмила.

– Что, малышка, кошмары? – поинтересовался Андрей, когда княгиня оказалась рядом.

Шаховская ойкнула, прижалась к очередной запертой двери, попыталась влезть в узкое окно, но, разумеется, не смогла. Такие фокусы в ночных кошмарах не проходят.

– Эй, дылда! – Боярин перекинул бердыш из-за спины в руку. – Эй, ты мною перекусить не хочешь?

Мавр выпятил губы, что-то буркнул на языке злобных монстров и потянул к Звереву ладонь.

– Ага, счас. Разбежался, – презрительно хмыкнул Андрей и, когда вокруг него начал сжиматься кулак, резко крутанулся, выставив широкое лезвие перед собой.

Кожа великана поползла, как гнилая тряпка, из-под нее обильно засочилась зеленая кровь. Мавр взвыл от боли, выпрямился, вскинул руку к глазам и злобно зарычал. Он сжал кулак, глянул вниз, намереваясь прихлопнуть колючую букашку – но молодой боярин за это время успел пробежать пятнадцать метров до ноги врага и, крутанувшись, со всего размаха рубанул его по ахиллесову сухожилию. Великан, внезапно лишившись опоры, разразился козлиным блеянием, взмахнул руками и опрокинулся на спину, заставив землю содрогнуться так, что Зверев и переставшая плакать княгиня подпрыгнули.

– И чего же ты такой длинный? – покачал головой Зверев. – До горла теперь полверсты бежать.

Он потрусил в сторону головы бесполого монстра – но тот, издавая звуки, сильно похожие на банальный мат, заворочался, перевернулся на живот и встал на четвереньки. Андрей свернул к руке, подпрыгнул и рубанул туда, где у бледнолицых обычно пульсирует синяя жилка. Но на этот раз кровь не потекла. Наоборот, от места раны вверх побежали мелкие трещинки. Почуяв неладное, Зверев кинулся в сторону, и очень вовремя: порождение кошмара внезапно превратилось в глиняного болвана, который тут же обрушился на землю многотонной массой черепков.

– Фу-уф, – облегченно опустил оружие боярин. – Кажется, управились. А вы, леди, в следующий раз пугайтесь, пожалуйста, кого-нибудь попроще.

– Ты спас меня, витязь! – радостно запрыгала юная княгиня, платье на которой волшебным образом восстановилось. – Ты мой избавитель! – Она присела и склонила голову: – Чем я могу тебя вознаградить?

– Ну что ты, Людмила, – закинул Андрей бердыш за спину. – Ведь это всего лишь сон.

– Если сон, то тогда здесь можно все!

Она взяла молодого человека за руки, привлекла к себе, перехватила обеими ладошками за затылок и поцеловала со страстью, какая бывает только при первом любовном поцелуе. Даже во сне это было чертовски приятно, и Андрей одним усилием воли снес мрачный город вокруг, превратив его в поросший чудесными цветами остров посреди голубого океана с белыми пенными волнами. Но девушка засмеялась, закружилась, вспорхнула к облакам – и ему пришлось взметнуться за ней, подобно соколу над легкокрылой голубкой. И тут вокруг зазвонили колокола.

Небо исчезло, они стояли на земле – правда, взявшись за руки.

– Что-то случилось, – закрутила головой Людмила. – Придется просыпаться…

И она исчезла. Зверев заворочался, открыл глаза. Да, действительно, веселый перезвон колоколов лился со всех сторон, проникая сквозь окна и стены, через потолок и, казалось, звучал даже из-под пола. Он был везде.

– Как они тут живут-то? – спихнув одеяло, поднялся Андрей. – Захочет человек поспать в выходной день – и то из постели вытряхнут. А если бы я занят был до полуночи?

Одевшись, он выбрался на двор, к колодцу. Здесь царили суета, шум, спешка. Бояре из братчины, разодетые, точно на сватовство, торопили холопов, чтобы те седлали и выводили коней, сами же спешно поднимались в седла и выезжали на улицу, дабы не мешать друзьям в общей давке. Большинство были в одинаковых красных кафтанах – а значит, собирались на государеву службу.

– Вот леший! – Зверев хлопнул по плечу одного из витязей: – Утро доброе, боярин Павел. Иван Кошкин где?

– В доме еще. Но ты его не ищи. Тебе, боярин Андрей, с нами нельзя, не велено. Тебя опосля, к полудню в Кремле ждать будут.

Изрядно удивленный, Зверев отпустил Павла Русина, отошел к колодцу, кинул бадейку в темную глубину, достал, ополоснул лицо, помыл руки и отправился в трапезную. Здесь уже завтракал Василий Ярославович.

– Утро доброе, отец, – опустился на скамью рядом Андрей.

– И тебе того же желаю, сынок. Слыхал новость? Тебя на торжество брать не хотят, однако же велели к полудню в Кремль явиться. У Фроловской башни[52] тебя постельничий великокняжеский дожидаться будет. Он, куда надобно, и проведет.

– Уже порадовали, – кивнул Зверев, подтягивая к себе блюдо с заячьими почками, нанизанными на деревянные палочки. – Да толком ничего не объяснили. Чего там затевается?

– И мне не говорят. Но, мыслю, кабы беда какая случилась, Кошкин бы упредил, пропадать не попустил. Через него ныне половина дел государевых проходит, а о прочих он хоть краем уха, да слыхивал. Посему опасаться нам, пожалуй, нечего. Я тоже с тобой идти решил, общей братчиной не поехал. Одному, мыслю, тоскливо оставаться.