Князь: Зеркало Велеса. Заклинатель. Золото мертвых (сборник) - Александр Прозоров

– Если кто-то скажет, что консервы изобрели в двадцатом веке, не верь ушам своим, – прокомментировал этот процесс Андрей.

Вторыми на очереди были гуси – как твари не менее жирные, нежели хрюшки, – потом настал черед скотины более постной: коз, бычков и коров. Под нож пустили и часть баранов, нескольких лошадей. Зима – время суровое. Запасенного сена и брюквы, зерна должно хватить на всех. Пожалеешь кого-то сейчас – весной придется всей скотине жрать кору.

Последними – когда уже ударили ощутимые морозы, когда на озере и Окнице лед достаточно окреп, чтобы удерживать человека, а склоны вокруг усадьбы были залиты сверкающей зимней броней, – в погреб отправились куры. Кровавое было зрелище. Десять человек расселись на льду, из курятника послышались отчаянные вопли птиц, пытающихся спасти свои жизни, и вскоре с кухни начали пучками сносить на лед уже ошпаренные тушки. Семь женщин их ощипывали, наполняя пером и пухом полотняные мешки, один холоп рубил пополам, один выгребал в деревянные кадки внутренности, один макал в прорубь еще теплые половинки, после чего развешивал их на перекладине в специальные петельки. Через пару часов половинки – или, как их тут называли, полти – покрывались тонкой ледяной корочкой и в таком виде на тележке увозились на ледник. Потроха потом сортировались, слегка подсаливались и тоже замораживались, перо кипятилось со щелоком, как белье, сушилось и превращалось в подушки, перины и детские «конверты». И даже оставшуюся на льду кровь за два дня дочиста склевали вороны, сороки, вылизали неведомые ночные гости. Курочки ушли в дело целиком, без остатка. В некогда шумном курятнике осталось всего три десятка несушек и два петуха. Те, что зимой будут угощать людей яйцами, а к весне выведут новое потомство – которое до новых заморозков успеет набрать вес и нарастить мясо.

К концу сезона, когда хлопоты наконец-то начали сходить на нет, Зверев начал уж подумывать о том, что не мешало бы ему пойти учиться на агронома. Опыт у него уже имелся, осталось разбавить его толикой теории. Но такого дня, когда утром можно было бы встать, вскинуть руки и вдохнуть воздух полной грудью, так и не наступило. Потому как, едва иссяк поток едущих в усадьбу с оброком подвод и саней, Василий Ярославович положил ему руку на плечо:

– Ты сказывал, нам надобно в Москву ехать? Пожалуй, сразу после Рождества можно и отправляться. Главное, почитай, сотворили. С остальным матушка управится сама.

– А когда Рождество?

– Нечто забыл? Послезавтра!

На третьи сутки после святого дня, в разгар празднества, когда все обитатели усадьбы еще гуляли и веселились, молодой боярин надел утром поверх рубахи поддоспешник, байдану, ферязь – благо холодная погода позволяла на одежде не экономить, – поверх того накинул епанчу. Прихватил саблю, бердыш, лук. Василий Ярославович тоже согласился отправиться во всеоружии, разве только без рогатины, да и холопы снарядились по всем правилам – Лисьин согласился взять сразу шестерых, хотя для кошта Ивана Кошкина это могло быть изрядно обременительно. Выпив на дорогу по корцу вина и перекрестившись на храмовые кресты, они пустились в путь.

Десять суток скачки – и они опять оказались в Москве, знакомым путем проехали ко двору, в котором собиралась братчина, и…

– Ничего себе! – охнул Зверев, когда подворники отворили ворота. – Они, чего, в поход сбираются?

И без того не самый просторный двор московского боярина был заставлен множеством разноцветных шатров и остроконечных войлочных юрт, между которыми оставались только узкие щели для прохода. Перед одной из палаток Василий Ярославович увидел приятеля, раскрыл объятия:

– Боярин Глеб! Вот и снова свиделись!

– И тебе здравствуй, боярин Василий. И тебе, боярин Андрей!

– Ты не скажешь, друже, отчего тут теснота такая?

– А разве ты забыл? При тебе ведь Ваня Кошкин сказывал, чтобы невест к зиме свозили! Государь невесту будет выбирать.

– О-о, Андрюша, – оглянулся на сына Лисьин. – Кажется, мы не вовремя. Нам тут ныне не поместиться.

– Брось, друже! Кошкин вернется, найдется для вас местечко. Токмо коней на другие дворы отвести надобно, тут места, и верно, для них не хватит. Ну, да друзей московских у нас хватает. Ты не беспокойся, дом-то прежний. Вот невест своих мы все в шатрах держим. Нехорошо ведь с мужиками под одной крышей. Ты сколько красавиц привез?

– Никого, друже, – вздохнул Василий Ярославович. – Сам знаешь, дочерей у меня нет. А племянницы уж замужем все давно али не доросли до смотрин. Я уж думал, вспоминал, да никого не высмотрел.

– А я дочку привез, да племянницу. Вон, в шатре ногайском, с девками. Кошкин сказывал, пока не отсылать. Вроде как обе понравились.

– Что, смотрины уже идут? – заинтересовался Зверев. – А где это, как?

У него чуть не вырвалось: «Где билеты продают?». На конкурсах красавиц Андрей еще ни разу не бывал.

– Вестимо, как, – понизил голос боярин Пашохин. – Баня богатая во дворце. Девиц, что на выданье, туда париться водят. Они моются, прихорашиваются, а государь через окошечко тайное подсматривает. Что не понравились, указывает, какие приглянулись – тоже. Так и отбирает.

– Чего же он подглядывает? – не понял Зверев. – Государь ведь!

– Дык, не париться же ему каженный день с утра до вечера? – хмыкнул боярин. – Тут кто угодно сомлеет. А может, и стесняется. Шестнадцать лет ведь всего, малец… Ой, прости, боярин Андрей.

– Ничего. Возраст – он ведь не годами, а битвами измеряется. Я год назад тоже сам себя стеснялся и в руку свою не верил. А потрепали маленько – и повзрослел.

– Тоже верно, – согласился Глеб Пашохин. – Ничего, достанет сражений и на долю великого князя нашего. Пойду, девицам скажу, чтобы в неясности не мучились.

– Может, все же на постоялом дворе остановимся, отец? – проводил его взглядом Зверев. – Зачем толкаться?

– Кошкин обидится. И правильно сделает. Лучше в тесноте, да с друзьями, чем в роскоши, но одному.

– Пожар будет, – понизил голос Андрей. – Сгорит ведь все. Людей жалко. Да и коней тоже.

– Ах, вот оно что… – посерьезнел Лисьин. – Однако все едино с Ваней Кошкиным встретиться, поговорить нужно. Его тоже предупредить. А там решим.

Боярин Кошкин ворвался к ним в парилку, когда они смывали с себя пыль и пот после долгого пути, влетел прямо в шубе и в сапогах. Порывисто обнял одного-другого:

– Как хорошо, что вы приехали! Как вовремя! Государь опять про тебя спрашивал. Торжество, ведаю, готовится великое. Так он на торжество тебя велел не звать, а вот на пиру хотел увидеть. Как удачно, что вы ныне прискакали!

– Предчувствие у моего сына появилось, Иван.

– Это хорошее предчувствие…

– Нехорошее, боярин, – перебил его Андрей. – Такое же, как в прошлый раз.

– В прошлый раз? А что было в про… А-а-а… – Иван Кошкин вспомнил, и выражение его лица сразу переменилось. – И-и-и… Кто? Когда?

– Кто, не знаю, но думаю, что опять Шуйские мутят, – стер с лица капли воды Зверев. – Случится это после пожара. На Глинских они толпу натравят, а заодно и государя захотят извести.

– Пожара? Какого пожара?

– В Москве пожар будет страшный. Выгорит, почитай, вся. Люди погибнут. Вот после него заваруха и начнется.

– С тобой, друг мой, говорить боязно, – передернул плечами Кошкин. – Чем дальше, тем жутче. Токмо пожара нам не хватает. Когда, мыслишь, он случится?

– По датам не знаю, но до того незадолго великий князь повенчаться должен.

– От как! А он покамест и невесты-то не выбрал.

– Но ведь выбирает, – напомнил Андрей.

– Да, – согласился боярин Кошкин. Поднялся, закинув длинные рукава за спину. – Ну пока опасаться нечего, не так уж и скоро полыхнет. Нет пока вестей о венчании… А кого он выберет, не знаешь?

– С виду пригожая. Но по имени кто такая, не знаю.

– Жаль, – огладил бороду хозяин дома. – Ну вы располагайтесь, други. Отдыхайте, приоденьтесь побогаче. Третьего дня на пиру вас ждать будут. Я государю про вас ныне же донесу. Пусть порадуется. А что до пожара… Даже и не знаю, как быть-то. В набат не ударишь, нет пока огня-то. Упредить люд московский – так либо в колдовстве обвинят, либо в поджоге. Как скажешь про такое? Откуда, понятно, знать возможно?

– Ты хоть свое-то добро потихоньку в имение вывези, – посоветовал Василий Ярославович. – И нашим, братчине, посоветуй. А больше чего сделать-то, и не ведаю.

– Ох, крест мой тяжкий, – осенил себя знамением боярин Иван. – Что смогу, содею. А вы отдыхайте.

Поутру во дворе стало чуть свободнее – из двух десятков походных домов четыре исчезли. Видать, кому-то Иван Васильевич отворот дал решительный, без сомнений. Бояре Лисьины, обнаружив, что на дворе нет ни их коней, ни холопов, отправились на торг пешими и после долгих поисков купили Андрею темно-коричневый кафтан с высоким воротником, с отделкой из рыси и золотыми шнурами поперек всей груди, от плеча до плеча. Себе Василий Ярославович выбрал голубой зипун, отделанный каракулем и прошитый по швам ярко-алым шелковым шнуром. Выглядели они теперь как Иваны-царевичи на палехских шкатулках. Непонятно было только, ради чего все эти приготовления приходится совершать.