Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская

— Да… То есть нет, не совсем. — Она чувствовала спиной подозрительный взгляд Виктора. — Что-то случилось?

— Да не — раз у тебя порядок… — Трубка ушла от ответа на прямой вопрос, она в принципе и не обязана была ничего ей объяснять. — Это журналист, что ль? Любопытный, видать, — столько времени расспрашивает… Небось по ушам ездит, а сам на тебя пялится? Ты с ним это, поаккуратней — скажешь чего не то, такое напишут… Он уйдет-то скоро?

— О, надеюсь. — Все было нормально, им там внизу и в самом деле могло стать любопытно, что Виктор делает здесь уже минут сорок, — они всякий раз перезванивали, когда к ней приходил очередной журналист, и согласно договоренности перед его уходом она звонила сама. И еще они за нее беспокоились — ведь им поручили ее охранять. И они даже попросили дать им второй ключ от квартиры — и взамен кое-что дали ей, сказав, что на всякий случай. Так что и любопытство, и беспокойство были оправданы. Но все же ей что-то не нравилось во всем этом — в вопросах, в тоне, в том, что он, такой немногословный, сейчас тянул время. — Что-то случилось?

— Не, я так — узнать, — запнувшись, ответила трубка. — Не похож он на журналюгу — и все дела. Но раз нормалек у тебя — значит, нормалек. Ты ему скажи, чтоб отваливал побыстрее, — скажи, еще человек подъедет вот-вот или покушать там хочешь, еще чего. А мы тут пиццы купили, на тебя тоже, — занесем, голодная небось. Гони его, короче. И это — я просто так звоню, ты не дергайся, все порядок. И что мы тебе дали, не трогай, не надо…

Трубка замолчала, и она медленно опустила ее на рычаг, не решаясь повернуться. Боясь, что он сразу поймет по ее лицу, что что-то происходит. Потому что слишком нервный и любой звонок заставляет его вздрагивать. Потому что она сама взволнована звонком. Потому что тот, кто звонил, явно что-то от нее скрывал, действуя по инструкции и боясь испугать. Но одновременно предупреждал — скорее вольно, чем невольно, боясь ответственности, — что что-то не так.

— Это подруга, — произнесла, поворачиваясь. — Та самая, из банка. Хотела заехать, какие-то новости у нее. Может, счет все же нашелся?

— Та самая? — он смотрел испытующе ей в лицо, игнорируя издевку. — Ну что ж ты ее не пригласила — я все равно пойду уже скоро. Дела, и самочувствие неважное — отравился сильно, слабость, тошнота, все симптомы. А тебе надо отдохнуть и подумать над моим предложением — завтра я тебе позвоню, в воскресенье встретимся и все обговорим. Только не дома — могу я тебя пригласить в ресторан, тем более что нам есть что отметить? А в понедельник съездим в турагентство наше с тобой бывшее — чтобы нам уже в среду вернули твой паспорт с визой и билеты, на пятницу, скажем. Чтобы ты уехала сразу, как только…

— Но я ведь… — начала удивленно, потому что он вел себя так, словно уже не сомневался в ее согласии. — Но я ведь вам ответила…

— Марина, ты можешь мне сказать, что после этого между нами все будет кончено, — мне будет жаль, однако я не буду спорить, раз ты так решила. — Он развел руками, однако скорбности на лице не появилось. — Но это последнее дело — оно для твоего блага. И, если хочешь, для моего. Я уже дал гарантии и аванс взял — и… и ты не можешь меня подвести. Хотя бы потому, что между нами столько всего было. И потому, что это в последний раз…

— Это невозможно! — бросила категорично. — Просто невозможно.

— Извини, но это мне решать, — заметил жестко, как никогда не говорил с ней раньше. — Если ты не поможешь, эти отморозки все равно узнают, что ты видела там Савву, — как-нибудь передам, не так сложно. Видела, испугалась, показала на другого, но кому-то во всем призналась, — неправдоподобная история, скажешь? Но лучше, если ты это сделаешь сама. Тебе со мной невыгодно ссориться, Марина, — может ведь и так выйти, что одновременно и эти узнают, и Савве кто-нибудь шепнет про тебя.

— О, вы мне угрожаете? — поинтересовалась равнодушно, не удивляясь вовсе, да, наверное, уже зная, что он скажет что-нибудь в этом духе — и в любом случае думая о другом. — Я вас правильно поняла — это угроза?

— Скажем так — предупреждаю. — Он улыбнулся с превосходством. — Мне жаль, что так получается, — но я не вижу иного пути объяснить тебе, что желаю тебе же добра… Я пойду, пожалуй, — чтобы не злоупотреблять твоим гостеприимством. А ты подумай…

Он встал, и она подняла на него глаза.

— Подождите — дайте мне пять минут, пожалуйста… Он посмотрел на часы, изображая деловитость, не замечая, как меняется его лицо, какое довольство сочится из него, — и кивнул, выходя из комнаты, словно не хотел помешать ей сосредоточиться. Щелкая выключателем в туалете или ванной. Судя по тому, что плотно прикрыл за собой дверь, — все-таки в туалете. Словно ее не озвученное пока согласие — которое он рассчитывал услышать вот-вот — расслабило его и в прямом, и в переносном смысле. Его — но не ее.

Она не знала, зачем ей эта пауза, — он все равно не просил ответа сейчас. И она отчетливо видела, что он не шутит и сделает то, что сказал. А для нее и неучастие и участие в его затее заканчивалось одинаково. А попытка предупредить Игоря тоже была бы равносильна смертному приговору. Он бы оценил, наверное, этот шаг — если бы Виктор не сказал ни слова, если бы его убили сразу.

Но предупреди она тех, кто внизу, и попробуй они его схватить, он бы не стал стреляться сам или стрелять в них, он бы сдался, он уже показал, что он трус, что он слабый. И рассказал бы про нее все. А этого бы ей не простили, ее бы убили, а скорее всего отдали бы тем. Потому что из-за того, что она сделала, Игорю угрожала опасность — а может, грозит и сейчас, — и нет гарантии, что раз вчера она заработала деньги на чужой жизни, то завтра за те же деньги она не ткнет пальцем в него.

Она извлекла из пачки очередную сигарету, вертя в пальцах черно-золотой цилиндрик. Чувствуя себя примерно так же, как и в милиции тогда, — словно попала в яму, в которой плещутся тяжело и зловонно безвыходность и тоска, отчаяние и страх. Глубокую яму с отвесными стенами, в которую откуда-то снизу все прибывает и прибывает отвратительная вонючая жижа, обещая заполнить яму до краев. А ей обещая мучения и терзания, и многократное переживание приближающейся смерти — очень-очень медленной и прочувствованной, издевательски-неторопливой.

Но тогда, в милиции, — тогда была совсем другая ситуация. А сейчас она уже поверила в то, что все позади, что все кончилось для нее, что она в безопасности, — он ей это внушил, Игорь. А теперь стало понятно, что все действительно кончилось, только в другом смысле. И никто не будет слушать ее оправданий и вникать в то, что она дала Виктору себя уговорить. Что она бы отказалась, если бы он выложил ей все сразу, — и он иезуитски так ее уговаривал, продуманно и хитро. Встречаясь с ней каждый день в течение двух недель, чего не было никогда, — каждый день рассеивая и отвлекая ее внимание комплиментами и разговорами о будущем и невзначай выкладывая новую подробность того, что предстоит сделать.