Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

спиной, Юродивый стягивал с лица мешок. И что же? Поднимая голову к небесам, он узревал прекрасного золотисто-голубого Ангела, раскинувшего свои крылья над полем человеческой брани…

Цельность и художественная убедительность этой постановки Тарковского для меня бесспорны. Также английская пресса отзывалась о спектакле с явным воодушевлением, хотя также высказывались сомнения. В цитированной уже статье из «Таймс» Паул Грифите писал, что, очень высоко оценивая спектакль в целом, он сомневается в правомочности финала, который, с его точки зрения, «вносит фальшивую ноту», ибо в опере Мусоргского «нет того религиозного обещания», которое делает финал «господина Тарковского облегченно позитивным». Грифите избегает такого важного здесь слова – катарсис!

Этим высказыванием обозначается важное и характерное сомнение западной публики в привлекательности религиозных идей, все более настойчиво провозглашаемых Тарковским, но во многом девальвированных развитием западного мира. Думаю, что призывы Тарковского обращаться к жизни духа, все более крепнущая проповедническая интонация его произведений роднят его более с русскими национальными и культурными традициями, приобретающими сегодня именно в России свое новое значение. Но в контексте современной западной культуры и доминирующих ныне умонастроений Тарковский покоряет прежде всего изобразительной мощью этих произведений, их чувственной неоспоримостью, но кажется несколько старомодной и догматичной в своем философском и религиозном пафосе…

Эта следующая публикация в голландской газете «deVolkskrant» от 13 июля 1984 года оповещала читателей об открытой для журналистов пресс-конференции Тарковского в Милане, где он сообщал о своей возможной готовности остаться на Западе. Эту пресс-конференцию подготовил тогда для него главный редактор журнала «Континент» и воинствующий диссидент В. Максимов. Мне удалось без труда получить командировку от газеты для освещения на ее страницах этого важного события. Как сообщали в газете: «Андрей Тарковский никогда больше не пройдется по русским улицам».

И действительно, с этого момента география дальнейшей жизни Андрея должна была определиться в границах Италии, откуда он выберется однажды на кинофестиваль в Роттердам. А потом мне еще посчастливится вместе с Андреем и Ларисой совершить несколько поездок в Англию. Более того, посетить еще маленький кинофестиваль в США, в горах Телорайда, щедрый путь к которому лежал для нас через Лас-Вегас, поселения мормонов, индейские резервации и каньоны.

«Ностальгия – это заболевание, нередко чреватое смертельным исходом»

(Пресс-конференция в Милане)

Во вторник крупнейший русский кинорежиссер Андрей Тарковский заявил в Милане о том, что он и его жена окончательно остаются на Западе. Советские власти не разрешают его 13-летнему сыну покинуть страну. Наш корреспондент О. Суркова провела несколько дней рядом с Тарковским в Италии. «В России конфликт искусства с бюрократическими властями неминуем», – сказал Тарковский, который не хочет быть причисленным к диссидентам. Виолончелист Ростропович сказал о нем: «Его искусство еще раз обессмертит имя его народа».

Пожалуй, можно с уверенностью сказать, что не было в мировом кинематографе режиссера, у которого фильмы были бы до такой степени связаны и увязаны с фактами его личной жизни или, еще точнее, с его личной, интимной, духовной ситуацией, как это происходит в кинематографе Андрея Тарковского. Это, пожалуй, единственный режиссер мирового кино, последовательно и целеустремленно уподобляющий кинокамеру лирическому перу поэта. Именно поэтому обстоятельства личной жизни Андрея Тарковского: взаимоотношения с его родными и близкими, его родителями и его детьми, его домом и его городом, его родиной, наконец, имеют для него чрезвычайное интимное и лирическое значение, питающее все его творчество. Странный парадокс его теперешней трагедии, разворачивающейся на наших глазах, состоит в том, что именно этому художнику в силу целого ряда обстоятельств, становящихся часто фатальными для подлинных талантов, работающих в современной России, именно ему обрубают связи со своей землей и своими близкими, запрещая воссоединиться с 13-летним сыном и 82-летней тещей, физически нуждающимися в опеке…

Западные зрители, которым повезло больше, чем зрителям Тарковского у него на родине, могли посмотреть его фильм «Зеркало», в котором режиссер, опираясь на факты своей личной биографии, рассказывал о трагедии ребенка, оставленного отцом, трагедии безысходной вины перед своими близкими, о мучительном осознании потери целостного мироощущения, разрушаемого у ребенка внешним миром. В последнем своем фильме «Ностальгия», идущем уже более двух месяцев в Амстердаме и удостоенном трех премий в Канне в 1983 году, Тарковский рассказывал о ностальгии, которую он определял как болезнь, поражающую русского человека, обреченного на потерю своей родины и своих корней, и чреватую часто «смертельным исходом»…

Вдумаемся тогда, что же в действительности означает для режиссера принятое им решение НАВСЕГДА остаться вне пределов своей родины?.. Какими душевными, да и физическими силами предстоит ему расплатиться за этот бесконечно им выстраданный и вынужденный шаг?.. А если еще сопоставить случившееся с сюжетом следующего фильма Тарковского «Жертвоприношение», над которым он начинает работать в Швеции, то становится вовсе не по себе. В форме сложно разветвленной притчи режиссер собирается рассказать историю человека, решившегося взвалить на себя бремя личной ответственности за несовершенство мира. Но карающий людей меч может быть остановлен им лишь ценою отказа от любимого дома, семьи и (sic!) сына, с которым он чувствует особую внутреннюю связь…

Неужели и этому киносюжету, снова ставшему следствием трагедии, переживаемой Тарковским и его женой более года вдали от своих близких, суждено до конца реализоваться в их жизни? В XX веке? В «цивилизованном мире»!

Неужели художественному измышлению суждено стать слишком точным прообразом реальной действительности, лишь отразившейся на экране?

Тарковский рассказывает, что за тридцать лет своей работы в кино ему с трудом удалось снять у себя дома, на родине, только пять фильмов. Он дебютировал в 1958 году «Ивановым детством», сразу завоевавшим в Венеции «Золотого льва». А затем последовали «Андрей Рублев», «Солярис», «Зеркало» и «Сталкер». Шестой фильм – «Ностальгия» – сделан уже в Италии. Тарковский объяснял на пресс-конференции, что такое «малокартинье» и что означает для него вынужденная необходимость долгой борьбы сначала за запуск своей картины в производство, а затем за прокат каждой следующей работы.

Тарковский особенно подчеркнул изменения в своей творческой ситуации с того момента, когда председателем Госкино СССР стал Ф.Т. Ермаш. Две последние работы режиссера в Советском Союзе («Зеркало» и «Сталкер») были запущены в производство при сопротивлении Ермаша и только благодаря письмам, которые писал сам режиссер в Президиум XXIV и XXV съездов КПСС. «Можно сказать, что моя работа проходила под лозунгом: “От съезда к съезду”, – невесело пошутил Тарковский, имея в виду распространенные в Советской России лозунги, призывающие работать все лучше от съезда к съезду КПСС.

«Вы, может быть, не поверите, – сказал Тарковский, – но иногда я был вынужден идти пешком только потому, что у меня не было пяти копеек на автобус. Бывали периоды, хронически повторявшиеся, когда речь для меня шла о буквальном выживании моей семьи. И сейчас они находятся в Союзе