Том 15. Дела и речи - Виктор Гюго

МОРЯКАМ ЛАМАНША

Я получил через уважаемого капитана Гарвея ваше коллективное письмо. Вы благодарите меня за то, что я посвятил, за то, что я отдал в дар Ламаншу свою книгу. [32] О доблестные люди, вы отдаете ему нечто большее — вы отдаете ему свою жизнь.

Вы отдаете ему свои дни и ночи, свой труд, свое мужество, вы жертвуете ради него часами сна, вы отдаете ему свои силы и свои сердца, слезы ваших жен, которые дрожат за вас, пока вы боретесь с волнами, прощальные приветствия ваших детей, невест, стариков родителей, вы отдаете ему дым ваших очагов, уносимый ветром вдаль. Море — это великая опасность, великий труд, великая необходимость. Вы отдаете ему все, а от него получаете мучительную тревогу — исчезновение берегов: ведь всякий раз, когда отплываешь, перед тобой встает печальный вопрос: «Увижу ли я вновь тех, кого люблю?» Берег уходит, как театральная декорация, уносимая чьей-то рукой. «Земля исчезла» — как ужасны эти слова! Человеку кажется, что он вне всего живого. Но вы, бесстрашные люди, добровольно обрекаете себя на это. Среди ваших подписей я вижу имена тех, кто недавно так героически спасал утопавших в Данджинессе.[33] Вы неутомимы. Вы возвращаетесь в гавань и сейчас же снова выходите в море.

Ваша жизнь — это непрерывный вызов рифам, случайностям, временам года, водяным безднам и западням ветра. Спокойные, вы уходите в грозную даль моря. Ваши волосы разметаны вихрем. Вы упрямы и готовы вечно начинать все сначала; вы — прилежные пахари взбудораженной водной нивы, у которой нет границ и где на каждом шагу вас ждет приключение. Вы смело уходите в бесконечность, навстречу неведомому; эта волнующаяся и грохочущая пустыня не пугает вас. Окруженные зловещей линией горизонта, вы обладаете великолепным уменьем жить наедине с океаном. Океан неисчерпаем, а вы смертны, но это не страшит вас. Вам не суждено увидеть его последний ураган, а ему суждено увидеть ваше последнее дыхание. Отсюда ваша гордость, и я ее понимаю. Привычка к отваге появилась у вас еще в детстве, когда вы голыми бегали по прибрежным дюнам. Накупавшись в широких волнах прилива, посмуглев от солнечного зноя, повзрослев среди шквалов и состарившись среди бурь, вы не боитесь океана, вы завоевали право на его свирепую дружбу, потому что еще детьми играли с его громадой.

Вы мало знаете меня. Я для вас лишь силуэт, возникший из бездны и стоящий на скале вдали. Порою вы различаете в тумане эту тень и проходите мимо. Однако сквозь шум волн и порывов ветра до вас дошел неясный гул, который может иногда вызвать книга, И вот, в промежутке между двумя штормами, вы обернулись в мою сторону и прислали мне свою благодарность.

Я шлю вам свой привет.

Сейчас я скажу вам, кто я. Я один из вас. Я матрос, я воин морской пучины. Надо мной неистовствуют ледяные ветры. Я весь покрыт брызгами волн и дрожу от холода, но я улыбаюсь и порой, подобно вам, я пою. Горькая песнь. Я — потерпевший крушение лоцман, который не сделал ошибки в курсе и все-таки пошел ко дну; компас убеждает меня в том, что я прав, а ураган уверяет в противном, но я полон твердой уверенности, порожденной пережитою катастрофой, и теперь имею право говорить с другими лоцманами авторитетным тоном человека, испытавшего кораблекрушение. Вокруг меня ночь, но я без тревоги жду того подобия дня, который придет, хотя и не слишком рассчитываю на это, ибо если я спокоен за послезавтра, то не смогу сказать того же о завтра. Осуществление чаяний редко приходит сразу, и я, так же как вы, не раз с недоверием встречал мрачный рассвет. А пока что вокруг меня, как и вокруг вас, шквалы, тучи, раскаты грома; горизонт беспрестанно колеблется предо мною, и я присутствую при непрерывном приливе и отливе той волны, которая зовется действительностью. Находясь во власти событий, как вы — во власти ветров, я убеждаюсь в их кажущейся бессмыслице и в их глубокой внутренней логике. Я чувствую, что буря есть воля, а мое сознание — другая воля и что в сущности они созвучны друг другу. И я упорствую, я сопротивляюсь, я даю отпор деспотам, как вы даете отпор циклонам. Пусть же воют вокруг меня все гнусные собачьи своры, все псы мрака, я исполняю свой долг, так же не замечая их ненависти, как вы не замечаете морской пены.

Я не вижу звезды, но знаю, что она смотрит на меня, и этого мне довольно.

Вот все, что я мог рассказать вам о себе. Подарите же мне свою любовь.

Итак, будем продолжать. Будем делать наше дело, вы — свое, я — свое; вы — среди волн, я — среди людей. Будем спасать. Да, выполним наше назначение — будем охранять. Будем зорко следить, будем бодрствовать, постараемся не пропустить ни одного сигнала бедствия, протянем руку всем тем, кто гибнет в пучине, взберемся на мачту и будем часовыми в этом мраке, не допустим, чтобы то, что должно исчезнуть, возвратилось, будем наблюдать: вы — как исчезает во тьме корабль-призрак, я — как исчезает прошлое. Докажем, что и в волнах хаоса может пройти судно. Поверхности разнообразны, движение вод беспредельно, но на дне одно — бог. Я, говорящий с вами, касаюсь этого дна. Его имя — истина и справедливость. Тот, кто падает, борясь за право, погружается в истину. Уверуем в это. Вы руководствуетесь компасом, я — совестью. О бесстрашные борцы, мои братья, доверимся вы — волне, я — провидению. Откуда же почерпнуть уверенность, как не из этой вечно волнующейся нивы, уровень которой всегда неизменен? Ваш долг равнозначен моему. Будем же бороться, будем постоянно начинать все сначала, будем упорно продолжать наше дело, помня, что открытое море простирается и за пределы доступного человеческому взору, что даже вне жизни бесконечно идут корабли и что когда-нибудь мы обнаружим сходство между океаном, где обитают волны, и могилой, где обитают души. Волна, которая мыслит, — это и есть душа человека.

Виктор Гюго.

ТРУД В АМЕРИКЕ

Отвиль-Хауз, 22 апреля 1870

Вы сообщаете мне, генерал, приятное известие: в Америке создана трудовая коалиция рабочих; славный ответ на коалицию королей во Франции!

Рабочие — это армия; армии нужны вожди. Вы как раз один из тех, кто призван стать во главе масс, ибо у вас есть двойное чутье: вы понимаете, что такое революция и что такое цивилизация.

Вы — один из тех, кто может подать народу любой совет в духе истины и справедливости.

Свобода — вы это прекрасно понимаете — не только цель, но и средство. Вот почему американские рабочие избрали вас своим представителем. Я поздравляю с этим и вас и их.

Труд в наше время — это великое право и великая обязанность.

Будущее отныне принадлежит двум типам людей: человеку мысли и человеку труда.

В сущности оба они составляют одно целое, ибо мыслить — значит трудиться.

Я принадлежу к тем, для кого положение страждущих классов является основным предметом забот всей их жизни. Судьба рабочего повсюду — будь то в Америке или в Европе — приковывает к себе мое самое пристальное внимание, глубоко волнует и трогает меня. Нужно, чтобы эти страждущие стали счастливыми и чтобы труд человека, бывший до сих пор тоскливым и мрачным, стал отныне радостным и светлым.

Я люблю Америку, как отчизну. Великая республика Вашингтона и Джона Брауна — это гордость цивилизации. Пусть же она не колеблясь примет державное участие в управлении миром. По линии социальной — пусть она дарует свободу рабочим, по линии политической — пусть дарует свободу Кубе.

Европа пристально смотрит на Америку. То, что сделает Америка, будет сделано хорошо. Америка счастлива вдвойне: она свободна, как Англия, и логична, как Франция.

Мы будем восторженно, как патриоты, приветствовать все ее передовые начинания. Мы чувствуем себя согражданами любой великой страны.

Генерал, помогите рабочим в организации их могучего и святого союза.

Жму вашу руку.

Виктор Гюго.

ПЛЕБИСЦИТ

«Нет!»

Этим словом из трех букв сказано все.

Его содержание могло бы заполнить целый том.

Скоро девятнадцать лет, как этот ответ возвышается над империей.

Этот мрачный сфинкс чувствует, что именно в слове «нет!» и заключена разгадка его тайны.

На все, что представляет собой империя, чего она хочет, о чем мечтает, во что верит, на все, что она может сделать и что делает, довольно ответить одним словом: «нет!»

Что вы думаете об империи? Я отвергаю ее.

«Нет!» — таков приговор.

Один из декабрьских изгнанников в книге, опубликованной вне Франции в 1853 году, назвал себя «устами, говорящими «нет!»

«Нет!» — было ответом на так называемую амнистию.

«Нет!» — будет ответом на так называемый плебисцит.

Плебисцит пытается сотворить чудо: заставить человеческую совесть принять империю.