«Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма - Сергей Николаевич Магнитов

России, мы можем сказать, что не было Крымской войны, а был Крымский фронт, на котором мы проиграли, а на Балканах и в Средней Азии и на Дальнем Востоке победили – за счет чего Крым остался за нами, несмотря на локальное поражение!

А что же с правдой? Неужели всё закрыть и запечатать?

Сталин, скорее всего, понимал, что воину и рабочему у станка не нужна правда, а нужна вера. Почти религиозная. В себя, в страну, в лидера, в победу, в детей, в Бога, наконец. Что двинет воина вперед? Он последним сидит в окопе с пустым магазином – на него надвигается строй нацистов.

Правда проста: он один против всех. Что следует из этой правды? Иди – сдавайся? Но с Верой он примыкает штык к винтовке, стискивает зубами последнюю гранату и выходит из окопа. Один против всех. И сеет ужас в сердцах противника. Их ужас. В их сердцах.

А это и есть победа. И высшая правда.

Сталин это понимал, как никто. И именно за эту веру и верность, доверие к нему лично он поднял бокал после войны за русского солдата, знаменитый «тост за русский народ». Нам кажется, он сам до конца не понимал, откуда взялась эта несокрушимая воля и вера в народе. В тосте Сталина собственно даже немного было это удивление. Как так: во время наших самых тяжких поражений, когда народ имел право повернуть свой гнев против власти, народ, наоборот, оказал власти абсолютное доверие?! Невероятно! Но ответ прост: народ не идет сам никогда против власти, народ против власти ведут, ведут вот те самые «правдорубы и паникеры», которых Сталин основательно зачистил уже перед войной. Поэтому и картина после блицкрига фашистов в Европе и России была радикально иная. В Европе – первые же неудачи как пожар шли впереди немецких войск и сносили на своём пути остатки веры, надежды, сопротивления. Франция имела больше дивизий, чем Гитлер, плюс английские дивизии, Франция имела опыт побед и сопротивления в Первую мировую, но перед Гитлером, благодаря «паникерам и правдорубам», рассказывающим «неудобную для властей правду о положении на фронте», Франция легла.

Есть вредная правда, особенно в военное время. За эту правду – в то самое великое военное время при Сталине жестоко наказывали. Недаром были письма-треугольнички. Можно же было в конвертах письма посылать, ведь конверты были и продавались на почте. Донесения друг другу те же командиры писали и вкладывали в конверты. А вот солдаты писали и складывали листок треугольником, потому что все письма, которые шли с фронта, люстрировались, то есть прочитывались. Если бы какой-то солдат там написал так называемую «правду», что ему холодно в окопе, что ему мясо недодают, что портянки у него дырявые, что не хватило патронов в прошлом бою, то этот солдат вместо фронта поехал бы на 10 лет в лагеря в Норильск, кайлом долбить вечную мерзлоту. Это, кстати говоря, не какая-то страшная участь, может быть, он будет спасен тем самым от смерти. И некоторые, в частности Солженицын, так и сделали. Когда им надо было сбежать с фронта, они писали вот эту «правду» и знали, что, «хотя я на 10 лет в лагеря загремлю, но зато живой останусь». Да, некоторые этим пользовались, конечно, абсолютное меньшинство, но какой-то контингент в лагеря таким образом дезертировал. Кто поглупее, пальцы себе отстреливал, в ногу себе стрелял, для того чтобы сказать «я инвалид, теперь воевать не могу», и считали, что лучше быть инвалидом, но живым.

Но есть один случай, который начинают приводить как пример того, что Сталин якобы поощрял «правду» о тяжелой жизни солдат и неудачах на фронте прямо во время войны. Драматург Корнейчук, дескать, написал пьесу «Фронт», которая рассказывала о наших поражениях в 41-м году. В этой пьесе было выведено два командира. Один командир – старый, времен Гражданской войны, который воевал по старинке, забыл, что сейчас танки, а не конница Буденного, который всё делал неправильно. У него был некий полковник – молодой, умный, современный, который знал, как надо воевать, и он критикует этого командира за неправильное командование. И вот Сталин, прочитав эту пьесу, дал приказ напечатать её прямо в газете «Правда». Не просто её поставить где-то на сцене, чтобы это увидели 200 человек, а в газете «Правда», чтобы прочитали, грубо говоря, 200 миллионов.

И сейчас говорят: «Посмотрите, вот пример сталинского подхода: как он любил правду, как он критиковал армию прямо во время войны, показывал, что нужно быть хорошим командиром, а не плохим командиром».

В ответ на это можно пойти в Российскую государственную библиотеку и принести все экземпляры газеты «Правда» за четыре года нашей войны. Давайте возьмем не один экземпляр, в котором была напечатана эта пьеса, а все экземпляры, и посмотрим, есть ли там такое, как у нас сейчас в информационном пространстве, когда любой корреспондент, военкор, выехавший на фронт, пусть даже собственный корреспондент газеты «Правда» или просто некие свидетели, или военные, которые с фронта пишут, или люди, которые что-то слышали о фронте, чтобы они на страницах этой газеты «Правда» рассказывали то, что рассказывают сейчас: что «броников не хватает», «каптёров не хватает», «берцы не того размера», «пушки не туда завезли»? Или другие всякие байки, слухи и истории.

Разве в газете «Правда» у нас было то, что сейчас творят все эти военкоры во время СВО?[42] Нет, ничего подобного близко нет. Пять лет у нас рассказывалось, как наша доблестная армия либо героически что-то защищает, в крайнем случае, оставляет какие-то города, либо героически побеждает и уничтожает фашистскую гадину. А то, что один раз за эти пять лет напечатали эту пьесу – это то самое исключение, которое подтверждает правило. В противном случае не было бы никаких правил, если бы работали одни исключения. Исключение только тогда является исключением, когда есть правило. Если есть только одни сплошные исключения, то, получается, правила-то никакого нет. Мы как раз видим, что было очень четкое правило, как себя вести. За любую болтовню о фронте, о каких-то наших неудачах, о каких-то наших потерях, о неправильных действиях командиров и прочем сразу получали по зубам, расстреливались, посылались в лагеря. В качестве этого самого исключения Сталин один раз пьесу этого Корнейчука напечатал.

Когда он её напечатал, цвет нашей армии, Василевский, Тимошенко, Конев – великие наши полководцы, напрямую высказали Сталину, что это политическая ошибка делать такие вещи: «Вы чему учите наших полковников? Вы хотите сказать, что каждый полковник, который должен быть моим подчиненным,