В осаде - Вера Кетлинская

Она услыхала знакомое гудение ястребков. Видеть их она не могла, воздушный бой завязался позади колонны. Но там, среди ястребков, был, конечно, и Мика… «Не беспокойся, прикрою», — сказал он, целуя её на прощанье. А когда погиб Глазов, он плакал. Сколько его товарищей уже погибло!.. В последнюю встречу она начала расспрашивать его о знакомых и быстро переменила разговор, потому что Мика всё отвечал: «Погиб, бедняга» или «Ранен, отправили», и вид у него сделался смутный.

Немецкие самолёты появлялись со всех сторон и упрямо лезли к трассе. Воздушные бои вспыхивали то тут, то там. Иногда Соня слышала злобное завывание моторов и трескотню пулемётов над головой, затем бой уходил в сторону, и Соня видела кувыркающиеся в облаках, поблескивающие на солнце палочки. И старалась распознать свои, родные истребители. Каждый истребитель казался ей микиным. Вот он сделал крутой вираж, вот он свечой пошёл вверх. Было жутко представить себе, какой там наверху морозище. Замечают ли лётчики этот холод в пылу боя? Как они дышат на обжигающем ветру? Мика — как он дышит?..

Соня загляделась и чуть не поплатилась за это — еле успела отвернуть от воронки и рывком вывела машину по трескающемуся, проваливающемуся под колёсами льду. Её бросило в жар, громко стучало сердце. Отругав себя и отдышавшись, она дала себе слово смотреть только вперёд, на дорогу. Но когда упал подбитый ястребок, она почувствовала это и успела заметить, как он грохнулся в сугробы. Мика?.. Ей неоткуда было узнать, чей самолёт разбился. Боже мой, неужели Мика?.. Ей вспомнилось, как он говорил, улыбаясь: «Ничего, Сонечка, я буду жив до самой смерти!» Эти смешные слова успокаивали её. Но ведь и Глазов думал…

Немцы продолжали лезть. То справа, то слева от трассы вздымались тяжёлые фонтаны воды и битого льда. Соня уже много раз попадала под бомбёжку — и не верила, что немцы угодят в грузовик, но трещины были опасны так же, как бомбы. Приоткрыв дверцу, чтобы выскочить в случае беды, Соня вела машину на предельной скорости.

Моторы самолётов — своих и чужих — взвыли над её головой. Ожесточённо били пулемёты и пушки. Соня успела подумать о том, что бой идёт прямо над нею. Справа что-то мелькнуло, чёрное и красное, стремительно падающее. В ту же секунду гром взрыва оглушил её, машину тряхнуло и подбросило. Приоткрытая дверца захлопнулась, ударив Соню по пальцам. Соня вскрикнула и выровняла машину.

Немецкий бомбардировщик, взорвавшись на собственных бомбах, ушёл в воду. Соня увидела огромную воронку и догорающие на льду лужицы расплескавшегося бензина.

Воздушный бой продолжался.

Ещё один самолёт, подбитый, полетел вниз, выровнялся, закачался и врезался в снег неподалеку — это был истребитель, свой. . И тотчас свист бомбы резнул уши, лёд задрожал, как в лихорадке, синяя трещина возникла перед носом грузовика, — Соня, сразу вспотев, рванула машину вперёд и проскочила, услыхала отдаляющийся гул самолётов и остановилась, потому что упавший истребитель лежал всего в двухстах — трехстах метрах и лётчик мог быть жив…

Она перелезла через снежно-ледяной вал на краю дороги и поползла по глубокому снегу к самолёту. Ноги то и дело проваливались в сугробы. Осколки льда царапали руки. Иногда под снегом оказывалась вода, и тогда Соня кидалась в сторону, боясь упасть в недавнюю, затянутую ледком воронку.

Самолёт лежал на боку, на смятом крыле. Видимо, лётчик, ведя раненый самолёт на посадку, не успел выпустить шасси или потерял сознание ещё в воздухе. Соня мгновенно вспомнила решение Мики: «или спасти машину, или угробиться вместе с нею…» Мика?..

И вдруг она увидела Мику. Он перевалился через край кабины и соскользнул в сугроб. Соня побежала, задыхаясь от усталости и волнения, проваливаясь, вылезая, снова проваливаясь. Мика приподнялся, знакомым движением сорвал с головы шлем и ткнулся лицом в снег.

Она добежала до него и остановилась. Светлые короткие волосы были микины и не микины. Мальчишеский затылок в пятнах крови был микин…

Она села в снег и осторожно подняла голову лётчика. Он вдруг дёрнулся, незнакомое молодое лицо оживилось выражением бешеной решимости, рука потянулась к кобуре…

— Свои, чудила, да свои же, разве ты не видишь?! — сказала Соня, доставая индивидуальный пакет. — Куда ты ранен, дружок?..

Лётчик вгляделся в Соню, откинулся на её руки, затих. Глаза его замутились.

— Подержи голову, я перевяжу, потерпи, милый, — просила Соня, перевязывая разбитую, всю в ссадинах, окровавленную голову.

Лётчик скрипнул зубами от боли, привалился головой к коленям Сони и спросил:

— Ты кто?

— Шофёр. Соня Кружкова. Ты Мику Вихрова знаешь? Это мой жених.

Лётчик на секунду приоткрыл глаза, чтобы посмотреть на Соню, но заинтересованность была слишком краткой, а страдание слишком сильно. Он полежал с закрытыми глазами и сказал:

— Жалко Вихрова. Хороший был парень. Приятель.

— А что с ним? — пролепетала Соня, помертвев.

Лётчик молчал. Может быть, он и не слышал её вопроса.

— Милый, родной, ты только скажи слово. Что с ним? Скажи, милый. Что с Вихровым? Ты слышишь меня?..

Он с усилием проговорил:

— Может и жив. Не знаю. Разбился он. Вслед за Глазовым. Отправили.

Он повернулся на бок и ткнулся лицом в сонину руку. Она почувствовала острую боль в пальцах. Ах, да, это придавило дверцей, когда взорвался бомбардировщик… Может быть и жив. А может быть и нет… «Я буду жив до самой смерти…» Вслед за Глазовым. «Мы будем мстить за него. Целую тебя, моя родненькая». Он плакал, а потом пошёл в бой… Его подобрали и отправили куда-то, куда отправляют тяжело раненых…

Лётчик шевельнулся и открыл замутившиеся глаза.

— Девушка, — забормотал он еле различимо. — Документы возьмёшь. Сдашь командованию. Самолёт охраняй. Починят… Скажи…

Он замолк. Рука его нашла сонины пальцы — те, что придавило дверцей — и сжала их в последнем земном стремлении к человеку. Соня никогда не видала умирающих, но на этом молодом пригожем лице смерть проступала так ясно, что Соня наклонилась к его губам и коснулась их, стараясь уловить, есть ли дыхание.

—. . всё что мог, — отчётливо проговорил лётчик и стиснул сонины, ноющие от боли, пальцы, — скажешь… Ленинграду… всё, что мог…

Выражение успокоения появилось и застыло на его лице.

Соня осторожно сняла с колен голову лётчика, взобралась на крыло самолёта и начала махать рукавицей проезжающим грузовикам. Её долго не замечали. Наконец, два грузовика резко затормозили, шофёры выскочили из машин и поползли к самолёту по сониным следам. А Соня продолжала махать рукавицей, потому что по дороге мчалась санитарная машина. Потом она увидела командира, стоявшего на крыле санитарной машины, и тогда соскочила в снег и снова взяла на колени голову лётчика.

Он был её лет или даже чуть старше, но Соня смотрела на него с материнской жалостью и взрослым уважением. «Всё что мог..» Этот храбрый мальчик сделал все, что мог, для Ленинграда, для неё, для того, чтобы хлеб шёл в осаждённый город бесперебойно. Думал ли он о своей жизни, оборвавшейся сегодня, о том, как — мало он прожил и сколько возможностей было у него впереди? А Мика?.. Что думал Мика, лёжа вот так, на снегу, когда сквозь боль проблескивало сознание?.

Подошли шофёры, санитары и командир.

Соня вместе с командиром нашла документы погибшего, мельком прочла: год рождения 1922, место рождения — Красноярск… она продиктовала командиру последние слова лётчика и попросила, чтобы их обязательно напечатали в ленинградской газете.

— Обязательно, — сказал командир. И ласково спросил: — Подвезти вас в Кабону?

— Я в Ленинград еду, — резко ответила Соня. — Я и так провозилась тут…

Она добрела до машины, с трудом разогрела мотор и погнала свой грузовик по опустевшей дороге, под опустевшим небом. Весь мир опустел. Ничего не было, кроме мороза, снега, усталости, боли в пальцах.

Потом она увидела одинокую встречную машину. Шофёр высунул руку, прося остановиться. Соня затормозила и узнала своего товарища по роте, Вальку Зайцева.

— Закурить есть? — спросил Валька. — А там норму прибавили. С двадцать пятого.

Она заставила себя улыбнуться и вытащила табак. Закурили.

— Ты что одна?

— Своих догоняю.

— Авария?

— Нет. Самолет тут подбили. Помогала летчика спасать.

— Живой?

Она качнула головой.

— Хуже нет их профессии. Полетал, полетал — и крышка.

— Да. — Она крепко затянулась горьким табаком, сплюнула в снег и сказала, поглядев на небо: — Пожалуй, сегодня успею ещё раз обернуться.

— Ну, ну, — сказал Валька. — Покудова!

— Там воронок накопали, осторожно! — крикнула Соня, залезая в кабину, и рывком тронула с места примёрзшую ко льду машину.

4

Мария засветло отнесла баночку со своей похлёбкой домой и не спеша возвращалась на объект. В этот последний день сорок первого года весь город был подёрнут морозной дымкой и сквозь неё таинственно и незнакомо проступали обиндевелые здания. Низко над горизонтом висело клубком багровое облако — где-го там, за морозным туманом, пылало солнце.