Фурцева - Леонид Млечин

В подмосковной Валентиновке обнаружили «гнездо разврата», где весело развлекался с женщинами легкого поведения министр Александров, а с ним еще несколько высокопоставленных чиновников. Он потерял свой пост. Сменил его бывший многолетний руководитель комсомола Николай Александрович Михайлов. Хрущев сначала испытал его на должности, которую прежде занимал сам, — сделал руководителем Московского комитета партии, но быстро разочаровался в малообразованном пропагандисте.

Заместитель директора издательства изобразительного искусства И. М. Горелов писал 5 марта 1957 года секретарю ЦК Шепилову о Михайлове: «Человек, умеющий изъясняться лишь на двух языках — русском и матерном, не являющийся знатоком ни в одной области культуры и искусства, возглавляет Министерство культуры величайшей страны социализма. Это оскорбительно для партии и страны».

Георгий Александров, как и Пантелеймон Пономаренко, был министром всего год. А вот Николай Михайлов занимал это кресло шесть лет — с марта 1954-го по май 1960 года. «С кудрявым чубом, пролетарской внешностью, сухой, холодный человек, — таким запомнила его Майя Плисецкая. — Судьба сводила меня с ним несколько раз на молодежных фестивалях. Служака, верный солдат партии, чтоб ее…»

Политическая карьера Михайлова завершилась потому, что ему пришлось освободить кресло для Екатерины Алексеевны Фурцевой.

К моменту ее назначения Министерство культуры уже перестало быть тем монстром, каким его создали в 1953-м. Но как заведено у нас в стране, попытки сократить управленческий аппарат оказывались тщетными. За слиянием ведомств неизбежно следовало их разукрупнение. Так из Министерства культуры быстро вывели структуры, из которых образовали самостоятельные Министерство высшего образования и Главное управление трудовых резервов при Совете министров СССР. Потом на основе министерских же подразделений создали Госкомитет по культурным связям с зарубежными странами и Госкомитет по радиовещанию и телевидению.

Тем не менее Фурцевой досталось очень крупное хозяйство. Впрочем, эта сфера ей была хорошо знакома. Когда Екатерина Алексеевна трудилась на Старой площади, то по распределению обязанностей занималась и идеологическими делами. Рука об руку с ней на этом же фронте сражались еще два секретаря ЦК, Михаил Андреевич Суслов и Петр Николаевич Поспелов. Фурцева и Суслов были членами президиума, но Екатерина Алексеевна тогда еще нравилась Хрущеву, а Михаил Андреевич — не очень. Академик Петр Николаевич Поспелов был кандидатом в члены президиума, то есть ранг у него был пониже. Суслов считался старшим.

Поэт Валентин Берестов вспоминал, как летом 1959 года его, как и других поэтов, пригласили в ЦК. Выступал Суслов и попросил потрудиться над созданием нового гимна, поскольку старый безнадежно устарел. Один раз уже попытались объявить конкурс.

— В прошлый раз, — говорил Суслов, — все поэты добросовестно относились к разработке. Все наши требования были вами учтены. Но не было этого… ну как его? Екатерина Алексеевна, подскажите, чего не было.

Фурцева поджала губы и склонила голову.

— Петр Николаевич, — обратился Суслов к Поспелову. — Не было чего? Помогите.

Поспелов тоже поджал губы и опустил голову. Суслов с надеждой на подсказку поглядел в зал. Однако искать формулировку пришлось в одиночку:

— Не было… Как вам сказать… Ну как ее? Минуточку. Стоп! — И он торжествующе глянул на продолжавших мучительно размышлять соратников. — Поэзии не было, вот чего! Да-да, товарищи поэты! Не было поэзии!

Сценка, описанная Валентином Берестовым, это, конечно, откровенная издевка, но чего ожидать, если чиновники пытались командовать поэтами?

Третьего января 1958 года президиум ЦК сформировал Комиссию ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей. Суслова сделали ее председателем, в состав комиссии включили Фурцеву, Куусинена, Мухитдинова и Поспелова. Предполагалось, что комиссия займется изучением проблем международной пропаганды и теоретических вопросов международного рабочего движения и будет следить за освещением этих проблем в советской печати. Теориями секретари ЦК, ясное дело, заниматься не стали. Комиссия превратилась в верховную инстанцию, принимавшую политические решения по текущим вопросам науки, культуры, искусства.

В партийном руководстве тех лет все были догматиками. Но Екатерине Фурцевой катастрофически не хватало общей культуры и образования, поэтому ее выступления на идеологические темы производили особенно мрачное впечатление.

— Всем известно, какую жесточайшую борьбу и наступление ведут все наши враги на идеологическом фронте, — наставляла аудиторию Фурцева. — Работают сотни радиостанций, сотни газет, и все направлено на то, чтобы добиться раскола единства социалистического лагеря, чтобы подорвать авторитет нашей страны.

Екатерина Алексеевна произносила написанные ей помощниками речи, возможно, не отдавая себе отчета в собственных словах. На Советский Союз и социалистические страны действительно вещали несколько радиостанций. Аудитория у них была сравнительно небольшая, и полагать, что в конце 1950-х годов передачи иностранного радио как-то влияли на ситуацию в стране, нелепо… Конечно, о положении в Советском Союзе периодически писала вся мировая пресса, но в нашу страну она не попадала. С иностранными газетами и журналами знакомился в спецхранах только узкий круг идеологических чиновников.

Но западное влияние было привычным объяснением «негативных явлений», то есть попыток советских людей разобраться, что происходит, и высказать собственное мнение. Все высшие идеологические чиновники начали свою карьеру в сталинские времена, выучка у них была соответствующая.

Петр Поспелов много лет редактировал «Правду». В годы холодной войны главный партийный орган получил указание регулярно публиковать передовицы на международные темы. Текст предварительно посылался Сталину и Молотову. Однажды уже около полуночи фельдъегерь привез Поспелову пакет от Молотова, вспоминал один из ветеранов «Правды». Распечатали пакет и увидели, что от первоначального варианта осталось буквально три слова. Остальное переписано рукой самого Молотова. Новый текст перепечатали и отправили в типографию набирать. А в два часа ночи главному редактору «Правды» позвонил Сталин и сообщил, что он считает текст передовицы подходящим и его можно публиковать… Поспелов растерялся: что же делать? Сталинского распоряжения ослушаться нельзя — надо печатать тот текст, который вождь просмотрел. Но как быть с Молотовым?

Поспелов встал, подтянул галстук, снял трубку вертушки и набрал номер Молотова. Он робко рассказал Вячеславу Михайловичу о ситуации и попросил указаний. Молотов помолчал и спросил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});