Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова

сверкают под фонарем.

– Да какая разница?

– Должна быть девушка.

Каблуки постукивают по доскам причала. Мелко и нервно.

– Он не поедет.

– Не вам решать, сеньорита. Есть срочный заказ, а заказы надо выполнять. Желание клиента превыше всего.

– Я сказала: нет.

– Вы плохо понимаете? Босс ждет. И если не дождется…

– Я сама принесу то, что нужно.

С подельниками Глория разговаривала сухо, без единого намека на эмоции. Наверное, поэтому парочка, переглянувшись, согласилась с предложенными условиями.

– Ну смотрите, сеньорита. Наше дело маленькое, можем и отойти в сторону. Только потом не жалуйтесь, что не справились!

Ушлепали. На твердую землю. Вокруг снова стало тихо.

– Я не ошиблась в тебе.

Чувства в голос пока ещё не вернулись.

– Она, конечно, не могла удержаться и не рассказать, а ты, едва понял, какой шанс идет в руки, не стал медлить.

Зябкое движение плеч под платком.

– Все же жаль, что мои планы нарушились. Я хотела посмотреть, как настырная девица сдохнет, но…

Ну да, состряпать досье на Лил и подсунуть его сенатору было парой пустяков. Тем более, Джозеф ясно давал понять, что следующая «лотерея» вот-вот состоится.

– Отдай мне конверт. Ты же слышал, его должен получить… заказчик. Иначе у всех нас возникнут проблемы.

Гордый профиль, смягченный лунным светом. Равнодушный и бесстрастный.

– Я достану тебе новый. Если захочешь. И если…

Шагнула ко мне. Подняла голову.

– Я хочу быть с тобой, Франсиско. И поверь, ты не останешься внакладе.

– О чем вы говорите, сеньорита?

– Есть деньги. Много денег. Не так много, как я рассчитывала, он ведь все такие жадные… особенно те, кто и пальцем о палец не хочет ударить. Но нам с тобой хватит. Здесь – на целую жизнь. Или уедем, хочешь? Нужно только немного подождать, пару месяцев, и у нас появятся такие конверты. На двоих.

Смотрит так, будто хочет что-то найти в моих глазах. Настойчиво. Беспощадно.

– Ты умный парень и никому ничего не скажешь. Я ведь не ошибаюсь?

Странно. Я уже знал, приходя сюда, кто и в чем замешан, но слушать живое признание как-то… жутковато, что ли. И разрушительно. Для светлых мыслей об окружающем мире, по крайней мере.

– Нам будет хорошо, обещаю.

С холодной скользкой змеей в постели может быть хорошо? Не уверен.

– Глори?

Она дернула головой, но не повернулась.

– Глори, это ты?

– Все замечательное однажды заканчивается. Знаешь, почему, Франсиско? Потому что любые решения надо принимать вовремя.

То, что ткнулось мне в живот, явно было оружием. Пистолетным дулом.

– Тебе, как всегда, не спится по ночам, Эстебан? – она почти проворковала эту фразу, в отличие от предыдущей, сухой, как галета.

– А что ты здесь делаешь?

Он не должен был выходить на причал. Договаривались, что не станет вмешиваться. Правда, и я не рассчитывал на то, что в сценарий вдруг введут женскую роль.

– Дышу морским воздухом.

– Это не лучшее место для прогулок молодой женщины. Можно встретить опасных людей.

– Разных людей.

Глория, и так стоявшая почти вплотную ко мне, ещё немного подвинулась. Вперед. Вдавливая металл все сильнее и сильнее.

– Я часто приглашал тебя на набережную. Помнишь?

Она усмехнулась, по-прежнему глядя на меня.

– И ты каждый раз отказывалась.

Улыбка стала шире. И заметно кривее.

– Я начал думать, что ты просто не любишь море.

– Или не люблю тебя.

По лицу Эсты трудно было сейчас что-нибудь прочитать: оно застыло. Натурально, как будто все мышцы разом свело. И наверное, сеньорита Толлман уже праздновала победу. Но Норьега поступил так, как обычно и делают хорошие парни в правильных фильмах.

– Теперь понимаю, в чем было дело. Ты не хотела бывать там, откуда другие отправлялись на смерть.

Улыбка осталась приклеенной к губам Глории, зато взгляд помрачнел.

– Скольким людям ты подписала смертный приговор? Десятку? Может, сотне?

– Хочешь знать точную цифру? Можешь посчитать сам. По спискам пропавших. Но их ведь никто не искал, правда, Эстебан? Их не стало, словно и не было. Никогда.

– Зачем ты это делала, Глори? Зачем? - В голосе Норьеги тоже не слышалось чувств, одно только гулкое эхо горечи. - Они и без того были несчастны, чтобы умирать вот так, обнадеженными и обманутыми.

– Они умирали счастливыми. Веря, что отправляются в рай. А не оставались прозябать тут, в нищете и бессмысленности.

– Тебя послушать, так получается, что ты их облагодетельствовала?

– Почему нет?

– В нищете, значит? Разве они ехали за деньгами? Им просто хотелось стать…

– Такими же, как богачи со склонов Сьерра-Винго. Да, я знаю.

– Ничего ты не знаешь! - Он чуть ожил. Лицом. - Я вспомнил одного из твоего списка. Мы разговаривали, наверное, с полгода назад. Он мечтал изменить жизнь, но не свою. Он хотел помочь всем. И когда выпал этот чудесный шанс… Представляю, с какими чувствами несчастный мальчик шел сюда.

– С теми же, что и все остальные.

– Ты видела его?

– Какое это имеет значение?

– Ты ходила на причал каждый раз?

Хорошо, что он не видел лица своей возлюбленной. А с другой стороны, тогда никаких вопросов не потребовалось бы.

– Чтобы убедиться, да?

Она вздохнула. С ленцой и скукой.

– Ходила. Когда поняла, что задумал сенатор. Я ведь сначала ничего не знала. Мне поручили важное задание, и я была горда этим. Очень горда. А потом, в библиотеке, мне случайно встретилась девица, имя которой стояло в списке, представленном нашему щедрому благодетелю. Она искала информацию. Конечно, как умела, а умела плохо. И обратилась за помощью. Ко мне. Думаю, ты догадываешься, что за статьи ей были нужны.

Вот все как просто, оказывается. Счастливый случай. Вернее, несчастный.

– Главного она не сказала, но это было уже не обязательно. По её глазам, по лицу… И любой дурак понял бы: что-то нечисто. К тому же она торопилась. На какую-то вечернюю встречу.

Интересно, если бы та девушка узнала, что её невинная просьба привела к гибели стольких людей, что бы она чувствовала?

– Я и в тот раз стояла на причале. В тени, конечно, не высовываясь. И смотрела, как эта нищенка, радостная и сияющая, уплывает прочь. В лучшую жизнь.

– Уверена?

Она снова улыбнулась. Снисходительно.

– У меня имелись все данные, которые нужны для слежки. И немного денег, чтобы заплатить детективу там, куда уплыла яхта. Он рассказал про операцию, про банковский счет и все остальное. И мне стало обидно. До боли обидно.

Оно и понятно. Если бы я в свое время узнал про сенаторские причуды, это стало бы убийственным. Может, для меня, но скорее – для него. Да, я не вынашивал бы планы