Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

— Не хочешь ли ты сказать, что, согласившись на ланч с Сэмом, я рискую попасть в любовную интрижку?

— Точно.

— Но Торквилл, — оборонялась она. — Это какое-то безумие. Он ведь мне как брат.

— Но он вовсе не твой брат, — резко парировал он.

— Для меня роман с ним то же самое, что роман с Хэлом.

— Моя логика проста и понятна. Я не хочу, чтобы у моей жены были близкие друзья-мужчины. Это очень опасно, поверь мне. У меня гораздо больше опыта, чем у тебя, моя маленькая наивная простушка, — сказал он, поглаживая ее щеку. — Я люблю тебя, я обожаю тебя, и я не хочу тебя потерять. В сущности, я готов на все, чтобы не потерять тебя. Абсолютно на все.

Федерика вздрогнула и застыла в нерешительности.

— Если я говорю, что люблю тебя на всю жизнь, то я подразумеваю это. Все мои требования могут показаться тебе странными, но они предназначены для защиты нашего брака. Все это делается ради тебя и меня, — внушал он. Он наклонился и поцеловал ее. Но Федерика не была расположена к поцелуям, она была сконфужена. Он взял ее за руку. — Пошли наверх, я терпеть не могу, когда мы ссоримся. Мы должны помириться.

— Торквилл, прошу тебя, — сопротивлялась она слабым голосом, который был едва слышен.

Он, похоже, не обращал внимания на ее состояние.

— Я хочу показать тебе, почему у тебя в действительности нет нужды в друзьях-мужчинах. Они не в силах дать тебе то, что могу дать я. Пойдем, малютка, ты докажешь, что не сердишься на меня.

Ощущая заторможенность и опустошенность, она позволила ему расстегнуть ее брюки и спустить их. Она лежала на кровати в рубашке и трусиках, стараясь сдержать рвавшиеся наружу рыдания. Он закрыл шторы, снял телефонную трубку, поставил на CD-плеере альбом «Пинк Флойд» и оставил в спальне только слабое освещение.

— Не плачь, дорогая, сейчас мы помиримся, — успокаивал он, целуя ее лицо. — Я собираюсь надеть тебе повязку на глаза, — добавил он медленно.

— О, Торквилл, я…

— Ш-ш-ш-ш, — прошептал он, прижав палец к ее рту. Затем он просунул его ей в рот и провел по деснам. Ее охватил приступ отвращения. Достав шелковый платок из ящика прикроватной тумбочки, он завязал ей глаза. Она погрузилась в беспросветный мрак, не зная, где он и что намерен с ней делать. Потом она почувствовала, как он расстегивает пуговицы на ее рубашке, распахивает ее и расстегивает бюстгальтер. Проводя по ее телу длинным белым пером, исследуя языком промежутки между пальцами на ее ногах, он получал извращенное удовлетворение от осознания того факта, что занимается с ней любовью, не снимая с нее трусиков, в то время как сама она не ощущала ничего и продолжала всхлипывать.

Ей хотелось крикнуть, чтобы он любил ее нормальным способом. Неожиданно ее озарило, что он всегда занимался с ней любовью без любви, и ее тело сковал леденящий ужас. Однако Торквилл ничего не заметил. Более того, ему нравилась ее неподвижная покорность. Именно в эти мгновения семена сомнений, брошенные Сэмом, пустили корни и пошли в рост. Впервые за годы замужества она позволила сомнениям овладеть ее разумом. Но первые сомнения уже не дали ей возможности контролировать неуверенность, дурманившую ее мысли, как струи черного дыма.

Федерика встала и стала рыться в своем шкафу. Там, в самом низу, в уголке лежала шкатулка с бабочкой, недоступная для педантичных пальцев Торквилла, готовых вышвырнуть ее вон вместе с остальным прошлым Федерики. Она уселась на полу, положила шкатулку на колени и открыла. Дрожащей рукой она перелистывала и читала все письма отца, одно за другим, вызывая в памяти картины прошлого, стоявшие за каждым их нежным словом, пока ее слезы не оставили на бумаге еще один след пережитых несчастий. Потом она уставилась в пустое пространство и ощутила покой от воспоминаний, которые она вновь обрела.

Глава 35

Осень 1998 г.

Последующие два лета пролетели в калейдоскопе вечеринок, нудных ланчей в компании светских леди и в бесконечных визитах к гинекологу: Федерика никак не могла забеременеть, а Торквилл был уверен, что у нее есть какие-то женские проблемы. Однако с точки зрения врача у нее все было превосходно.

— Нужно подождать, ведь вы замужем совсем недолго, и вам всего двадцать два, — ободряюще говорил он. — Возможно, вас что-то угнетает. Постарайтесь больше расслабляться.

Тот факт, что Федерика немедленно не забеременела, Торквилл воспринимал как личное оскорбление.

— Едва ли любой другой мужчина так часто занимается любовью со своей женой, как я, — жаловался он, — а ты такая чувственная, что можешь быть символом плодородия, так в чем же дело?

Федерика ощущала обиду. Сидя дома в одиночестве перед камином, посещая бесконечную череду магазинов или работая над списком литературы доктора Лайонела Свенборо, она заглушала ее пирожными и шоколадными рулетами. Торквилл овладевал ею в любой свободный момент, задирая юбку и предметно демонстрируя свою потенцию. Каждый раз, когда он кончал, то обязательно похлопывал ее по ягодицам.

— Я свое дело сделал, малютка, теперь слово за тобой, — говорил он доверительно Федерике, пока она, выполняя его указания, в течение получаса лежала с поднятыми вверх ногами, чтобы помочь сперматозоидам в их борьбе с гравитацией.

Федерика отчаянно хотела ребенка, но в этом желании таилось определенное противоречие. Она чувствовала, что еще слишком молода, чтобы возложить на себя тяжкое бремя связанных с этим забот, но в то же время стремилась угодить мужу. Каждый новый менструальный цикл сопровождался горькими слезами отчаяния и болезненной необходимостью доклада о своей очередной неудаче. Когда она осмелилась предложить ему самому посетить доктора, он резко возразил, что у него все в полнейшем порядке и проблема заключается только в ней самой.

Когда вокруг жалобно застонали холодные меланхолические ветры октября, Федерика нашла утешение в своих книгах, своем шоколаде и своих воспоминаниях.

А потом умер Нуньо.

При таких исключительных обстоятельствах Торквилл позволил Федерике отправиться на похороны в Польперро автомобилем с личным шофером.

— Но я буду ждать тебя до наступления ночи, — сказал он. Когда Федерика пояснила, что это совершенно невозможно, поскольку до Польперро несколько часов езды, он неохотно согласился и разрешил ей там переночевать. — Я буду скучать без тебя, малютка, — добавил он, обнимая ее, — мне нужно, чтобы ты всегда была со мной.

Федерика была очень опечалена смертью Нуньо, но радостный подъем от предвкушения возвращения в Польперро приглушил ее грусть. Она ожидала этого дня с таким воодушевлением, что забыла о привычной осторожности и постоянно звонила матери и Тоби из телефонной будки, чтобы обсудить все детали предстоящей встречи. Она даже ухитрилась, ссылаясь на постигшее ее горе, избегать секса с Торквиллом.

Похороны состоялись в маленькой деревенской церкви. Те, кто в ней не поместились, выстроились вдоль аллеи, ведущей к церкви, поплотнее укутавшись в свои пальто и шляпы. Ингрид надела черную шляпу с вуалью, чтобы никто не увидел ее слез. Иниго вел ее под руку с опущенной головой и покрасневшими глазами.

— Теперь мы с тобой заняли место на вершине погребального костра, — мрачно произнес он, когда они уселись в первом ряду.

— Не знаю, как ты, дорогой, но я намерена перевоплотиться в прекрасную птицу, вот увидишь, — ответила она, помещая монокль в глаз с тем, чтобы прочитать листок с распорядком службы. Все остальное время службы Иниго провел в размышлениях на тему реинкарнации.

Молли и Эстер постоянно вытирали мокрые от слез лица, а Сэм сидел, неотрывно уставившись на гроб. Он думал о своем обожаемом деде, и его глаза тоже наполнились влагой.

Федерика приехала поздно. Сломанный грузовик на полчаса задержал ее машину в автомобильной пробке, и ей оставалось только плакать от отчаяния. Вся в поту, она протиснулась в церковь в тот момент, когда преподобный Бойбл занял свое место в нефе. Обессиленная Федерика рухнула на скамью между Тоби и Джулианом, которые были очень растроганы ее появлением и крепко взяли ее за руки, чтобы поддержать в этот трудный час. Преподобный Бойбл в ожидании, пока Федерика устраивалась на месте, нервно прокашлялся.

— Никто из нас никогда не забудет Нуньо, — начал он. — Он был одним из немногих оригиналов в этой жизни, редкостным лучом света, согревавшим всех нас. Нам будет очень не хватать тепла этого света. Но сейчас он светит нам вместе с Богом. Так возблагодарим же Господа за жизнь нашего дорогого друга Нуньо, который так много дал нам всем.

Ингрид начала всхлипывать, и ее плечи задрожали в попытке сдержать рыдания. Сэм продолжал смотреть на гроб, будто погрузившись в транс. Федерика потихоньку оглядывалась и молчаливо приветствовала членов своей семьи, которые смотрели на нее как на чужую.