Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И всё же она тогда решила, что сама не сделает ничего, чтобы приблизить к себе этого мальчика, хоть он мил и ей понравился. Больше того, который придумал и дал ей в своей постановке такую сказочную и романтическую роль; она была уверена, что действие пьесы, к счастью, еще не завершено, и, может быть, потому не стала ничего предпринимать. В ней сразу было это понимание, что пьеса именно его, и ей, во всяком случае, в начале, не надо мешать ему, пытаться что-то изменить, только слушаться и за ним следовать. И еще: она чувствовала, что в его истории есть какой-то глубокий смысл и длиться она будет необычно, для пьес просто несуразно долго, всё время обрастая новыми линиями и поворотами, а для чего всё задумано – и мальчику, и ей, и другим участникам станет ясно лишь в самом конце.
* * *В своей новой деревне, назначая “дани и оброки”, определяя порядок работ, которые необходимо будет сделать за осень и зиму, она раньше предполагала пробыть дней пять-шесть. Теперь же, после ночного происшествия, подумала, что никто ее обратно в Сосновый Яр не тащит и, если надо, она может провести здесь и больший срок; словом, если мальчику необходимо время, она ни в коем случае его не торопит и не подгоняет. В общем, она всячески готова была ему помогать, но ничего особенного не понадобилось. На следующую ночь он явился снова и на сей раз был хитрее. Зная, что вход стерегут, он попытался проникнуть в дом через окно, стал открывать ставни, но действовал неумело, шумно, крестьяне были настороже и легко его поймали. В конце концов он был отпущен, правда, сильно побитый.
Наутро, узнав об этом, она накричала на старосту и строго наказала, что если набег еще раз повторится, не причинять незнакомцу никакого вреда, а только поймать, связать и, оставив в сенях, ей доложить; а потом от жалости к мальчику проплакала весь день. Три ночи прошли спокойно – он, очевидно, зализывал раны, – в четвертую же попытка была повторена. Но и на этот раз всё для него закончилось неудачей. К тому времени она уже знала, кто он.
В здешних местах его печальная судьба была известна почти каждому. Отцом его был князь Павел Иванович Гагарин, а матерью – тоже дворянка, Елизавета Иванова, чьи родители владели по соседству совсем маленьким поместьем, вернее, просто хутором. Повенчаны Павел и Елизавета не были, и ребенок, следовательно, был незаконнорожденным. Из-за этого отчество и фамилию он получил по имени своего крестного и звался Николай Федорович Федоров. Родной его отец умер очень рано, но пока были живы дед князь Иван Алексеевич, знаменитый сановник царствований Екатерины и Александра, и дядя мальчика, князь Константин Иванович, они не оставляли его своим покровительством. На их деньги он учился в тамбовской гимназии, а потом прошел полкурса в одесском Ришельевском лицее. Теперь же, после их смерти, он остался без средств и, кажется, единственное, на что может рассчитывать, – место преподавателя где-нибудь в уездном училище.
Когда староста ей доложил, что, как она и приказала, этот придурочный лежит связанный в сенях, она снова отправила его к Федорову, велев убедить, что время освобождать царевну не пришло, чары еще сильны и, если он сейчас разобьет гроб, она неминуемо погибнет; сама она идти не решилась. Еще она велела передать, что, согласись он, Федоров, кротко ждать часа, когда колдовство ослабнет, он может быть допущен к царевне уже сегодня. Едва староста ушел, Евгения Францевна немедля встала, надела то самое платье из кисеи, в котором он принял ее за Деву Марию, ту же шляпу и бальные туфельки и быстро спустилась вниз. По углам портшеза она зажгла четыре большие восковые свечи, еще четыре черные и тонкие ароматические свечки она зажгла внутри портшеза, словом, по возможности сделала всё, как и тогда и, убедившись, что ничего не напутала, легла на кушетку. Затем она опустила за собой крышку «гроба» и принялась ждать, когда староста кончит увещевать Федорова и пустит его к ней. Она знала, что и ее одежды, и свечи, изнутри и снаружи отражающиеся в хрустальном стекле, делают всё красивым и таинственным, как и должно быть совершенно сказочным, и радовалась, что он увидит ее именно такой и, что бы ни было дальше с ними обоими, именно такой запомнит. Наконец староста открыл перед ним двери, и он очень медленно, щурясь от ярких бликов света, подошел к ее гробу. Он опустился на колени, трижды перекрестил ее и поцеловал стекло там, где к нему ближе всего были ее глаза и губы. Потом он сел рядом.
Хотя веки Евгении Францевны были полуопущены, она впервые сумела его хорошо разглядеть. Конечно, он был уже не мальчик, но очень молод и чертами лица напомнил ей Рокка, с которым она была счастлива. На мгновение она даже забыла, что перед ней не Рокка, и ей снова сделалось обидно и за него, и за себя, что она так и не родила от Рокка ребенка. Возможно, она тогда вспомнила о Рокка и не только из-за Федорова, в ней вообще в последние месяцы что-то стало меняться. Многое из того, что всегда представлялось ей второстепенным и малозначащим, теперь возвращалось, и всякий раз ей становилось грустно, что она в свое время это не увидела, не оценила, не поняла. Вернулось, в частности, немало людей, она привыкла слышать, что мадам де Сталь жадна до новых лиц, что она из тех, кому люди интересны, и думала, что здесь обид быть не должно, а оказалось, что невнимательна она была к очень многим. Сейчас ей было жаль и их, и себя.
И всё же дело, наверное, было в самом этом мальчике, в Федорове, а не в том, что он похож на Рокка или на кого-нибудь еще, тут было другое: с Федоровым, едва он появился в ее жизни, изменилось ее положение в мире, она вдруг сама увидела его иным. Она как
- Рассказы - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Иногда - Александр Шаров - Русская классическая проза
- Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев - Русская классическая проза
- В усадьбе - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- В деревне - Николай Лейкин - Русская классическая проза
- Собрание Сочинений. Том 3. Произведения 1970-1979 годов. - Хорхе Луис Борхес - Поэзия / Русская классическая проза
- Том 5. Записки ружейного охотника - Сергей Аксаков - Русская классическая проза
- Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936 - Максим Горький - Русская классическая проза
- He те года - Лидия Авилова - Русская классическая проза
- Праздничные размышления - Николай Каронин-Петропавловский - Русская классическая проза