Cага о Бельфлёрах - Джойс Кэрол Оутс

волнение, но причину понять не могла. Она словно сильно чего-то желала, хотела чем-то обладать. Но как этого добиться?.. Она вдруг поймала себя на том, что, не отрываясь, смотрит на старый, набитый конским волосом диван с бугристой спинкой. И кресло, в котором когда-то сидел ее молодой кузен Гидеон. Он тогда смотрел на нее. На нее и на сидевшую у нее на плече Любовь. Лею захлестнула волна ностальгии, и она едва не расплакалась.

О, Любовь…

Когда они вошли в неряшливую контору на каменоломне, Лея будто увидела сон наяву, вот только ей никак не удавалось воскресить в памяти детали. Как же это странно, странно и несвойственно ей… Ее тело утратило сексуальное влечение, однако разум пытался его воскресить, зачастую из зыбкого чувства долга, подобно тому, как потерявший веру католик перебирает пальцами четки и даже шевелит губами, произнося молитву, хотя разум его пуст. И Лея представила любовников, прячущихся в этом неприятно пахнущем помещении, лежащих на нелепой раскладушке, сжимающих друг друга в объятиях. О, Любовь. Как я люблю тебя… А затем Джермейн чуть не упала на пол, и Лея пробудилась ото сна.

Она стряхнула с себя наваждение, выбросила из головы мысли о Гидеоне и красавце пауке по имени Любовь (ведь Любовь давным-давно убили, превратив в черный клейкий комок размером не больше кулака) и вернулась в гостиную, где Гарнет дрожащими руками разливала чай. Увидев Лею, она отпрянула, а ее глуповатое лицо озарила улыбка.

— Миссис Бельфлёр… — заморгала она, — не желаете ли…

Лея склонилась над колыбелькой и подняла Кассандру с такой нежностью, что дитя даже не захныкало. Густой рыжеватый локон выбился из прически и упал Лее на затылок.

— Я бы хотела забрать Кассандру в усадьбу, — сказала Лея, — там о ней позаботятся лучше, вы же понимаете. И в усадьбе ей будет нескучно — детей там много.

Потеряв дар речи, Гарнет смотрела на нее — стояла и теребила пальцами передник, бедняжка!

— Я говорю, — пробормотала Лея, щеки у нее раскраснелись, — что хотела бы забрать с собой Кассандру. Ты не возражаешь?..

— Лея… — начала было Делла.

— Гарнет, ты не возражаешь?

Гарнет в ступоре замерла возле подноса. Глядя на это жалкое костлявое существо, Лея с трудом смогла удержаться от злорадного смеха.

— Я о ней лучше позабочусь, — сказала она, — ты же понимаешь.

Никто не ответил. Огонь судорожно вспыхнул и погас. Возможно, дымоход был открыт не до конца — комната наполнилась разъедающим глаза дымом. Склонившись над младенцем, Лея тихо запела, а Гарнет, Делла и Хайрам молчали. Затем Джермейн принялась болтать — что-то о малышке и доме, о возвращении домой; быстро взглянув на Гарнет (та по-прежнему теребила передник худющими пальцами), Лея поняла, что победила. И ничуть этому не удивилась.

«Иннисфейлский мясник»

Хотя Жан-Пьер Бельфлёр II, двоюродный дед Джермейн, пользовался сомнительной популярностью среди художников — его изображали где только можно и чаще, чем всех остальных Бельфлёров (даже чаще, чем деда Рафаэля, чья надутая физиономия то и дело появлялась в газетных карикатурах); хотя его портреты печатали не только в самом штате, по всей стране и в соседней Канаде, но они добрались даже до Англии и Франции (к ужасу и огорчению одного из кузенов — тот однажды развернул «Таймс» за завтраком в отеле «Мейфэр» и наткнулся на мерзкий заголовок о «массовом убийстве» в Штатах, над которым красовался тщательно выполненный карандашный портрет не лишенного привлекательности тридцатидвухлетнего мужчины, самого «Иннисфейлского мясника»); и хотя тетушка Вероника, всегда питавшая слабость к Жан-Пьеру, еще долго хранила наиболее удачные из его портретов в альбоме белой лайковой кожи, — в конце концов из всех изображений Жан-Пьера в усадьбе оставили только очаровательный карандашный рисунок на стене детской да эскиз, выполненный карандашом и углем перед тем, как двадцатичетырехлетний Жан-Пьер отправился в свой, внезапно прерванный, европейский Гран-тур. (Позже его мать безо всяких на то оснований обвиняла в этом его отца; мол, мальчику пришлось вернуться домой, так и не набрав должного культурного багажа. Иначе он не погрузился бы в пучину азартных игр, не поддался бы на уговоры своего друга-предателя из Миссури, не оказался в ту роковую ночь в «Иннисфейл-хаус» и его не постигла бы столь трагическая участь; о, если бы Иеремия проявил больше благоразумия в фермерском деле и большую дальновидность в продажах пшеницы!.. Грехи отцов, — кричала разгневанная Эльвира, — падают на головы их сыновей, и сыновья сбиваются с пути!')

Рисунок на стене детской, заботливо вставленный в черепаховую рамку, обычно удостаивался лишь равнодушного взгляда кого-нибудь из детей. На нем был изображен миловидный ребенок неопределенного возраста (по всей видимости, художник еще только набивал руку: детей на портретах он наградил одинаково пухлыми губами, женственными и словно распухшими от пчелиного укуса, зато бельфлёровские носы выглядели по-разному, а глаза — непременно с белыми бликами — иногда смотрели удивительно по-взрослому, а порой были «на мокром месте», словно сейчас изойдут слезами и размочат шершавую бумагу); видимо, Жан-Пьеру на портрете было лет пять-семь, или восемь, и его запечатлели в молитве: выступающие скулы, маленькие, но пронзительные глаза обращены вверх, руки сложены в истовом жесте, а на губах играет едва заметная усмешка (хотя возможно, Лея слишком долго разглядывала портрет, и ей это показалось). Портрет Жан-Пьера II, несколько десятилетий провисевший между Матильдой с ее квадратной челюстью и насупленным Ноэлем, больше всего напоминал его племянника Рауля. А среди представителей Бельфлёров обоих полов, пожалуй, лишь единственный мог поспорить с ним в «красивости» — это Гидеон.

На втором портрете, который периодически кто-нибудь из родни снимал со стены, другой — вешал обратно, а следующий вновь снимал, а другой опять вешал, и так снова и снова, причем в разных частях усадьбы и на разных этапах рассмотрения судебного дела — так что, в конце концов, к появлению Джермейн на свет портрет обрел пристанище в будуаре; на нем был изображен молодой аристократ чуть франтоватого вида, с вьющимися усами и уложенными на виски по обеим сторонам узкого лба локонами. Его обращенные на зрителя глаза полны нежности, искренности и печали. Иннисфейлский мясник — ну надо же! Мягкий изгиб