Наваждение - Пола Волски

- Разве найдется честный гражданин, - продолжал Уисс в'Алёр почти задушевно, - который откажется подчиниться воле народа? Кто побоится предстать перед народным судом, кроме негодяя, скрывающего тайную вину? Кто пойдет наперекор воле народа, кроме его врагов? Вот вопросы, над которыми стоит поразмыслить. Разные мнения депутатов по поводу Народного Трибунала говорят о них самих больше, чем они сами могут сказать о себе. В свете доказательств, которыми я располагаю и которые подтверждают существование заговора, ужас и ненависть виновных звучат как подписанное признание - ибо в новом Вонаре невиновным бояться нечего!

Бешеное одобрение экспроприационистов и членов Красного Ромба. Требовательные выкрики из группы союзников с другой стратегией:

- Кто эти заговорщики? Кто виновен? Назовите их!

- Господа, не спрашивайте меня об этом, - предостерег Уисс. - Мы не юридическая организация и не можем трактовать вопросы, связанные с изменой. Пока я советую сохранять терпение... - Он изменил голос, лицо, жесты, чтобы подогреть дымки над своими последователями, разжигая их нетерпение. Теперь они уже не отстанут.

Снова послышались выкрики: "Назовите их!", и при виде такого количества разеваемых ртов Уисс почувствовал себя мастером-чревовещателем, чей голос раздается из бесчисленных ротиков марионеток.

Чрезвычайная бледность Шорви Нирьена свидетельствовала о том, что он запоздало разглядел приготовленную ему ловушку. Но его лицо, когда он снова встал, было спокойным, и чистый ровный голос все же перекрыл шум в зале:

- Если член Конгресса Уисс в'Алёр, как он утверждает, располагает доказательствами заговора, то эти доказательства должны быть предъявлены немедленно для рассмотрения всем собранием. Если документы, подтверждающие чью-либо вину, существуют, пусть Уисс в'Алёр сейчас же покажет их нам.

- Я охотно представлю их на суд нашего Народного Трибунала, - ответил Уисс, и его сторонники выразили свое одобрение с огромным энтузиазмом, создававшим впечатление единодушия.

Когда крики поутихли, Нирьен сделал попытку ответить:

- Намеренное смешение депутатом Уиссом в'Алёром двух совершенно разных и отдельных вопросов свидетельствует об уклончивости... - начал он, но дальше не продвинулся.

- Лжец! - завопил Уисс в'Алёр, и его сжатый кулак яростно ударил по трибуне. Решив почти на уровне подсознания, что настал момент для вспышки праведного гнева, он словно отпустил поводья, дав волю чувствам. Его лицо густо побагровело, выпученные глаза заблестели, голос поднялся до оглушительного, ничем не сдерживаемого вопля: - Лжец! Мы не хотим больше слов из твоих уст, от которых несет мертвечиной! Ты, шанкр! Ты, гнусный лжец!

Некоторое время депутаты сидели оглушенные и ничего не понимающие. Затем дымка над экспроприационистами вспыхнула ярко-алым, и союзники Уисса разразились сумасшедшими, почти исступленными, историческими аплодисментами. Вздымая узкую грудь, Уисс упивался ими. Но затягивать было нельзя - он рисковал утратить собственный раж. Взмах рукой, и его марионетки притихли.

- Я не потерплю выпадов против моей личности, тем более от преступного подонка, рядящегося в тогу респектабельности! - завопил Уисс. - Я не позволю лжецам и предателям клеветать на меня! Я патриот, но не мученик, и если стану мучеником, то только ради моей отчизны!

Вой одобрения со стороны Красных Ромбов. Нирьен пытался ответить, но его не было слышно.

- Шорви Нирьен посягнул на мою честь, - продолжил Уисс, явно распаляясь, но краешком сознания трезво наблюдая за залом и контролируя обстановку, - и тут он промахнулся, потому что теперь я обязан ответить. Я обвинен, оклеветан, оскорблен, и у меня теперь нет иного выхода, кроме самозащиты. Что ж, да будет так. Он сам навлек на себя все это. Друзья мои и коллеги-депутаты, вы просили меня назвать имена тех, кто заодно с врагами Свободы. Заговор этот тайный, его участники многочисленны. Но над ними стоит один человек, злобная волна которого направляет эту силу, и его предательство отравляет весь Конгресс. Человек этот - Шорви Нирьен! Вот наш изменник - Нирьен! Нирьен! - Вытянутый указательный палец словно протыкал насквозь заклятого врага.

Тут началось светопреставление. Все депутаты кричали одновременно, шум стоял невыносимый. Несправедливо обвиненный в измене делал отчаянные попытки что-то сказать без малейшей надежды быть услышанным. Не слышно было и Фрезеля, Риклерка и других верных нирьенистов, пытавшихся выступить в защиту своего вождя. Время шло, а шум все продолжался, пока Уисс не решил прервать его. Он поднял обе руки, и его голос перекрыл общий гул:

- Я требую выдворить Нирьена и его сообщников с этого собрания. Конституционный Конгресс должен быть чистым!

Тут же, как ответный удар фехтовальщика, послышался голос Нирьена, который таким образом на краткое мгновение заставил себя слушать:

- Я настаиваю на своем праве ответить на эти обвинения.

Снова поднялся дикий гвалт, к тому же усиленный звоном колокольчика. Еще некоторое время Нирьен произносил никому не слышные слова, потом, оскорбленно махнув рукой, с решительным видом направился к трибуне. Однако эту возможность явно предвидели и были к ней готовы. На его пути встали экспроприационисты, в чьи ряды в большом числе были внедрены народогвардейцы. И хотя Нирьен пытался обходить их, отталкивать и протискиваться, пройти к трибуне ему не удалось. Так же они загородили путь Фрезелю и Риклерку. Один из народогвардейцев толкнул Риклерка, и разъяренный нирьенист ударил того кулаком. Увидев эту сцену со своего возвышения, Уисс немедленно воспользовался ситуацией.

- Они дерутся, как хулиганы, - вскричал он, и, как всегда, когда Уисс говорил, вопли утихли и он был услышан. - Они оскорбляют всех нас. Это они учиняют в нашем собрании насилие, от них, продажных изменников, исходит клевета. Будем ли мы и дальше терпеть это, или Конституционный Конгресс избавится от них?

Снова бешеная какофония звуков, в которой потерялись настоятельные выкрики Шорви Нирьена и его друзей. Чутко отслеживавший перемены настроений зала, Уисс рассудил, что решающий момент настал. Почти незаметно он подал сигнал человеку в коричнево-алом, стоящему у больших двойных дверей в дальнем конце зала. Народогвардеец, напряженно ожидавший этого знака, отодвинул засов и широко распахнул двери.

Снаружи донесся рев - низкий, мощный, глухой. По сравнению с его первобытной дикостью истерические выкрики депутатов Конгресса показались вполне обычным нудным повизгиванием. Секундой позже в Старую Ратушу ворвалась орда горожан в сопровождении отряда Авангарда. Это были самые грязные подонки Шеррина - оборванные, голодные, кипящие ненавистью - то есть, естественные подданные "Соседа Джумаля". Большинство из них были мертвенно-бледными, костлявыми; женщины - молодые фурии с высохшими отвисшими грудями и потасканными лицами, мужчины - как взбесившиеся огородные пугала. Глядя на них, нельзя было не испытать смешанные чувства сострадания и отвращения, горя и омерзения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});