Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953 - Джеффри Робертс

В другом письме Молотову, написанном десять дней спустя, Громыко анализировал причины, по которым Гарри Трумэн сменил вице-президента Генри Уоллеса в качестве соперника Рузвельта в выборах на пост президента США 1944 г. С точки зрения Громыко, Уоллес был смещен, поскольку придерживался слишком радикальных взглядов и конфликтовал с деловыми кругами, а также правосторонними консервативными элементами демократической партии и «южного блока» сенаторов и конгрессменов от демократической партии. Тем не менее, заключал Громыко, в отношении внешней политики Трумэн «всегда поддерживал Рузвельта. Он сторонник сотрудничества между Соединенными Штатами и их союзниками. Он выступает за сотрудничество с Советским Союзом. Он положительно отзывается о Тегеранской и Московской конференциях»11.

Как посол СССР в Соединенных Штатах, Громыко получил задание передавать в Москву информацию о том, какие вопросы могут быть подняты на Ялтинской конференции. В своих докладах он отмечал ряд вопросов, которые могли вызвать противоречия – таких, как Польша, Греция, Югославия, конференция в Думбартон-Оксе, роль ЕКК – и предлагал тактику, которой должна придерживаться советская делегация, чтобы обезопасить свои интересы в этих сферах. Однако ничто в отчетах Громыко не говорило о том, что какое-либо из этих препятствий непреодолимо, или что оно не может быть устранено путем соглашения. По польскому вопросу он придерживался мнения, что Рузвельт в конечном итоге признает временное правительство в Люблине. По греческому вопросу он писал, что Советы не должны вмешиваться в борьбу между Англией и коммунистами-партизанами ЭЛАС-ЭАМ, но должны ясно показать, что симпатизируют прогрессивным элементам Греции. По югославскому вопросу – что, возможно, Тито удастся заручиться поддержкой Англии и США. Для Громыко, возглавлявшего советскую делегацию в Думбартон-Оксе, особый интерес представляла дискуссия по поводу вето. По этому вопросу он придерживался очень жесткой позиции: Советы не должны ни при каких условиях отступать от принципа единогласного принятия решений; без права вето Советский Союз может оказаться в меньшинстве в ЕКК, если против него объединятся Великобритания и США, а в дальнейшем – и в Совете Безопасности ООН12.

То, что говорили и предлагали Громыко, Литвинов и Майский, совсем не обязательно отражало то, что думал Сталин. Однако в сталинской России возможности для дискуссии были весьма ограниченными, и обычно определял их сам диктатор. Даже столь независимому в своих суждениях деятелю, как Литвинов, приходилось соблюдать осторожность, чтобы не переступить черту того, что допускается говорить. Как и перед историками будущего, перед этими тремя политическими деятелями среднего уровня стояла непростая задача: попытаться разгадать, что было у Сталина на уме, читая между строк его официальных заявлений, интерпретируя то, что говорилось о нем в советской прессе, и используя доступную им конфиденциальную информацию. Единственное преимущество, которое у них было перед историками последующих поколений, было в том, что все трое они имели возможность лично общаться со Сталиным и еще чаще – со своим непосредственным начальником, Молотовым, который всегда придерживался почти таких же взглядов, как и вождь. Что касается Литвинова, он всегда достаточно много лично общался со Сталиным, но во время войны это общение значительно сократилось, потому что Молотов, давний соперник Литвинова, постарался сделать все, чтобы изолировать его. Майский во время войны по-прежнему имел возможность прямого общения со Сталиным, особенно после того, как тот был отозван из Лондона в Москву. Громыко не так много виделся со Сталиным, однако он был одной из восходящих «звезд» комиссариата иностранных дел и у него были хорошие отношения с Молотовым. Одним словом, вполне логично предположить, что рассуждения Громыко, Литвинова и Майского об устройстве послевоенного мира не отличались оригинальностью, а отражали основные формулировки, которые использовались в обсуждении внешней политики и международных отношений на высшем политическом уровне. Их доклады говорят о том, что по крайней мере в дипломатической сфере советское правительство видело будущее в рамках долгосрочного трехстороннего сотрудничества. Именно такую позицию занимал Советский Союз в преддверии Ялтинской конференции.

Более наглядно о мыслях Сталина накануне Ялтинской конференции говорят записи его бесед в январе 1945 г. с делегацией созданного Тито Национального комитета освобождения Югославии. Делегацию возглавлял Андрия Хебранг, член политбюро югославской коммунистической партии. Во время первой встречи со Сталиным 9 января разговор шел главным образом о проблемах на Балканах. Хебранг перечислил территориальные претензии Югославии. Сталин выразил поддержку, однако заметил, что передача территорий должна быть основана на этническом принципе, и что было бы лучше, если бы требования по присоединению к Югославии исходили от местного населения. Когда Хебранг упомянул о претензиях на греческую Македонию и Салоники, Сталин предупредил, что югославы создают положение, в котором они оказываются во враждебных отношениях с Румынией, Венгрией, Грецией и, кажется, собираются воевать со всем миром, что не имеет смысла. Сталин также осудил стремление Югославии включить в свою федерацию Болгарию, сказав, что гораздо лучше было бы создать конфедерацию, включающую в себя обе страны на равных условиях. Говоря о кризисе в Греции, Сталин отметил, что Великобритания опасается, как бы Красная Армия не пошла в Грецию. В этом случае, сказал Сталин Хебрангу, картина там была бы иная, но в Греции без флота ничего не сделаешь. «Англичане удивились, когда увидели, что Красная Армия в Грецию не пошла. Они не могут понять стратегии, которая не допускает движения армии по расходящимся линиям. Стратегия Красной Армии основывается на движении по сходящимся линиям». Что касается вопроса о правительстве Югославии, Сталин сказал, что Тито пока не стоит провозглашать временное правительство. Англичане и американцы его не признают, а советское правительство сейчас связано такими же делами в Польше. Сталин также настоятельно рекомендовал югославам не давать Черчиллю никакого повода делать в их стране то, что он делает в Греции, и попросил запрашивать мнение Москвы прежде, чем принимать важные решения, чтобы советское правительство не оказалось «в глупом положении». Развивая эту мысль, Сталин сказал: «В отношении к буржуазным политикам нужно быть осторожными. Они… обидчивы и мстительны. Свои чувства надо держать в руках; если чувства руководят – проиграете. В свое время Ленин не мечтал о таком соотношении сил, которого мы добились в этой войне. Ленин считался с тем, что все будут наступать на нас… А теперь получилось, что одна группа буржуазии пошла против нас, а другая – с нами. Ленин раньше не думал, что можно оставаться в союзе с одним крылом буржуазии и воевать с другим. Нам это удалось; нами руководит не чувство, а рассудок, анализ, расчет»13.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});