Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия - Юрий Николаевич Александров

развита. Бабки продавались даже в овощных лавках, на копейку там давали три с половиной гнезда, то есть семь бабок. Игры были «в загонки», «в кон за кон», «в каретку»… В игре в бабки принимали участие и взрослые. В настоящее время игра в бабки совершенно исчезла.

Большое удовольствие доставляло ученикам, жившим возле центра города, путешествие в Кремль. В таких случаях я всегда был их спутником. Мы лазили на колокольню Ивана Великого (за это звонари брали по пятачку с человека), осматривали Царь-пушку,* Царь-колокол,* слушали рассказы собравшихся около него, как этот колокол упал с колокольни, своей тяжестью зарылся в землю и пролежал в ней много лет, а потом был вынут из земли и поставлен на каменный фундамент. Тут же около Царя-колокола лежал и отбившийся при падении край его и огромный железный язык.

Ходили около Арсенала, рассматривали пушки разных форм, отбитые у французов в войну 1812 года. Мы подходили близко к пушкам, всовывали в их дула руки; медные пушки, разогретые весенним солнцем, были теплы снаружи, а из дул веяло холодом… Особенно поражала нас своим длинным дулом пушка «Единорог»,* стоявшая на углу Арсенала, у Боровицких ворот, но, кажется, пушка эта не была отбита у неприятеля, а русского производства.

Нагулявшись по Кремлю, мы через Тайницкую башню, на которой стояли пушки, стрелявшие в царские дни 101 выстрел, выходили на набережную Москвы-реки. По набережной было много торговцев праздничными товарами: орехами, подсолнухами, пряниками, леденцами, конфетами; прозрачные, красного цвета леденцы имели форму петушков, казаков на конях и просто коньков. Пряники продавались разных сортов — мятные, в форме пластинок, и круглые, мелкие вяземские, и были еще пряники, выпеченные из пеклеванной муки, твердые и невкусные, имевшие форму узких пластинок вершка в два с половиной; их мало покупали для еды, но они служили для игры.

Игра в эти пряники состояла в том, чтобы игрок, ударивши этот пряник о край лотка, переломил его на две части. Дело в том, что пряники эти были очень сухи или очень волглы; в первом случае пряник разлетался на несколько частей, а во втором вовсе не переламывался. Игрок, переломивший пряник на две части, получал его бесплатно, а в других случаях проигрывал копейку. У Москворецкого и Каменного мостов стояли сбитенщики. Сбитенщик представлял из себя какого-то странного, вооруженного человека; с одного бока у него висела на веревке связка калачей, с другого бока — сумка с углями, спереди, в особо устроенном приспособлении в виде патронташа, находился ряд стаканчиков из толстого стекла, такие стаканы с горячим сбитнем не обжигали рук. В руках сбитенщик держал круглой формы самовар с ручкой. Сбитень продавался по копейке за стакан, приготовлялся он из патоки, но в прежнее время сбитень приготовлялся по особому рецепту, в состав которого входил мед, трава зверобой, шалфей, корни фиалки, имбирь, стручковый перец и другие пряности. Были специалисты, которые занимались приготовлением этого набора для сбитня…

Сбитенщиков было особенно много в зимнее время около театров — сбитнем грелись кучера, дожидающиеся выхода своих господ из театров.

*

Великий пост — самое деловое, горячее время почти у всех мастеровых. Никогда ни к какому празднику не заказывалось и не покупалось столько вещей, как к пасхе.

Считалось обычаем обновить одежду именно на пасху.

В мастерских великим постом чувствовался деловой тон: как ни любили мастеровые петь песни, светские песни великим постом прекращались, дозволялось петь только духовные песни — стихи про «Бедного и богатого Лазарей», про «Алексея, божьего человека» и пр.; пение других песен считалось грехом.

Вообще религиозное настроение, хотя несознательное, а внедренное старым бытом, обычаями, преданиями, держалось в простом народе крепко. Примером может служить обычай окунуться в прорубь на Москве-реке в день водоосвящения 6 января, в праздник крещения. Это обозначало очиститься от грехов, но такое купание предпринимали те, кто на святках рядился, то есть надевал на себя маску — «личину». А москвичи любили рядиться, особенно купечество, и нередко на улицах можно было встретить тройки с ряжеными, разъезжающими по знакомым домам. Рядились и мастеровые, но не так богато и остроумно.

Вообще старые обычаи от отцов и дедов в московском купечестве держались крепко. Купцы любили покутить — съездить к цыганам, сытно поесть, выпить, строго соблюдая посты, и в то же время обсчитать, обмерить, прижать кого-нибудь, как говорится, «к стенке», «выворотить кафтан», то есть не заплатить долгов.

И хотя купцы, с религиозной точки зрения, все это считали грехом и таких грехов у них накапливалось много, но для того, чтобы откупиться перед богом от этих грехов, у них было много и средств: они умели и попоститься вовремя и помолиться, а капиталы дозволяли им делать «добрые дела». Вот отсюда и возникла широкая купеческая благотворительность…

Как в старину цари московские в известное время сами посещали тюрьмы и раздавали подаяние заключенным, так и в купечестве сохранился обычай к большим праздникам посылать в тюрьмы и места заключения подаяния — чай, сахар, калачи; эти подаяния привозились целыми возами.

В Москве существовало интересное место заключения — так называемая «яма», помещавшаяся около Иверских ворот, куда сажали несостоятельных должников. Купец переведет на имя жены дома, имущество, останется как будто ни с чем и объявит себя несостоятельным. Своих кредиторов пригласит «на чашку чая» и предложит им получить в уплату долгов гривенник, пятиалтынный за рубль. Иногда кредиторы согласятся на эту сделку, а иногда не согласятся; тогда дело передается в суд, суд объявляет его несостоятельным должником. Оставшееся имущество описывается и распродается, вырученные деньги распределяются между кредиторами, а купца-неплательщика сажают в «яму».

Интересно отметить, что за содержание в «яме» несостоятельного должника платили его кредиторы, так что от них зависело, сколько времени продержать в заключении неплательщика.

К праздникам и туда купцы посылали подаяние и даже более изысканное: кроме калачей, например на пасху, куличи, окорока ветчины, памятуя, что эти «несчастные» были когда-то хлебосолами и широко угощали других…

В Москве, говорят, сорок сороков церквей, и это близко к истине. Богачи московские проявляли особенную любовь к благолепию храмов, они делали вклады, вешали колокола, украшали храмы, содержали хоры певчих, приглашали в большие праздники в свои приходы знаменитых протодьяконов, славившихся своими голосами. Эти служители церкви были образованными людьми в музыкальном смысле. Из них в восьмидесятых годах пользовался большой известностью и популярностью соборный протодьякон Иркутский, обладавший феноменальным голосом, а впоследствии — Розов, Шаховцев…

Прежнее правительство этих поклонников благолепия храмов и богатых жертвователей всячески поощряло наградами — медалями, почетными